Мя работа посвящена всем тем людям, которые прошли сквозь тяготы войны. Она не пощадила никого, не вгляделась пристально в лица, не заглянула в души, а лишь прошлась неимоверной тяжестью, оставив позади себя искорёженные тела и души.

   Могое рассказано о судьбах русских пленных в годы Великой Отечественной, но мало сказано о судьбах «наших врагов», хотя и им пришлось хлебнуть лиха. Ведь и на этой нации война оставила свой след. Это не попытка возвеличить одну нацию и уничтожить другую. Это желание показать полнокровную картину беспощадности войны к любому народу. Позади — множество прочитанных страниц, просмотренных фотографий, несколько интереснейших встреч с людьми, которые смогли приоткрыть тайную завесу этой темы. И если материал заставит задуматься и по–новому взглянуть на эти страницы истории, то для меня это будет лучшей благодарностью.

   13 октября 1944 года. Промозглая осень. Гудок паровоза, скрип тормозов остановившегося поезда известили Миасс о прибытии военнопленных. Истощённые, изнурённые немцы с трудом выходят из вагонов, многие из них уже не смогли подняться. С умерших в тяжёлой дороге свои же снимают ботинки, но это не мародёрство, а необходимость, чтобы выжить.

    Большинство прибывших в Миасс в лагерь новостройки были военнопленные из шестой армии, которой при вступлении на территорию Румынии командовал генерал–полковник Шёрнер. На реке Прут для немецкой армии произошло неудачное сражение. Около двух тысяч пленных было отправлено в лагерь Тирасполя. На пути к нему, проходя через деревни, конвоиры часто не могли собрать разбежавшуюся в поисках еды голодную толпу.

   Лгерь в Тирасполе. «Господствовал закон выживания», — вспоминает Ханс Шварцвальдер. Дневной рацион в лагере составляли две–три столовые ложки зерна, одна кофейная ложка растительного масла и щепотка соли. Значительным подспорьем были ракушки, собранные в реке при ежедневном походе за водой. На стремнине реки часто можно было видеть плывущие трупы людей и животных. Иногда на сотню пленных выдавали по караваю хлеба. «Делить его было целое искусство, а ещё большее искусство — как при этом выжить», — рассказывал Готтхольд Гингер.

   21 сентября в Тирасполе их погружают в эшелон для дальнейшего следования. Пленных везут на Урал. Теснота в вагоне стояла страшная. Каждый пленный получал на день по полной горсти пшеничных зёрен. Вода появлялась только тогда, когда заправлялся паровоз. Из воспоминаний другого военнопленного мы можем узнать, что в день на 100 человек выдавали по мешку сухарей. Почти каждый день, иногда только ночью, давали по полному ведру клейкой густой каши. Что существенно не меняло картины — на крупных станциях наготове стояли автомобили для приёма мертвецов. Их старались придержать на пару дней дольше, чтобы живым досталось чуть больше пшеничных зёрен.

   И наконец, 13 октября, конец пути. Пленных вызгрузили около заводоуправления в четырёх километрах от новостройки. Немцы выглядели так, что местные жители жалостливо покачивали головами. Пленные втайне надеялись, что условия на заводе будут лучше, но их встретил уральский пронизывающий холод. «Через несколько недель наша бригада, насчитывавшая в начале 25 человек, составляла 8–10», — рассказывал Ханс Шумахер.

   Веннопленные сами построили свои лагеря, один из которых обслуживал автозавод, в другом жили строители. Оба они получились интернациональными: здесь жили мадьяры, поляки, немцы и многие другие. Один из этих лагерей располагался на пересечении улиц Романенко и Гвардейской.

   Пстепенно пленные налаживали свой лагерный быт. Были запущены обувная и слесарная мастерские. Военнопленные сами шили себе одежду, изготавливали мебель и посуду такого качества, что её заказывали русские. Собственноручно были изготовлены необходимые медицинские инструменты и операционный стол.

   Рспорядок дня был непростым. Подъём в бараке в шесть утра. На завтрак — хлеб, мучная похлёбка и каша, но этого не хватало. Мечта была одна: полностью заполнить желудок. После завтрака отдельные рабочие бригады нестройно маршировали в направлении ворот лагеря. Здесь стояла капелла из военнопленных, которая пела немецкие или русские песни. Капелла обладала аккордеоном, двумя скрипками и небольшим ударным инструментом. Пленных отправляли на заготовку леса и торфа, на строительство, потому и по–разному добирались до рабочих мест. Кому–то стоило пройти 10 минут от лагеря, а кто–то шёл в течение 45 минут, так что от измождения вновь непрошено появлялся голод. Бывало так, что замученные пленные опускались в снег от непосильной усталости и тут же замерзали. Часто немцев отправляли хоронить своих — кожа да кости, окоченевшие, с открытыми глазами. Мёрзлая земля не поддавалась никаким усилиям, и хоронить приходилось, лишь засыпав снегом. Возвращались они с таких мероприятий совершенно разбитыми.

   Н заводе русские относились к военнопленным по–человечески, и они старались, работали по–немецки чётко и аккуратно. Среди них было много специалистов. При дележе еды не делалось разницы между русским и немцем. Они помогали друг другу.

   В1945 году русские вошли в Восточную Германию, в Штеттин. Здесь находились автомобильные заводы Штёвера. Заводы демонтировались, станки и агрегаты вывозились на Урал. Немцы гордились этой техникой и с удовольствием работали на ней. За хороший труд пленным давали 14 дней лагерного отпуска с увеличенным рационом питания. Некоторые русские и пленные работали с производительностью в 150 процентов. Их награждали билетами в театр или талонами на пару башмаков или фуфайку. Смена заканчивалась в 16.30. Вечерняя смена — с 18.00 до двух часов ночи. У лагерных ворот прибывших считали по головам. Съев скудный ужин, они без сил падали на свои лежанки.

   Првое Рождество в плену. Художники из пленных украсили улицу как в настоящий праздник: на фанере красовался ангел из сусального золота, украшенный гирляндами. В честь праздника пленным был обещан колбасный суп. Варево мгновенно было проглочено, и избранным пленным выдали добавку. В бараке слышались немецкие рождественские песни, но мало кто подпевал. Многие плакали, вспоминая далёкую родину.

   Рзные люди были среди военно-

   пленных: ожесточённые и высокомерные, но были и такие, которые старались помочь, и сами они жили рядом с такими же людьми. Многим немцам удалось вернуться в Германию, благодаря помощи врача Лидии. Случилось так, что русскую девочку Эмилию и многих миасцев вылечил немецкий врач Пауль Лоуренциус. Об этой истории мне рассказал её отец, Пётр Алексеевич Кузин, работавший бок о бок с немцами на заводе.

   УЭмилии было двустороннее воспаление лёгких, она была на грани ухода, когда в её судьбе появился добрый доктор. Девочку укутывали в тёплую одежду и оставляли в выстуженной комнате для того, чтобы она могла дышать свежим воздухом. Несколько раз Пауль Лоуренциус приносил ей таблетку люминала. Кризис миновал. Девочка была спасена. Доктор рассказывал, что его отец — врач–педиатр, владелец большой клиники в Берлине, и что он работал у своего отца. Больных пневмонией там лечили свежим воздухом, потому он и использовал этот метод. В благодарность за спасение дочери родители подарили врачу галстук, которому тот был очень рад. Прошли годы, немцы вернулись на родину. Эмилия отправила свою благодарность в Германию и получила ответ от Карла Кернера. Он передал слова признательности от врача за добрую память.

   Были и другие люди — к примеру, немец Шмитц из лагерного начальства. Его ненавидели все военнопленные. Он ввёл строгий режим. Свою собаку кормил мясом, о котором пленные не могли и мечтать. Они отомстили тем, что съели его собаку.

   Чобы увеличить свой рацион, пленные работали у местных жителей, получая за свой труд немного еды. Несколько раз половина лагеря была на уборке картофеля. Возвращались в лагерь с полными карманами, но надзиратели ничего не отбирали. Неожиданно в конце сбора в лагере устроили облаву, и весь ранее собранный картофель был изъят лагерным начальством.

   Н близился конец войны. Жизнь в лагере немного улучшилась. В 1945 году вокруг бараков появились зелёные насаждения. А в 47-м была построена открытая сцена. И не зря. Военнопленные создали свой оркестр, сами сделали музыкальные инструменты. Почтмейстер Карл Штраус своими руками создал электроорган. Пётр Алексеевич рассказывал мне, как он вместе с женой, которая работала в лагере секретарём начальника, бывал на музыкальных концертах.

   Кгда Пётр Алексеевич вступил на территорию лагеря, его поразили чистота и порядок, заведённые там. Прямо на улице расставили стулья и табуретки. И перед гостями появился оркестр музыкальных инструментов под руководством дирижёра и композитора Ганса Курта. По его собственному признанию, ему жилось хорошо, т. к. он занимался музыкой. Все музыканты были чисто выбриты, опрятно одеты. Оркестр создавался нелегко: началось всё с желания Ганса, а ведь ещё нужно было убедить лагерное начальство. Все инструменты были изготовлены руками музыкантов. Но вот Ганс сел за орган, и концерт начался. Зазвучала прекрасная классика: Бах, Бетховен, Вебер и Моцарт. Концерт закончился, и к музыкантам ещё долго подходили благодарные слушатели, а на глазах у музыкантов блестели слёзы. И не было войны в этот миг, не было убийств, злобы и ненависти. В душах людей царила музыка.

   А ещё был создан театр, где ставились классические немецкие произведения. Мужчины в нём играли и женские роли. Как–то в городском кинотеатре шёл музыкальный фильм «Летучая мышь», двое пленных записали текст и ноты. Вскоре отрывки из оперетты были поставлены на лагерной сцене. Выступали хоры и солисты.

   Вкоре культурная группа достигла такого высокого уровня, что созрел план, при поддержке русского лагерного начальства, показывать лучшие номера перед избранной публикой в заводском клубе.

   Кпраздникам устраивали выставки поделок. Немецкий резчик по дереву Готхольд Гингер искусно смастерил макет своей родной деревни. Его труд был высоко оценен нашими соотечественниками.

   Шл 1948 год. Многие пленные зарабатывали в цехах до 200 рублей в месяц. Они получали дополнительно хлеб, маргарин, сахар и сигареты. Пленные слесари даже соорудили «чёртово колесо». Все военнопленные ждали 1948 года, т. к. Сталин открыто обещал отпустить всех пленных на родину. Но произошло это только в августе 49-го.

   Сльный рывок поезда, и бывшие пленные отправились на родину — состояние неописуемое. Но внезапно поезд остановили. Оказалось, что на заводе одновременно остановились все часы, которые когда–то были сняты с автомобильного завода Штёвера в Штеттине. Часовщика сняли с поезда, и состав тронулся только тогда, когда все часы вновь были запущены.

   Вдороге при получении продуктов русские солдаты защищали немцев от поляков. Они возвращались домой истощённые, измученные. Август Нэгеле писал в своих воспоминаниях: «Около полугода мама кормила меня овсяным отваром и детским питанием, а весил я тогда 37 кг».

   Н далеко не для всех плен закончился в 1949 году. Часть военнопленных была отправлена на восстановление того, что было разрушено за войну.

   …Время шло. В 1993 году бывшие военнопленные приехали в город, в котором столько всего было ими пройдено. Иосеф Корцер с благодарностью вспоминает: «Везде нас встречали с сердечностью, от прежней враждебности ничего не осталось». Немцы были тронуты тем, что на месте захоронения их умерших товарищей была проведена служба, над общей могилой поставлен крест, сейчас на этом месте лежит плита с надписью, проклинающей жестокую войну.

   Седи посетивших Миасс был немец, который при отъезде на родину в 49-м году оставил здесь своё сердце. Он подарил его русской девушке. Они полюбили друг друга в эту страшную войну, и эта же война их разлучила. После его отъезда она ушла с завода, и след её затерялся. Их ребёнок навсегда остался без отца, хотя тот и пытался найти его. Кто знает, может быть, он до сих пор живёт где-то на этом свете. «О, как я любил её!» — бывает, теперь восклицает он, и слёзы катятся из его глаз. Никакая война и разлука не смогли вычеркнуть из его сердца образ прекрасной русской девушки.

   Яне оправдываю немцев (ведь их сюда никто не звал!) и не оправдываю русских (хотя они защищали свою родину) — ведь жестокость была с обеих сторон, но более всего я не оправдываю войну, на которой по прихоти великих вождей погибали миллионы людей разных наций. Но всё же удивительны слова бывших военнопленных: «Миасс — наша малая родина».

   Вражаю признательность за предоставленные материалы: Петру Алексеевичу Кузину, Елене Рудольфовне Коноваловой и Марии Иосифовне Райзинг.