В блокадном Ленинграде юная медсестра боялась немцев больше, чем голодной смерти.

Наша землячка Ольга Анатольевна Блохина не только пережила блокаду, но и сохранила для потомков свои дневниковые записи, начатые ею в 20 лет в голодном Ленинграде.

"31.08.1942 г. Впервые проснулась на больничной кровати. Полежала, поплакала. Позавтракали: 200 г хлеба, 20 г масла, каша, а сахар не дали. Будет только вечером. Повели на рентген. В обед - щи зелёные, рисовая каша и кусочек брюквы. Ужин: винегрет, стакан соевого молока. Во сне видела мамочку дорогую свою, о ней только и думаю. Где папа? Тоже не знаю, что с ним. Ведь он не напишет мне ни строчки, он неграмотный."

"2.09.1942 г. Рентген показал, что в лёгких есть туберкулёзные очажки. Мне выписали добавочного хлеба 200 г."

"3.09.1942 г. Решили с Ниной замаскировать двери, чтобы не просвечивали. Собрали гвоздей, нашли, чем их вбивать. Вбили, повесили одеяло, окно закрыли, но, к нашему несчастью, пришла медсестра и сказала, чтобы выключили свет, потому что окно плохо замаскировано. Так что наши труды напрасны."

"5.09.1942 г. Все говорят о доме, о том, куда пойдут после госпиталя - кто к сестре, кто к маме. А мне идти куда? Кто встретит меня? Никто…"

"9.09.1942 г. В завтрак наплакалась: Полина взяла кашу лишнюю и запрятала в мою тумбочку. Сестра нашла и подумала на меня сначала, но потом, конечно, выяснила, кто виноват."

"10.09.1942 г. В завтрак сегодня даже кофе не дали. Только каши гороховой две ложки и чай."

"12.09.1942 г. Услышала сегодня, что наши сдали Новороссийск. Ни от кого нет писем. Все меня забыли, никому я не нужна стала, когда заболела. Но что делать? Сейчас такое время, каждый старается только для себя. После обеда настроение такое плохое было! Есть хотелось так, что рада была себе пальцы отглодать."

"14.09.1942 г. Врач окончательно меня расстроила. Говорит, что эвакуировать меня нельзя. Какая я несчастливая, нигде и ни в чём мне нет счастья. Но придётся ждать. Только жалко мамочку. Увижу ли её и поживу ли с ней вместе?.. Катюше знакомые девчата сказали, что демобилизуют не только младших сестёр, но и военфельдшеров. Держу надежду, что попаду в резерв, и там скорее, может быть, демобилизуют."

"15.09.1942 г. Спросила врача насчёт демобилизации, она осталась очень недовольна этим, подумала, будто бы я не хочу работать. Но ведь дело не в этом, а в том, чтобы подкрепиться хотя бы немного дома. Скорее поправлюсь - скорее смогу работать. Потом зашёл начальник нашего отделения, сказал, что меня переведут в санаторное отделение. Но всё же мало радости и от этого."

"18.09.1942 г. Не могу я не думать о том, как хорошо дома у мамочки, а я туда не могу уехать. Согласна уехать в том, в чём здесь хожу. Ничего мне не нужно, только бы уехать отсюда и всё. Ох, сил моих уже нет, всё выболело в груди моей."

"19.09.1942 г. Медсестра велела идти в санаторное отделение. Здесь вид, конечно, лучше, и мебель мягкая, и зеркала. Но порции такие же маленькие, как там."

"20.09.1942 г. На новом месте спала плохо, кровать жёсткая, да ещё девушка ночью стонала. На завтрак дали дрожжей, кашу и стакан кипятка с молоком. На обед дали суп, на полдник - несколько редисок и 200 г хлеба. В ужин - опять хлеб, биточки из пшена и кипяток с молоком. Еще в ужин Нина отдала мне свой хлеб за варежки, которые я ей подарила. В общем, сегодня я съела целый килограмм хлеба за день. И всё равно ещё бы ела."

"21.09.1942 г. После завтрака пошла в 12-е отделение, чтобы переодеться и уйти в город. Но мой побег не удался: никак нельзя было через забор перелезть, всё время часовой ходил с винтовкой. Так и пришлось уйти ни с чем.

…Дождёмся ли мы конца войны? Вздохнём ли свободно? Всё так надоело, а когда выпишут, то тоже нечего ждать. Попаду в резерв - опять как лошадь работать. А кормят как? Опять хряпа (капуста - прим. ред.) и гороху одна ложка. Или хряпа и селёдка. Ох, что делать? Уж придётся, верно, всё пережить, пока не околеешь."

"22.09.1942 г. Сегодня новостей много. И полдника не было, и занятия будут теперь проводить - изучать винтовку, пулемёт. И чтобы вставать в 7 часов, и до отбоя в кровать не ложиться, и работать - мыть окна, кирпичи носить. Разве так поправишь здоровье? Ноги мои ещё хуже болят.

…На порцию табаку выменяла пайку сахару, а ещё на две пайки и 30 рублей денег дали мне шесть порций масла по 15 г. И то хорошо. Что мне табак? А масла почти 100 г, хорошо мне, дистрофику. Такое чертовское настроение, не хочется жить. Хоть бы конец какой скорее - или смерть, или уж жить по-настоящему, а не существовать. Да нет, видно, для меня счастья, такой уж я уродилась."

"23.09.1942 г. Сегодня в завтрак хорошо подзаправилась. Вчерашнее масло на булку толсто намазала, в палате съела и более или менее сыта стала. Доктор сказал, что скоро меня выпишут."

"30.09.1942 г. Сходила в магазин, купила себе котелок. Сегодня последнюю ночь спала на этой госпитальной кровати, теперь придётся спать на топчане в резерве. Но что делать? Поспим, не привыкать. Уж за войну-то ко всему привыкли."

"1.10.1942 г. Чем судьба моя решится? Надоел этот резерв… Нет, всё же Нинка нечестно поступила, потому что кроме неё некому было взять мой ремень и отсыпать зубной порошок. Ну и чёрт с ней, на этом не наживётся! Вот только где мне теперь ремень взять? …Выписалась из госпиталя около 4-х часов, хотела пойти на рынок, но в воротах стоят патрули и милиционеры, проверяют документы. Пришлось купить на улице у дядьки брюкву за 60 рублей и идти в резерв…".

После госпиталя Ольга попала в распредроту, потом - в 12-й строительно-дорожный батальон, о чём в блокноте записано так: "Что будем делать в такой грязи на дорогах? Просто не представляю! Строить дороги сейчас, а потом чинить их и регулировать движение? Как порассказали нам девушки, так просто ужас берёт. Ох, что будет…".

И месяцем позже: "Сидим на нарах как тюремщики какие-то. Да, всё это вспомнишь потом и без записи: как копали канавы, как работали в лесу, как переносили брёвна. Как утром не хочется вставать в половине шестого, а после завтрака тащиться на политзанятия. И как не хочется на работу!".

…На вопрос, часто ли ей вспоминается война, Ольга Анатольевна ответила так: "Теперь уже нет. А раньше часто снились немцы - единственное, чего я по-настоящему боялась в блокаду. Утром проснусь и с опаской в окно выглядываю: кто по улицам ходит, наши или немцы? А так не боялись ничего. Не горевали, не плакали, никак не реагировали на смерть... Жили как жилось".