Еть в истории страны одна горестная мета — 30 октября. День памяти жертв политических репрессий официально внесён в государственный календарь дат и событий. Случилось это в 1991 году. И почему выбор пал именно на предпоследний день октября? Потому что ровно тридцать лет назад, 30 октября 1974 года, политические заключённые пермских и мордовских лагерей провели голодовку в знак протеста против нарушения прав человека в СССР. Такая осталась зарубка в памяти людской и Отечества.

   Вминувшую субботу к огромному серому камню с прикреплённой к нему табличкой «Жертвам политических репрессий» пришли, чтобы поклониться памяти всех погибших в сталинских застенках и лагерях, члены городского исто-

   рико–просветительского общества «Мемориал», бывшие политзаключённые, дети безвинно репрессированных в 30–50-е годы прошлого столетия.

   Педзимний зябкий день. Серый сумрак, медленно падают редкие снежинки. Всё помнит небо, знает, когда надо плакать, а когда — веселиться. К подножию памятника кладут живые цветы и венок. Зажигают поминальные свечи. Порывы налетающего ветра гасят их. Только собравшиеся у камня вновь и вновь зажигают огоньки памяти. Вот так и жизни тех, за упокой чьих невинных душ ставятся свечечки, гасли в расцвете сил, ломались судьбы, текли реки слёз и крови…

   Втот день у памятного камня не говорили долгих и пафосных речей. Не тот случай. И место не то. Люди больше молчали. С гаснущими свечками в руках. С болью и памятью в сердце. О чём думали они? Что вспоминали? Где силы находили в пору лагерной юности, чтобы выжить наперекор судьбе? И мало было молодых среди пришедших поклониться памяти тех, чьи жизни забрал Молох репрессий. Седые дедушки, седые бабушки. Они не плакали. И упрёков, слов обидных в адрес тогдашнего вождя не говорили. Просто молчали, всматриваясь в очертания давно минувших дней. И автор этих слов, родившийся в тот месяц и год, когда был властью впервые осуждён культ личности Сталина, смотрел в печальные лица ветеранов и не мог найти отгадку. Вот эти больные, измученные страданиями люди видели в жизни столько горя, лишений, несправедливости… А сердца их по–прежнему доб-

   ротой наполнены. И живут они рядом с нами, чтобы свидетельствовать о той страшной поре в державной истории.

   Псле того как у памятника жертвам политических репрессий завершилась минута молчания, всех собравшихся пригласили в конференц–зал городской администрации. Здесь для членов историко–

   просветительского общества «Мемориал» устроили концерт. На их вопросы по поводу льгот, лекарств, лечения, прибавок к пенсиям отвечали специалисты городского управления социальной защиты.

   …Каждый день, торопясь на работу, я прохожу мимо этого памятника. Огромная гранитная глыба. Белая полоска пронзает камень сверху донизу… И маленькая трещинка пересекается с ней. Наверное, так всегда бывает. В жизни светлое перемежается вдруг тенью мрачной. А потом тучи пропадают, и солнышко снова освещает путь… Как всё просто, как всё сложно…

   …В минувшую субботу, накоротке, покуда медленно шли от памятного камня в тепло здания, мне вновь посчастливилось познакомиться с душевными людьми.

   Кнстантин Юлианович Зайковский на автозаводе отработал более сорока лет. Начинал калильщиком в первой термичке, продолжил начальником участка термообработки. Припадая на тросточку, ветеран говорил: «Двадцать три года мне было, когда посадили. О правительстве тогда нелестно отозвался. Дали восемь с половиной лет, статья 58, пункт 10. Прошагал дорогу от Тайшета до Усть–Кута».

   Мрия Игнатьевна Трофимова. 84–х лет от роду. Подвижная такая бабушка, и говорливая. Имеет домишко в посёлке Первомайском. А когда–то был в её жизни Норильсклаг. «Прихожу сюда каждый год. За мужа своего, Дмитрия Яковлевича, свечку ставлю. Оба мы получили срок по «пятьдесят восьмой». Ему восемь с половиной лет дали, мне — пять. Там, в Норильске, познакомились».

   Дитрий Васильевич Строганов через год встретит восьмидесятилетие. Из них ровно 12 лет отданы Колыме — статья 58, пункты 2–11. Последнее место заключения — вольфрамовый рудник «Алескитовый». «Всё помню. Проснусь ночью и каждый день снова вижу. Девятнадцать лет мне было, когда посадили, совсем пацан зелёный, а ведь расстрел сперва давали». Слесаря паровозного депо станции Сызрань Дмитрия Строганова взяли 24 октября 1944 года, освободили весной 1952–го. Такая цена назначена была за «контрреволюционную деятельность». С Колымы Дмитрий Васильевич вернулся с сыном, вырастил его, образование дал, сейчас он в Липецке архитектором работает.

   …И вот шли мы вместе с бывшими политзаключёнными, о разном разговаривали. Они рассказывали о лагерных путях–перепутьях, о страшных днях пребывания за колючей проволокой достойно и тихо, не жалуясь, не ропща на судьбу. И ещё. Все трое приглашали меня в гости, чайку попить, чтобы в неспешных разговорах сокровенное поведать. А кто я им? Ещё вчера никого не знал, ничего о них не ведал. Да, велика и загадочна душа человеческая. Кто видал в пути много горя, тот в ладу с добрым сердцем старается жить. Воистину так.