Жизнь человека состоит из отдельных мгновений. Одни пролетают незаметно и незначительно. А другие бережно хранятся в памяти.

   УАнны Трофимовны Пугачевой первые яркие воспоминания связаны с первыми трудностями. Она была еще подростком, когда после смерти отца переехала вместе с матерью из Сыростана в Миасс. Устроились в деревянном бараке, ютились в крохотной кухоньке, где, кроме них, жили еще муж, жена и маленький ребенок. Из всей мебели — только кровать, тумбочка, да большой кованый сундук, доставшийся в наследство от прабабушки.

   Жли в нищете, порой даже не в чем было выйти на улицу. Вещи носили по очереди. Мама — на работу, а Анечка, облачившись в ее старенькие, потертые кофту с юбкой — вприпрыжку в школу. Впрочем, школа — только называлась так. Ребятня постигала азы арифметики и грамматики прямо на улице, где партами служили собственные угловатые колени, стульями — кровати, взятые на время из соседнего мужского общежития, а стены и потолок заменяли окрестный пейзаж и бескрайнее голубое небо…

   Н и этой «романтике» вскоре пришел конец. В начале войны Аня устраивается на завод. Ей всего 15, а она уже работает по 8 часов в сутки, мечтая трудиться наравне со взрослыми по 11-12 часов. А рядом за станками — ее ровесницы: в бригаде одна молодежь.

   — Когда я пришла в цех «Нормаль», он был еще не достроен, — вспоминает Анна Трофимовна. — В проемах крыши кое-где виднелось небо. И сквозь эти дыры в цех попадал и дождь и снег. Особенно тяжело было зимой. В цехе постоянно жгли костры — дым стоял такой, что на расстоянии двух–трех метров уже ничего не было видно…

   Н даже это не спасало девчонок от холода. В огромном цехе, отапливаемом березовыми полешками, редко была плюсовая температура. А худая одежонка и стеганые боты на босу ногу не согревали. Анна Трофимовна вспоминает, как однажды порвались ее единственные бурки, и ей не в чем было пойти на работу. Вечером к ним домой пришел мастер, и, узнав причину прогула, выписал Анечке на складе новую обувь — немецкие боты… 42 размера.

   — Это при моем-то 34-м! — смеется она сейчас. — Я их как увидела, так ужаснулась. Ну, ничего. Набила тряпьем, перевязала бечевкой и… вперед… Тогда ведь не церемонились. Носить особо было нечего. Телогрейка да боты, в которых и дома и на заводе — вот и весь нехитрый девичий гардероб.

   Н было в то время у Анны Трофимовны и красивого платья. Хотя на танцы они с подружками бегали исправно. И ни одно клубное мероприятие не пропускали…

   Првый наряд у Ани появился уже в конце войны. Из роскошного темно-синего шелка, купленного на заводской талон, соседка сшила платье. И радости девчонки не было предела.

   — Я вспоминаю, как мы жили в то время, и удивляюсь, — утирая набежавшие слезы, рассказывает Анна Трофимовна. — Холодные, голодные. Дадут нам несчастные 700 граммов хлеба в столовой, пока до цеха дойдешь, все и умнешь. «Мясные» талоны и вовсе считались великим счастьем, а ведь мяса-то в супе мы и не видели…

   Ивсе-таки люди в то время жили весело. В городском парке культуры не смолкали по вечерам голоса. Молодежь бегала на танцы, а те, кто постарше, приходили посмотреть на молодых, послушать местное радио. Иногда в парке устраивались футбольные матчи. Весть об очередной товарищеской встрече быстро облетала заводские бараки, и поболеть за своих выходили и стар и млад.

   Кк бы ни было тяжело, люди не озлоблялись. Рядом трудились пленные немцы. Обедали они как раз напротив того участка, где работала Аня. И голодным девчонкам не раз приходилось наблюдать, с какой жадностью пленные поглощают еду.

   Онажды старый немец подозвал мастера к себе: «Возьми денег. Купи девчатам конфет». Тот день для подростков стал настоящим праздником. Конфеты были простенькие, самодельные, но, казалось, нет их вкусней.

   Псле этого немец не раз еще баловал девчонок сладостями, но они его все-таки побаивались.

   — И ведь какими мы были в то время темными, неграмотными. Нам говорили, что ариец должен быть «голубых кровей», и мы верили. Как-то с одним из немцев случилась беда — рукой угодил в станок. Так мы с девчонками бегали смотреть, а правда ли у него кровь голубая.

   Впослевоенные годы цех оживился. Он несколько раз менял свое название («Мотор-1», «Мотор-2», затем просто «Мотор»), был достроен, реконструирован, и его жизнь потекла по совершенно иному руслу. Произошли изменения и в жизни Ани Пугачевой. Она уже не чувствовала себя неопытной девчонкой, осваивала все новые и новые станки, принимала участие в трудовой и общественной жизни цеха. Была бригадиром, комсоргом, участвовала наравне с другими в соцсоревнованиях. А в 50-е годы побывала в Москве, куда ее направили от завода как лучшего комсорга. До сих пор в память о том времени хранит Анна Трофимовна медаль «Участник выставки достижений» и грамоту ЦК комсомола.

   Вкаждодневной суете находилось время и занятиям для души. Долгие годы Аня с удовольствием занималась в драмкружке, а в хоре цеха «Мотор» пела сопрано. И хотя тонким слухом ее Бог не наградил, сильный и звучный от природы голос позволял с успехом справляться со вторыми партиями.

   …Таких эпизодов — десятки, сотни, тысячи. И в каждом — частичка души, того, что было, и что иногда хочется вернуть.

   Кк писал Рэй Бредбери, хорошо было бы запечатывать воспоминания в бутылку, доставать их в нужный момент и проживать все заново…