(часть 3. Окончание)

Писать о своем доме - нескромно. Не писать - получается как в анекдоте: один я в белом жабо. Если судить по фотографиям конца девятнадцатого века, то уже в то время бревна домов улицы были темными от времени. На "загар" дереву надо не меньше тридцати лет, на хороший "загар" - и того больше. Получается, что нашему дому, как и всей улице, уже за 170 лет. Заглянул в домовую книгу и открыл для себя, что идет уже восьмой десяток, как отец с помощью родственников купил на Второй Ильменской половину дома.

Виктор Суродин. Фото из семейного архива Виктора Суродина

Помню из детства, как однажды летом в калитку постучал высокий, интеллигентного вида мужчина, очень даже по тем временам хорошо одетый. Представился: "Кинооператор Раппопорт". Они с отцом долго разговаривали у ворот, потом прошлись по двору, заглянули в огород, в дом. На улице мы с отцом сели на лавочку, а незнакомец достал из портфеля небольшую кинокамеру - диво для нас, с минуту стрекотал, нацеливая ее то на дом, то на улицу. Когда он распрощался, я спросил у отца: "Кто он?"

В годы войны на строительство автозавода были эвакуированы на Урал тысячи рабочих с предприятий столицы. Быть может, в то время в нашем доме квартировал кинооператор с непонятной фамилией Раппопорт. Возможно, он снимал кадры кинохроники в цехах автозавода. Образ этого человека детская память зафиксировала очень крепко. Спустя десятилетия его фамилию читал в титрах кинолент "Молодая гвардия", "Тихий дон", "Люди и звери", "Журналист"... А может, оказавшись в Миассе, он искал на нашей улице что-то для натурных съемок будущего фильма "Журналист".

Однажды мне показалось, что небо над улицей закрыла какая-то страшная туча. Родители стали реже выпускать нас на улицу, требовали играть недалеко от дома, в разговорах взрослых все чаще мелькали слухи о разбоях, грабежах, насилии. На домах появились ставни, на окнах - решетки, во дворах - собаки. После смерти Сталина многотысячная армия амнистированных стала той тучей. Примерно в те годы я зашел к приятелю-соседу. Во дворе у рукомойника привлек внимание незнакомый человек. Худой, в черных, отглаженных, из дорогого материала брюках, с белоснежным полотенцем на шее, в середине лета он показался слишком бледным. Родственники учтиво суетились вокруг него. Нас с другом быстренько выпроводили со двора. На мое любопытство друг отмахнулся: "Брат отца". Лишь спустя сорок лет случайно узнал: в том дворе я пацаном увидал вора в законе. Был ли он с нашей улицы, не знаю, но задним числом зрею мыслью: в те годы спокойной обстановкой в краю мы были обязаны не только милиции, но и родственнику соседей.

Фото Виктора Суродина

Баба Нюра Савельева, что жила напротив нашего дома, людей со злым умыслом не боялась. В ее хате не было решеток, хитроумных замков, во дворе - грозного пса. Чем богата была - жулики даже на спор воровать не станут. На кухне русская печь, старый посудник, покосившийся стол, лавка у окна, в горнице - сундук да железная кровать. Но были у соседки две до слез дорогие для нее вещи. Всего раз подержала она их в руках, потом завернула в платочек, вздохнула тяжело и, не зная от кого, спрятала в дальний угол сундука, на самое дно. В том незатейливом узелке всего-то и было: похоронка на мужа и ее орден "Материнская слава" III степени. Во многих миасских семьях в те годы ребятишек до десятка росло. При орденах были матери. Это сейчас потомки Славу предков за "зелень" продавать стали. Тогда же "Честь и Слава" одной строкой писали. Малограмотная баба Нюра всю жизнь "робила за гроши", но детей подняла. Вдовам в лихолетье только Бог помогал. Как? Она уже не расскажет. Сыновья в рабочие пошли. Дочь преподавала английский язык в одной из школ Челябинска.

Фото Виктора Суродина

Похоронка с фронта не обошла и дом рядом. Разве скажешь, что тете Вале Молодцовой и ее сыну Павлу пережить беду было легче? Горе, хоть дели его на всю семью, хоть плачь в одиночку, оно всегда горе горькое. В доме Казымовых слезы по мужу и отцу тоже на похоронку упали. Беда сроднила вдов. Два Павла - Молодцов и Казымов - автотехникум окончили. На наших северных предприятиях до пенсии проработали.

Брат Павла - Николай Казымов, с детства в труде, мастеровой. Хотел было написать: уральский мастер, но он двадцать лет на ВАЗе проработал. В Тольятти все было. Все, кроме малой родины. Вернулся в отцовский дом. Умел действительно многое. Часы иль телевизор починить - легко. Движок на "Жигулях" восстановит, лучше иностранного работать будет. Ремонтник он. Но даже женские домашние дела ладятся у него. Шерсть спрясть, носки связать или тесто замесить, пирогов да шанег напечь - все у него получалось. Навык свой от людей перенял. Отца никогда в жизни не видел. Только по фотографии знает. Мужиков с улицы в октябре на фронт взяли. А он родился за неделю до зимнего Николы. Назвала тетя Валя сына в честь святого. Очень надеялась на чудо, что отец и сын увидят друг друга. Но Казымов-отец в такое пекло угодил... Не углядел святой за Федором, не сберег для сына. Каждый год тетя Валя, покуда ноги носили, шла 9 Мая к проходной напилочного завода. Среди сотни имен там, на мраморе у памятника заводчанам-фронтовикам, есть и "Казымов Ф.Р.". Патриотические речи, красивые слова - вряд ли слышала она их на митинге. Тетя Валя шла к своему Федору. Душа его в День Победы всегда здесь.

Фото Виктора Суродина

Души солдат - белые голуби. Я часто их видел в небе над городом. В детстве любил залазить на крышу сарая и, задрав голову, смотреть в синеву. В ясный день голуби уходили далеко ввысь и кружились во многих районах города. Две стаи прямо над нашими домами. Птиц держали два Ивана. У Скоробогатова были страшно игривые. Взлетят высоко-высоко и оттуда один за другим - кульбитами до самой земли. Смотришь на них - сердце замирает. А дядя Ваня Аблин держал птиц разных пород. Жил он через дом. На фронте серьезное ранение получил. Списали в тыл. В госпитале обет дал: выживу - до последних дней голубей держать буду. Птиц развел в тот же год, как с фронта пришел.

Фото Виктора Суродина

В доме у Аблиных фисгармония имелась... Давишь ногами на педальки, подаешь в инструмент воздух, а пальчиками по клавишам, как на рояле. Звук изумительный, что на большой губной гармошке. После ранения в ногу дядя Ваня за фисгармонию не садился. Нашел себе отраду в обыкновенной двухрядке. Представьте себе: на крылечке дома сидит бывший солдат в галифе, в майке, ноги в шерстяных носках, в домашних тапочках, в руках гармонь. Мелодия вальса. Во дворе десятка четыре голубей, ходят по земле, воркуют, ухаживают. Солдаты на привале - его любимый эпизод из фильмов о войне. Именно это я, мальцом, увидал, когда под звуки вальса на четвереньках заглянул в подворотню. Жаль, опустело небо над городом. Его жена тетя Маруся Аблина умела заговаривать грыжу у детишек и заикание. Их дочь Валя всю жизнь среди детей. Работала в Доме пионеров старгорода, потом в машгородке, в кружках "Юности".

У Тиуновых, напротив, дом фамильный. Сказывают, их прадед был лесничим. Лес на дом сам выбирал. Бревна в срубе - одно к одному, толстенные, диаметром, что колесо на "Жигулях". От времени черные стали, как антрацит. Торцы бревен не пилой резаны, а топором рублены. При такой старой технологии годовые кольца с замином получаются и воду с торца не тянут. На века мужики, корпя, рубили дом. И в том доме двухрядка на почетном месте была. Николай Иванович с ней на свадьбах, гулянках, пирушках первый гость был. Много частушек да прибауток знал, весельчак, но детей в семье строго воспитывал. Дома на гармошке редко играл. Была у него другая затея - гирьками поиграть. Среднего роста, но силы - немеряно. Свяжет две двухпудовки ремнем, возьмет ремень в зубы и давай с гирьками поклоны отвешивать, раз десять. Сыновья с отца пример брали, крепыши росли. Девчата себя тоже в обиду не давали. С годами разлетелись дети. Осиротел дом. Без хозяйского пригляда уж не один десяток лет будет. А гирьки те ржавые его нынешние жильцы еле-еле в утиль дотащить смогли, на опохмелку сдали.

Фото Виктора Суродина

Яков, татарин, сосед Тиуновых, знал дом и работу. С войны орден принес. Красивые девчонки росли у Муслимовых. Вот этот Яков без слов - по-русски он плохо говорил - мужиков к чистоте на улице за месяц приучил. Каждую субботу, пока роса не сошла, у дома своего под метелочку порядок наведет и как бы невзначай соседу до ворот прометет. А соседу куда деваться? Шел на базар иль в лес за метелкой. Через неделю уже два-три дома смотрелись в чистоте. Лет семь в нашей улице чистота и порядок зимой и летом были. В соседних домах метлы и сейчас есть, а вот такого Якова нынче даже городу не хватает. Девчонки замуж повыходили, мать с собой в Татарию увезли.

Фото Виктора Суродина

Татар в нашем краю еще три семьи было: Алеевы, Садыковы, Насибулины. С русскими в улице дружно жили. Все соседи с особым почтением относились к маленькой сухонькой старушке - бабе Саре Алеевой. В молодости, говорят, она учительствовала. Ее отец - мулла С.Э. Баширов духовное образование получил в Казани, а светское в Сорбонне, имел прекрасную библиотеку старинных книг и свитков. У него была своя типография, где на арабском и русском языках печатались книги. Жена и зять Баширова тоже учили грамоте мусульманских детей в школе при мечети.

Мы, ребятня, уже тогда чувствовали в этой старушке какую-то духовную силу, мудрость. Она часто на неделю-другую уезжала по деревням. Даже в годы атеизма абыстай не боялась молиться, совершая обряды. Добрая, с ясными глазами, баба Сара всегда носила национальную одежду и почему-то даже в сухое лето не снимала галоши. Сыновья ее получили хорошее образование, на заводе при должностях были. Не скажешь, что баба Сара жила богато, но до получки помогала всем. Дом ее запомнился очень старым, без фундамента, подгнившим и осевшим на бок. Ее сын Анатолий во время войны окончил Васильковскую школу авиамехаников, что в те годы была в нашем городе.

Дом, в который переехали Садыковы, был угловой, новый. Бывший хозяин поставил его на месте сгнившей избы, но после новоселья пожил не больше года и продал. В семье новых соседей росло трое мальчишек. Но вскоре братья осиротели. Отца сбила машина. Беда сплотила семью. Старший Анвар, увлекшись лыжами, стал мастером спорта, до пенсии последние годы работал директором школы на Динамо. Кандидатский норматив по лыжам выполнил и средний брат Равиль. Младший Наилька к спорту интереса не проявил. Его уже нет, отказало сердце.

Кольша Чугаев, с которым мы часами простаивали в очередях за хлебом, жил в домике напротив Садыковых. Характером был добрый, тихий, покладистый. Но учеба не давалась ему, раза два второгодничал. Отец Кольши был реможник - старьевщик. Он ездил по улицам на лошади. На телеге стоял окованный железом сундучок. В нем таился самый дефицитный товар того времени: бельевая резинка, булавки, синька-ультрамарин, фонарики, китайские лампочки и даже батарейки для них, а еще воздушные шарики, свистульки-пикульки из глины. Настоящий супермаркет на телеге. В обмен на это богатство старухи и мальчишки несли ему тряпки, кости, железо и всякий цветмет. Все это он взвешивал на рычажных весах, но чаще определял цену старья на глазок. Получить в обмен на ведро костей или какую-нибудь медяшку леску, рыболовные крючки или настоящий поплавок - радости было немерено.

Виктор Суродин. Фото из семейного архива Виктора Суродина

Отец Кольши часто использовал государственный транспорт в личных целях. Домой он возвращался, лежа на телеге под углом в сорок градусов, напевая: "Коляска к дому подкатила, колеса о землю стучат…" Старая кобылешка могла часами стоять у ворот, ожидая, когда хмельные пары покинут его седую голову. Кольша с братом долгое время работали на автозаводе, но отцовское наследие в генах и центробежная сила перестройки отбросили их на периферию жизни. Даже золотая россыпь, что была под босыми ногами в детстве, не подсобила. Видно, присохло к ступням иное, что осталось на улице после коровьего стада.

За переулком жили Козицыны, Ухановы, Ковригины. Лев Козицын работал на автозаводе, защитил кандидатскую. Дети Ухановых тоже рано остались без отца, но, помогая друг другу, все встали на ноги, обзавелись семьями. Глава семьи Ухановых погиб в автомобильной аварии. Василий Ковригин вырос в семье пожарного. В улице его помнят как замечательного художника. Наша улица насчитывает почти триста домов. Лишь часть из них, что ближе к Шадринскому мосту, на Фулонскую россыпь приходится. Речка за тысячи лет в этом месте до восьми метров песка нанесла. Предки за золотом к коренным породам шурфы били, в поту богатый песочек искали. Разбогатевших на золоте в улице даже старики не припомнят. А вот кто по тем пескам босиком бегал, в жизни многого достиг. В послевоенном поколении есть музыканты, спортсмены, учителя, художники, кандидаты наук, лингвисты, рабочие многих профессий и просто хорошие люди, замечательные соседи.

Ковригин-художник. Фото Виктора Суродина

У Николая Ивановича Тиунова была любимая присказка. Увидит кого-нибудь из пацанов, подзовет к себе и задаст простой и в то же время очень-очень сложный вопрос: "А ну, скажи-ка мне, друг милый, чей ты родом, откуда ты?" Не раз сам себе я пытался на него ответить. Фулонские мы. Но разве сегодня про золотую россыпь за Шадринским мостом вспомнит кто? Вот и решил я про людей рассказать, про своих соседей. А получился в рассказе срез времени, когда наша страна была одним большим государством - Союзом Советских Социалистических Республик.

Фото Виктора Суродина

Виктор Суродин