(Часть 2)

Несмотря на провозглашаемый материализм в стране воспитывали идеалистов: жить не ради настоящего, а ради светлого будущего. Это было странное, но честное мировоззрение многих. Жертвенный идеализм. Какое-то особое ощущение эпохи. Самоотречение воспринималось как необходимость. А погибать приходилось за действительность. В реальности собственной жизни. В Гражданскую. В Мировую. Между. После. Идеалисты не могли определить точно, что происходит. Но и реалисты не сумели предвидеть что станет результатом происходящего...

Фото Александра Мизурова

Вспоминается, прочитанный в биографии Валентина Катаева, рассказ о знаменитой поездке советских писателей на самую легендарную стройку 30-х - Беломорканал, организованную М. Горьким. 120 писателей должны были отразить в своих произведениях героический труд каналостроителей. Или правильнее - каналоармейцев. Хотя строили канал, как известно, силами заключённых.

Кстати, может быть атлянским жителям будет особенно интересно узнать откуда взялось короткое название отбывающих наказание в колонии - зеки. Впрочем, в России так называют всех заключенных под стражу в лагерь или в тюрьму. Так вот, аббревиатура эта родилась именно на строительстве этого Беломорско-Балтийского канала. Её придумал сам начальник Беломорстроя Лазарь Коган, и означает она - Заключённый-Каналоармеец. В документах коротко: ЗК.

Так вот, одним из встреченных там писателями зэков оказался хорошо знакомый им товарищ по перу поэт Сергей Алымов. Что он написал? Держитесь: он автор одной из самых знаменитых песен о Гражданской войне - почти гимна! - "По долинам и по взгорьям". Когда они его там встретили, другой поэт - автор многих комсомольских песен Александр Безыменский, пошутил: "Серёжу прислали таскать тачку по долинам и по взгорьям". Все вокруг засмеялись. А поэт Алымов заплакал...

И во всём этом тоже громада нашей общей драмы. А, может, и не драма всё это - драматический путь к спасению? К преображению? Кому под силу описать? Кто бы смог? Гораций и Катулл, Шекспир и Дант, Толстой и Достоевский?.. И что делать с Блоком и его словами: "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте музыку Революции"? Забыть? Тогда и Бунина не понять почему он назвал Блока глупым ("Блок открыто присоединился к большевикам... Блок глупый человек"). И его "Окаянных дней" не понять. Да и его самого. И "Несвоевременные мысли" Горького. Да что там "Несвоевременные мысли" - "Буревестник" не объяснить! А уж "Мать" и подавно. А его школа социал-демократии для пролетариата? Бывал даже Сталин. И где - на Капри! Уму не поддаётся!

Выдумывали особую пролетарскую культуру и философию!

Крестьянские мятежи после революции и их жестокое подавление, раскулачивание и репрессии тридцатых и даже послепобедных сороковых ещё казались немыслимыми. А они случились.. Но, может, тогда и Есенина разлюбить, написавшего: "Мать моя - Родина, я - большевик!"? А ведь как и Пушкин - национальный русский, а не просто советский поэт. И "Котлован" с "Чевенгуром" Платонова не осмыслить. И "Конармию" Бабеля. И даже сверкающий юмор "Золотого телёнка", и весь этот ироничный роман как сквозная метафора без этого дня не дойдёт до читателя. По-моему, - ни за что. И все слова профессора Преображенского в "Собачьем сердце" не поймём. И образ Шарикова останется не осмысленным. А он-то и есть самый глубокий...

Даже всё написанное, ушедшим теперь в вечность, Михаилом Жванецким, без 7 ноября и после - не оценим: он тоже оттуда, оттуда. Наш…

А ведь всё это - все эти герои, и все реально живущие тогда люди - мои, по отцу, прадед с прабабушкой, пожившие при трёх российских царях (прабабушка, с которой вырос в нашей атлянской избушке, родилась в год убийства народовольцами ещё Александра второго - не верится; а прадедушкином колуном всё ещё дрова колю), пережившие революцию, гражданскую войну и голод 1921 года; дед, в декабре 1941-го погибший в битве за Москву; отец и мама - все тоже оттуда. И Брестская крепость, и Сталинград, и подольские курсанты в Отечественную, и кремлёвские юнкера и кадеты в революцию, и памятный парад 7 ноября 1941-го - тоже.

Так чего отказались?

Фото Александра Мизурова

Да в седьмом ноября, по-моему, единства народа - как единения нашей сложной, но все-таки общей жизни - и с гражданской войной, и с расстрелом царской семьи, с нашими Блоком и Буниным, с Горьким и Набоковым, с Колчаком и Деникиным, Тухачевским и Будёным, с дворянином Лениным и дворянином Дзержинским, со Сталиным и сталинскими лагерями, с Великой Отечественной и с Победой в ней, с офицером царской армии Жуковым и с узником сталинского лагеря Рокоссовским, с нашим Николаем Вавиловым, с Курчатовым и Ландау, с Тимофеевым-Ресовским и с нашим Андреем Сахаровым, нашим Гагариным и с нашим Высоцким - такого единения в седьмом, куда больше, чем в четвёртом дне ноября. И это про всех нас - тех и таких, разных, непримиримых и даже до сих пор не примирившихся, потрясённый и порожденный революцией гений античного масштаба Андрей Платонов написал "Одухотворённые люди":

"Вблизи от него, справа, слева и позади, стремились вперёд его товарищи, и сердца их бились в один лад с его сердцем, сохраняя жизнь и надежду против смерти".

Каково? Ведь это мы все и есть - справа, слева и позади... На столетия позади и на неизведанность впереди. И чего всё-таки в этом нашем позади больше: страданий и ошибок или закономерностей и красоты человеческого духа? Или это неохватный, неподъёмный в одиночку опыт и того и другого? Всё это отринули, вытолкнули в прошлое, исторгли из себя и забыли, так и не осмыслив до конца?

Фото Александра Мизурова

Пережившая блокаду Ленинграда литературовед Лидия Гинзбург, автор "Записок блокадного человека", в своих записных книжках как-то, после всего многообразия пережитого, написала: "... Счастье и красота - реальный наш опыт, и только этот наш опыт даёт страданию цену и отрицанию диалектический смысл... Само себя гложущее несчастье никогда не загорится трагическим огнём". Этот тоже про нас. И, пожалуй, тоже верное. Хотя многое надо помнить обязательно.

Как-то сотрудник нашего краеведческого музея в Миассе Дарья Баннова разместила фрагмент воспоминаний супруги поэта Константина Бальмонта Е.А. Андреевой о времени, когда она, в Гражданскую, проживала с дочерью у нас в Миассе. Молодец Дарья, соотечественников иногда нужно оборачивать в прошлое. Это оживляет размышления о настоящем. Мы словно просыпаемся и прошлое уже не всплывает, не таращится на нас, как наваждение, оно обретает черты реальности...

Вот и с этими воспоминаниями. И хотя поэт-символист Бальмонт - не мой вкус, и оглушительная его популярность в то время была, по-моему, сродни сегодняшней популярности, например, Стаса Михайлова, но всё-таки многие символы и образы в его поэзии сегодня читаются как особые знаки. Знамения. Да он и сам о своих стихах писал откровенно: "Либерализма в них нет, а "растлевающих" настроений достаточно".

Вот и в своих воспоминаниях Екатерина Андреева-Бальмонт цитирует из его московских писем ей в Миасс. Он ей пишет, что по Москве кругом ходят мужики и солдаты "с глупыми лицами". А ведь он их сам и растлевал:

"Наш царь - убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь - висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.
Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждёт,
Кто начал царствовать Ходынкой,
Тот кончит - встав на эшафот".

И что - только ли на большевиках кровь семьи Николая Романова? Если под арест её взял сам императорский генерал, враг большевиков Лавр Корнилов, а самый популярный поэт-символист Константин Бальмонт, говоря о российском царе, многотиражно призывал в своих стихах: "Ты должен быть убит, ты стал для всех бедой!"

И вот он пишет в Миасс трогательные письма жене (тогда-то бывшей - сам уже был с другой: поклонниц у него было много. Как у Стаса Михайлова...), в которых беспокоится о влюблённости дочери в художника Льва Бруни и её намерении выйти за него замуж - не рано ли, мол... А год и месяц там какие? 1918-й, май. У нас - мятеж Чешского корпуса, казни местных большевиков - молодых парней. Один из них - председатель первой организации РСДРП в Миассе двадцатилетний Илларион Силкин. Вот символ эпохи. Любовь и кровь. Разруха и разлука.

А ведь большевики исполнили в точности всё то, к чему призывал сам символист Бальмонт. Даже и царя "возвели на эшафот". Только самому Бальмонту пришлось бежать в Париж. До чего растлевал.... И дождаться там вступления во Францию армии фашистов. Спасут от которых Европу вот те самые российские мужики "с глупыми лицами". Только и лица, и души у них будут светлыми. Но Бальмонт этого уже не увидит - уйдёт из жизни в сорок втором. Да он и прежде этого в них не разглядел...

И вот прошла эта дата. Этот день. День памяти о величайшем событии. "Сохранённый в перечне дат..."

Прошел как дух святой. Призрачный и прозрачный. Сквозь нас всех. Рядом. Мимо. "По своей стране пройду стороной, как проходит косой дождь...". Вот я, наконец, и услышал блоковское "Всем сердцем слушайте музыку революции". Дошло. Вот только когда. Откуда у него взялась эта музыка? Ах, да: ведь он, рафинированный аристократ, тогда так и писал: "Мир омывается, сбрасывая старые одежды: человек становится ближе к стихии, и потому - человек становится музыкальнее". Хотя про косой дождь - это Маяковский. О себе. А теперь этот, принудительно забытый, день захватил в своё беспамятство и самого Маяковского. И всю эпоху. И - стороной. Как косой дождь...

Недавно, в октябре, я, кажется, понял, почему всё это у нас так. Ответ - вот на фотографии к этим моим писаниям. Это памятник на могиле расстрелянного в том самом мае 1918-го одного из первых руководителей партии РСДРП в Миассе Иллариона Силкина. Заброшенный и забытый даже теми, кому членство в этой партии помогло тогда построить карьеру, а сегодня - нажить капитал. Фотография о состоянии памятника Феде Горелову - свидетельство того же…

Памятник на могиле одного из первых руководителей партии РСДРП в Миассе Иллариона Силкина. Фото Михаила Тютёва

Само существование этих памятников как раз и подтверждает, что наше прошлое, наша жизнь - точно не миф. И автозавод на месте, и ракетный центр. И даже барак рядом со старым вокзалом из серого миаскита хоть и обшили сайдингом, но зато под ним, наверное, лучше сохранится год, под одним из его слуховых окон на фасаде, - 1914. Мы когда-то снимали его на столетие Первой мировой. День её окончания - 11 ноября 1918 года.. В 5 часов утра по французскому времени условия перемирия были подписаны. В 11 часов раздались первые выстрелы артиллерийского салюта наций в 101 залп, возвестившего окончание первой мировой войны. И вот этот памятник Иллариону Силкину... Клуба его имени в Миассе уже нет. Привычнее - "Дом купца Смирнова". Пельмени, пироги… Словно всё национализированное революцией вернули прежним хозяевам. Зато улица Силкина есть. Тоже символ: большевики сохранили страну, а в стране сохранились люди, которые длят её век дальше. Даже и век национализированной собственности. Как Эрмитаж, Третьяковскую галерею, Русский музей...

Предыдущий Следующий

Или, вот, как Елена Семёнова, воскресившая к жизни дом Смирнова.

А если бы тогда победили Деникин, Колчак и все их европейские и заокеанские союзники, договорившиеся поделить территорию Российской империи на свои... приусадебные участки - кому бы достался наш Урал? Мы были бы сегодня кто? Не знаю. Не ведаю... Гадать? Можно. Но вышло иначе. Победили другие. И сохранили Россию - это-то точно факт. Как и наша жизнь в нашей стране с общей историей - не миф...

Захоронение старых коммунистов на кладбище в посёлке Тургояк, 2016 год. Фото Александра Мизурова

А рухнувшая к подножью насквозь проржавевшего памятника на могиле Силкина красная звезда - тоже символ. И путаница со сведениями о его захоронении в стиле булгаковского романа "Мастер и Маргарита". В "Энциклопедии Миасса" сказано, что он похоронен в братской могиле на площади Революции. Но там, на памятнике, нет его фамилии. А вот этот памятник на могиле есть. Но вот такой. Словно его и здесь нет... Символ. А чего? Это мог бы объяснить, наверное, только поэт-символист К.Д. Бальмонт.

Впрочем, может, это и не ответ вовсе. И сам я ничего толком не понял...

"О, как я поздно понял
Зачем я существую.
Зачем по венам сердце гоняет кровь живую.
И что, порой, напрасно давал страстям улечься.
И что нельзя беречься.
И что нельзя беречься...
(Д. Самойлов, советский поэт)

Михаил Тютёв