Скоро сказка сказывается...

   Кгда в 1991 году появилась «Пчелка», при помощи нас, журналистов, был создан сентиментальный образ патриархальной крестьянской семьи: четырнадцать детей (шестеро единокровных, восемь приемных) вместе с родителями — в неустанном труде, в единении с природой. «Пчелка» быстро стала достопримечательностью города, ей посвятили страницы в книге о Миассе, в ее архиве скопилась увесистая пачка письменных заверений заслуг — грамот, благодарностей. Скоро сказка сказывается о том, как сироты семью обрели, да не скоро дело делается. О том, почему оказались без семьи двое из приемных детей, стало известно лишь недавно.

   «Нас не любили...»

   Првой решилась во всеуслышание все рассказать двадцатидвухлетняя Юля, переехав в Челябинск и ощутив поддержку влиятельной фирмы, где ей посчастливилось найти работу.

   — Я благодарна семье Артемьевых за то, что научили меня быть хорошей хозяйкой, — говорит Юля, — но детства у меня не было. На работу уходили все силы и время: смотрела за младшими, готовила на дюжину человек, убирала, ухаживала за скотиной. Шесть-семь коров были на мне. Приходилось утром их доить в Тургояке, а потом бежать в машгородок в школу. Постоянно опаздывала на уроки, не успевала поесть, вымыться — ведь коровами пахла.

   Сдя на скотном дворе, Юлька тайно мечтала стать манекенщицей, благо внешние данные позволяли. Но школьную программу не было возможности толком освоить, что уж тут говорить о каких-то дополнительных занятиях.

   — Кино? Театры? — смешит Юлю вопрос. — Что вы! Все это не из нашей жизни. Вот огород, грядки — это про нас. Помню, — рассказывает она, — как-то в жару все — на озеро, мы — на поле картофельное в два гектара, разморило, ну и уселись молоко пить. А тут отец с проверкой: ах, сидите? — марш несколько кругов вокруг поля. Из таких вот уроков складывались дни. Младшие боялись слова «отец», одного аж трясти начинало. Ведь «учили» нас не только подзатыльниками, а и ремнем, скакалкой, да всем, что под руку попадется. Спина-то привыкала к боли, поэтому кричали не всегда, так Ивана Германовича это раздражало. Вообще мог ударить меня и по лицу, и кулаком. Иногда виновного должны были наказывать все дети по очереди, например, по три удара каждый. На горох ставили.

   — Да это не главное, — с волнением говорит Юля, пытаясь определить что же сильнее всего обижало. — Понимаете... нас не любили. Родных-то тоже лупили, но ведь за них Галина Петровна ревела. Да и одевали их хорошо. А я вот все детство обноски донашивала, даже белье мужское, а ведь государство за меня платило, да и отец алименты на книжку переводил...

   Кгда Юля выскочила замуж за прибившегося к семье выпивоху, в надежде хоть что-то изменить в своей жизни, ей предложили продолжить дело «Пчелки» — брать приемных детей, создать большое хозяйство. А коли пошла против воли родителей — забудь слова «отец» и «мать» и помощи не жди. Вот так второй раз за свою жизнь Юля осталась без семьи.

   Вернули парня государству — слишком гордым оказался

   З воротами «Пчелки» оказался после семилетнего пребывания в семье и пятнадцатилетний Алеша. Его привела назад в детский дом Галина Петровна, объяснив педагогам свой поступок конфликтом в детском коллективе.

   Иан Германович признал, что у них просто не было возможности и времени индивидуально работать с мальчиком. А это требовалось, поскольку Леша рос гораздо более живым и сообразительным, чем его сверстники из приемной семьи (трое мальчиков, близких Леше по возрасту, имеют отклонения в развитии).

   Н вопрос, почему все же Леша оказался в детдоме, Иван Германович пространно пояснил, что у подростка случались депрессивные состояния из-за нежелания трудиться и смирять свою мужскую гордыню.

   См Алексей о своей жизни в «Пчелке» всем не рассказывал, но Юлины слова о жестоких порядках и рукоприкладстве подтвердил. А еще добавил, что на новом месте ему гораздо больше нравится.

   Спасет общество труд и кнут...

   Сидетельства детей вызвали у всех, кто с ними сталкивался, растерянность и недоуменный вопрос: что с этим теперь делать. Зато Иван Германович, похоже, уверенности не теряет: ремень на стене избы гармонично вписывается в его представления о жизни.

   О и 10 лет назад не скрывал, что считает нужным воссоздать традиции партиархальной крестьянской семьи. А там — и кнут, и труд, и строгое почитание старших. Крестьянский труд и патриархальные устои — вот что по мнению Ивана Германовича спасет общество от криминализации и духовного вырождения.

   — В семье, где растут мальчики, — говорит он, — должен висеть ремень, но не удар страшен, а замах.

   Вт бить девочек он считает нежелательным.

   Иан Германович уверяет, что огромное количество неблагополучных людей в городе — это дети земли, оторванные от корней. Вернуться к ним — в этом он может помочь обществу. Этот человек планомерно стремится осуществить свою мечту о создании духовной общины: сначала собирается построить дома для своих и приемных детей, потом они создадут свои «Пчелки». (Захотят ли? Во всяком случае, глава семьи продекларировал такую перспективу и, по его словам, нашел поддержку у воспитанников).

   Ее десять лет назад Артемьев хотел собрать под своим кровом тридцать детей, но чиновники не позволили. Зато теперь намерен взяться за создание общины во всеоружии юридической и экономической грамоты, чтоб ни один функционер не мог подкопаться. Ставку делает на подросших единокровных детей — студентов Московского социального университета, ЮУрГУ, школы бизнеса Аксенова, училища олимпийского резерва.

   Ордена «людьми даются, а люди могут обмануться»

   Иак, эти люди берутся оздоровливать общество. Лишь бы оно платило.

   Мтериальная заинтересованность многодетной семьи, пожелавшей стать мини-детдомом, была очевидна для всех причастных к созданию «Пчелки». Но тогда, десять лет назад, по словам руководителя службы социально-правовой защиты семьи и детства МГУ «Образование» Валентины Глушковой, оставалась надежда, что интересы Артемьевых будут отвечать интересам сирот.

   Онований усомниться в этом накопилось немало. Специалисты отдела опеки и школьные педагоги подтверждали, что приемных детей одевали хуже единокровных, например, та же Юля своей плохонькой одеждой разительно отличалась от родной дочери Артемьевых.

   Сйчас, когда большинство питомцев «Пчелки» достигли совершеннолетия, уже не «кофточки», а жилье стало предметом дележа. На 150 тысяч, выделенных детским фондом Альберта Лиханова, супруги собрались строить дома на двух хозяев, но оформлять их в собственность родных детей.

   Ппытки проконтролировать спонсорскую помощь оборачивались потоком жалоб супругов в разные инстанции. Проверки на предмет воспитания тоже встречали сопротивление, — инспекторов подчас не пускали в дом. Их беседы с детьми в школе удовлетворения не приносили, поскольку ребята были замкнуты, неразговорчивы, отвечали заученными фразами, мол, «все хорошо», но при этом оговаривались, что им не велено болтать.

   Стуация складывалась парадоксальная: с одной стороны чета Артемьевых работала воспитателями детского дома и потому должна была по идее оставаться подотчетной МГУ «Образование», с другой — детский дом «Пчелка» носил определение «семейный», а значит, любое воздействие чиновников могло отвергаться как вмешательство в личную жизнь.

   Зщитить интересы приемных детей год назад пыталась Юля, обратившись в прокуратуру с жалобой на жестокое обращение и неравное положение с единокровными воспитанниками «Пчелки». За отсутствием уголовщины заявление быстро отправилось в архив, но именно тогда шокирующая информация о жизни «Пчелки» стала достоянием руководителей разных уровней. С тех пор они и думают как к этому отнестись.

   А между тем абсурдная ситуация подходит к своей кульминации: всплывают все новые факты жестокости по отношению к детям, и в то же время главе семьи собираются вручить орден нынешним октябрем (с ходатайством выступил Детский фонд).