Беседуя с ветераном УралАЗа, труженицей тыла, работающей пенсионеркой Клавдией Николаевной Гусаковой, я вдруг подумала, а если снять киноленту о жизни этой женщины и военного—послевоенного поколения, с чего ее можно начать? Наверное, с самого главного: подобрать актеров — на их роль подойдут 13-14-летние девочки, похожие на своих бабушек и прабабушек. Выбрать место действия и декорации — старые, обветшалые дома по улице Победы, отдаленно смахивающие на бараки с общим коридором и многочисленными комнатами, в которых и ютились рабочие семьи. Засверкают объективы кинокамер, появятся первые черно-белые кадры… Клава — в школе. Клава добывает торф на болотах, заготавливает дрова. Ей всего 13, но она уже взрослая и самостоятельная не по годам. Учится, работает, мечтает…

    «Все, чего я хотела в то время — это выспаться как следует да поесть досыта, — рассказывает Клавдия Николаевна, спустя годы. — У нас ведь и детства-то не было. Сейчас посмотришь: у молодежи времени свободного — пруд пруди. А мне только-только исполнилось тринадцать, когда я впервые узнала, что такое трудовые мозоли… Это было на кухне гаража «Миассзолото». Мне дали «блатную», «легкую» работу — мойщицы посуды. Помню, в первый день я так умоталась, что думала — больше туда ни в жизнь не пойду. Потом освоилась. А когда, бросив школу, пришла туда работать, меня уже считали своей…»

   Очем бы я еще рассказала, снимая свой фильм? О том, как во время войны люди жили общими проблемами и заботами. Место действия: трехэтажный барак, где в одной из квартир живут три большие семьи. Действующие лица — все те же: Клава (ей уже четырнадцать, и она работает в бухгалтерии на заводе), мама, соседи — они же и сослуживцы и друзья… Вместе отмечают праздники, вместе слушают радио, с затаенным дыханием следя за военными сводками, делятся последним, страдают, влюбляются… А с каким воодушевлением они собирают фронтовые посылки! Женщины, девчата вяжут теплые рукавицы и носки, бабушки пекут угощения. Вместе с ободряющими письмами все это складывают в картонные ящики и обшивают старой мешковиной. Стоп! Вот в этом месте я обязательно бы пустила прямую речь главной героини: «Посылки на фронт мы собирали с любовью. У каждой семьи на фронте были муж, дядя, брат… Хотелось хоть чем-то им помочь. И даже мы, дети, понимали, что наши нехитрые вещицы сгодятся солдатам, а потому вкладывали в них особые чувства, душу».

    Мой фильм состоит из отдельных частей. Они рассказывают о том, как Клавдия с девчонками играла в «войнушку», сражалась с «фрицами» за Сталина, за Победу. Как часами стояла в длиннющих хлебных очередях, а потом, радостная, шла домой, уплетая горбушку вкусного, душистого хлеба. Как ходила в лес за грибами, за ягодами и, набрав побольше, делилась с соседями и ранеными солдатами из военного госпиталя. «В то время народ жил дружно, весело, — вспоминает Клавдия Николаевна. — Едем в теплушке на работу — песни поем, друг другу настроение поднимаем. И радость вместе делили, и горе. А ведь горе на двоих — это уже полгоря»…

   Ообое внимание обратила бы на отношение Клавдии и ее поколения к румынам и немцам, сосланным на Урал во время войны. Отношение непростое, двоякое. С одной стороны, бараки находились рядом с лагерем военнопленных, и девчонки видели, как эти люди страдали и мучились в чужом краю и, никем не оплаканные, «уходили» в чужую землю. А с другой — слышали рассказы знакомых, родственников о фашистских зверствах, и все-таки жалели... «Они хоть и фрицы, но обычные люди. Сколько помню — усталые и раздавленные, с грустью в глазах…»

   А кульминацией, говоря языком кинематографистов, развязкой стала бы заполнившая собой весь мир, все свободное пространство радостная весть об окончании войны. Она застала Клавдию на крыше дома, когда девочка высматривала идущую с работы маму… И скорее — на улицу, скорее — к людям, ведь радость на двоих — двойная радость.

   Кким бы он был, мой фильм? Боюсь загадывать, но, наверное, добрым, светлым, человечным, показывающим и горькие лишения и маленькие человеческие радости. А в эпилоге я бы привела слова главной героини: «Мы ходили в поношенных вещах, недосыпали, недоедали, но были счастливы. Рядом всегда ощущался локоть товарища. В тесном ли бараке, в холодном цехе или вагоне мотовоза… Это и есть самое большое счастье — жить вместе, жить сообща. И жить не только для себя, но и для другого, друг для друга…»