Вт же какая загадка встретилась на пути. С годами всё чаще и чаще мне явственно кажется одно и то же. Будто я был с ними Там, в преисподней на земле… Копал окопы в мёрзлой земле, снаряжал пулемётные ленты, выпивал наркомовскую чарку, валил сосны, замерзал в болотах, ходил без счёта в атаки, нервно смеялся, радуясь Жизни и звенящей тишине после затихшего боя, и верил в Победу… И зачем эта причуда, непонятная блажь, откуда она пришла ко мне, родившемуся через одиннадцать лет после умолкнувшей великой Войны? Может быть, оттого всё получается, что большая сеча так и не покинула навсегда землю нашу, по–прежнему грохочет вослед улетающим дням, всё никак не рассеется походная пыль и гарь от пожарищ… Лихолетье было настолько страшным и безмерным, что нам и слёз всех не выплакать, и полной правды не поведать, и не забыть горестей–печалей никогда.

   «А на войне, как на войне. Патроны, махорка, жизнь — в цене», поётся в одной песне. И это правда. Когда забирают на войну, нашего желания на то не спрашивают. И когда обучают в запасных полках воинским ремёслам, тоже не советуются — а любо ли парню это заделье? И потом, на передовой, куда надо, где жарче всего — туда и направляют. Такая вот она, война. А там уж как на роду написано. Одному суждено в первом же бою головушку сложить. Другой же, как заговорённый, всю войну без единой царапины прошагает. А третий, битый–перебитый, всё равно живым домой вернётся. С Михаилом Меньшиковым, пареньком из Миасса, так и получилось. До войны чуток успел поработать пожарным. А в сентябре 1942 года повестку из военкомата принесли — собирайся, парень, на фронт. В полдень вручили листок, а к вечеру уже в пути надо быть. Сначала сказали, быть тебе, Михаил, десантником. Челябинск, Свердловск, Тюмень, Ялуторовск… 13–й учебный миномётный полк, школа старшин. Через полгода пришил девятнадцатилетний Михаил Меньшиков по три лычки на погоны, став сержантом. А потом ещё были Бершетские лагеря, два месяца стажировки в 58–м маршевом полку. После того, как сержант Меньшиков вернулся снова в Ялуторовск, ему предложили продолжить службу в учебном полку. Только куда там, все рвались на фронт. И вот сформирована рота — и, с Богом, на передний край войны. Переночевал там Меньшиков, а утром прибыл представитель фронта и сказал: «Все шестьсот человек отправляем в кавалерийскую часть». Вот как бывает. Учили Михаила ловко с 82–миллиметровым дивизионным миномётом образца 1937 года обращаться. Ствол, казённик, опорная плита, двунога–лафет. На войне миномёт ещё называли «самоварной трубой». Только не довелось Меньшикову запускать воющие мины в сторону супостата. Его ждала кавалерия. Подучили немного под Рязанью, как на лошадях надобно воевать, и в конце июня 1943 года направили на Орловско–Курскую дугу. Там и принял старший сержант–кавалерист Меньшиков своё боевое крещение. Сначала оборону держали, а в августе пошли в глубокий рейд по тылам врага. И всё больше конники ночами воевали, наскочат на гарнизон, перебьют, коммуникации уничтожат, обозы фрицев захватят. Третий эскадрон 54–го полка 14–й дивизии 7–го кавалерийского корпуса. Там и воевать начал, потихоньку продвигаясь к Победе, паренёк из Миасса. Командовал пулемётным расчётом. Знакомая из фильмов про Чапаева и Будённого тачанка и пулемёт «максим» на ней. Так и шли с боями вперёд кавалеристы.

   …Михаил Анемподистович Меньшиков делает передышку. Непростое это дело — заново возвращать прожитые на войне дни. Слышно, как тихонько звенят медали на его груди. О чём взгрустнулось ему, где думы ветерана витают? На столе, рядом с газетой «Советская Россия», лежит листок, на котором отмечен боевой путь 4–го Гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского орденов Ленина, Красного Знамени, Суворова и Кутузова корпуса.

   — После того, как я вылечился после первого ранения, попал опять в кавалерийскую часть, только на этот раз к кубанским казакам, в четвёртый корпус.

   З годы войны М. А. Меньшиков был трижды ранен: в грудь, голову и ногу. Первая пуля нашла его на станции Турийск, пробила грудную клетку, задела лёгкие и вышла через правое плечо.

   — И сегодня помню, как лежу лицом вниз, и самая первая мысль — где я, убитый, раненый ли?

   Гемела война, люди и кони двигались в сторону главного логова фашистского зверя. Вот остались позади Белоруссия и Польша. 32–й кавалерийский полк, в составе которого воевал старший сержант Меньшиков, стал «Слонимским», а 9–я Гвардейская дивизия получила почётное наименование «Барановичская». Командир 4–го кавалерийского корпуса генерал Исса Плиев, дважды Герой Советского Союза и отчаянный рубака, вёл своих кубанцев через Польшу, Румынию, Венгрию — к Праге. Там и встретили они Победу. Только Михаила Меньшикова с ними не будет. В апреле 1945 года его комиссуют врачи. К той поре вышел такой приказ Верховного: отпускать домой тех, кто имеет три и более ранения. 27 апреля приехал кавалерист в Миасс. Двадцать один год всего ему. На груди орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и «За взятие Будапешта». А в руках — костыли. Постучался в хату. Мать охнула и заплакала — сын живой вернулся. Где–то далеко–далеко остались преодолённые им реки Десна, Днепр, Припять, Тисса, Грон… Возвращались к мирной жизни города, в освобождении которых он принимал участие — Чернигов, Мозырь, Столбцы, Слоним, Барановичи, Варшава, Бельцы, Яссы…

   …На стене висит фотография. Бравый старший сержант верхом на коне. Карабин перекинут через плечо. На голове лихо заломленная кубанка. А ещё черкеска на нём, клинок златоустовский сбоку прилажен. Так и хочется спросить собеседника — наверное, немало порублено супостатов в боях. Михаил Анемподистович отвечает как есть, ничего не прибавляя:

   — Лично мне клинок в дело пускать не приходилось, всё больше из пулемёта да карабина стрелял. Однажды, уже в Венгрии, подошёл к скирде люцерны для лошади надёргать. Фриц сзади зашёл и давай душить, изловчился я «козьей ножкой», плёткой ему в переносицу врезал.

   …Два ордена, двенадцать медалей, инвалидность второй группы. Вот отметины ему за войну.

   …За годы боёв и походов кавалерист Меньшиков сменил пять лошадей. И люди гибли, и кони тоже ничуть не меньше.

   …В первые послевоенные годы он часто вскакивал по ночам, когда по улице посёлка Динамо проезжали гружёные лесовозы. Так и казалось — танки.

   …Однажды, где–то в Венгрии, затеяли после боя конники стирку да помывку. А тут неприятель миномётами давай стрелять. Так и бегали кавалеристы, прячась и показывая врагу голые места.

   …Ему очень обидно слышать, когда говорят, что кавалерия ничего особенного в войну не сделала. Неправда это, и тылы фашистов она громила, и пехоту выручала, и танкистам помогала. У озера Балатон «максимы» с тачанок так молотили, что вода в кожухах становилась горячей.

   …Он никогда не жалел, что воевал в кавалерии. Может быть, кони и спасли его. Кто его знает, как бы сложилась судьба в миномётчиках…

   Оень долго и о разном говорили мы с Михаилом Анемподистовичем. Назывались имена погибших товарищей, кобыла Муська вспомнилась ему, что когда–то с укором смотрела на хозяина, когда тот надумал играть на трофейной губной гармошке. Рассказал ветеран и о том, как недавно какой–то недоумок просил у него на центральном рынке награды на время одолжить. Что взять с дурака, так и ответил ему. А разве забудутся те августовские дни 1945 года, когда через Миасс шли составы на Дальний Восток — добивать Квантунскую армию милитаристской Японии. Однажды он встретил на станции ребят из своего корпуса, только из 10–й дивизии. И так защемило сердце, так захотелось к ним в вагон запрыгнуть, коней погладить, клинок в руки взять. Пошёл в больницу, мол, пусть инвалидность снимут. А врач Тамара Фёдоровна и говорит ему — довольно, солдат, разве ещё не навоевался.

   Оончилась война. И покатились годы, словно саночки с горки. В июне 1945 года пошёл на оборонный завод в посёлке Динамо, стал слесарем по сборке коллекторов. С 1954 и по 1991 годы Михаил Анемподистович работал на Уральском автозаводе. Волочильный цех, резчик металла. Термистом был там же. А потом долгих двадцать лет трудился заточником в инструментальном цехе. Резцы, зенковки, пилы Геллера, — всё это точилось исправно в умелых руках бывшего кавалериста. Совсем недавно, когда Михаил Анемподистович отмечал 80–летие, коллектив производства оснастки и инструмента АЗ «Урал» поздравил ветерана с юбилеем. Не теряет ветеран связи с автозаводом, живо интересуется всеми новостями предприятия. Здесь же, в транспортном производстве, работает дочь Лидия. Ещё два сына у него, шесть внуков и пятеро правнуков. Родня большая. А вот Анны Климентьевны, с которой Михаил Анемподистович прожил дружно почти полвека, уже нет на белом свете. Грустно и горько старику, потеря очень большая. И всё равно он не один. Кошка Люська теперь поселилась в этой квартире на правах хозяйки. Какая ни есть, а всё–таки живая душа. И пока мы беседовали с ветераном о том, о сём, Люська катала мячи, прыгала неугомонно, скребла углы… Михаил Анемподистович слегка покрикивал на баловницу, и было видно, как лицо его светилось.

   Болят, болят раны, не проходят войны бесследно. Михаил Анемподистович поверх одних очков надевает другие, с ещё более толстыми стёклами. Показывает фотографии и буклет, где рассказывается о подвигах 4–го Гвардейского Кубанского казачьего корпуса. Рядом со столом шкаф стоит, а там книги, да всё классики — Шолохов, Симонов, Шукшин.

   — Да, когда–то читал, когда глаза позволяли. А теперь — только газеты в руки беру. «Советскую Россию» уважаю. Она молодец, не сдаётся. Как вступил в 1954 году в партию, так и нахожусь в ней. И никогда не выйду.

   А никто, Михаил Анемподистович, не сомневается. Стойкие солдаты, окопники, фронтовики, привыкли лишь однажды в жизни присягать. Давно нет той державы, которую они защищали. И гимны сегодня иные поют. Двадцать первый век набирает разбег. Компьютеры, сотовые телефоны, новые технологии. Суетимся мы, поспешая за скорым днём. И не замечаем порой, что рядом с нами, тихо и малоприметно, доживают свой век последние герои, остановившие коричневую чуму. Не проходите мимо них, слово светлое скажите, улыбнитесь, руку пожмите. Они этого заслужили, потому что — Победители.