Впоминаю рассказы своего отца, и перед глазами предстают дивные картины одной истории, которая началась в прошлом веке и закончилась в настоящем. Начало ее было там, на чужой китайской земле, а конец здесь, на родной русской.

   Рзоренный дотла и согнанный со своей земли богатейшего рода купец Иов Маркелыч Гановичев имел у себя дочь-красавицу. Было ей шестнадцать годочков, а женихов хоть отбавляй. Катюшу совсем маленькой семилетней девочкой привезли в Китай. Здесь она выросла в отцовском доме, здесь и встретила своего жениха. Видный парень 28 лет от роду с черной окладистой бородой и синими глазами по имени Евтихий полюбил Катюшу и неотступно добивался ее руки два года. Не раз засылал он сватов, да и сам, бывало, прискачет на беговом скакуне. Матушке Катюшиной, Евдокии Фирсановне, жених был по нраву: «смиренный шибко» и разговаривал любезно. А на то, что он был из бедных, она не заботилась. Главное – душа добрая. Но муж ее, Иов, был против такого родства. Стала она уговаривать его: «Отдай Катюшу за Ефтея». Долго не соглашался купец. Но все-таки уступил своей жене. Не зря хлопотала за жениха будущая теща. Помнила она, ох как помнила случай, когда смерть стояла перед ее глазами и не было надежды на спасение.

   Онажды ночью пришло сообщение, что банда вооруженных дунганов идет на их селение. Знали русские о их расправах и всегда были готовы бежать в горы, сохраняясь там от смерти. Все выбежали из своих домов, сели на коней и поскакали в горы. В темноте, в суете и спешке теряли из виду своих родных и близких. Кони мчались во весь дух, а враги гнались следом. Пули свистели так часто, что с деревьев сыпались листья. Летела как стрела и жена купца Евдокия Фирсановна. Вдруг конь упал и придавил ее своим большим боком. Сколько не билась она, никак не могла выбраться из-под упавшего коня. Уж силы оставляли ее, и она лишь горячо молилась и прощалась со всем белым светом.

   Ммо бежали чьи-то кони, кто-то несся со всей мочи, но никто не замечал отчаявшуюся уже в своей жизни купчиху.

   Ножиданно чей-то конь остановился. Кто-то легко спрыгнул и, подбежав к ней, быстро-быстро стал помогать.

   – Кто ты, добрый человек? – успела спросить она.

   – Иосиф-мельник, – ответил он.

   – Век не забуду твоей милости. Спаси тебя Христос.

   Кнь ее, как оказалось, не был ранен, а лишь подвернул ногу: она у него попала в поводья и ее, как петлей захватило. Освободив коня, он помог ей сесть на него и они помчались в горы.

   Хрошо помнила этот случай купчиха. И когда пришел сватать ее дочь сын того бедного мельника, который спас ей жизнь, она не могла отказать. Хоть и сословия были разные, и веры он был «австрийской», но ничто не помешало ей уговорить своего мужа дать согласие на брак.

   Сми они относились к беспоповцам-часовенникам. Не приняв Никоновых новин, их предки долгое время сохранялись в керженских лесах, а когда враги Божии разорили все скиты на Керженце и сослали их, тогда поселились на Алтае. Были тут и поповцы белокриницкого согласия. Их называли «австрийцами». Слышал, наверное, Иов Маркелыч о святителе Амвросии, который оставил свое отечество и пришел в Австрию, чтобы возглавить и восстановить всю полноту вдовствующей Христовой Церкви.

   Австрия – это страна, которая милостиво приняла русских беженцев. Со своей русской земли русские люди бежали от лютых гонителей, чтобы сохранить веру святую православную, от апостолов благословенную, святыми Отцами утвержденную.

   Сльные духом шли на «дыбу», на костры, головы свои клали на плахи, но не предали святую веру: ни одной черты, ни одной буквы. Свято верили Христу, глаголавшему единожды и навсегда: «Не бойся малое стадо. Аз есмь с вами до скончания века». «Придет время, когда будут убивать вас и будут думать, что они приносят службу Богу». Исполнители этого пророчества с первых времен и до последних, начиная с языческих гонителей-мучителей, которые, убивая христиан, думали, что этим они служат своим богам, и наконец Никоновы восприемники и последние коммунисты-антихристы тоже несли службу своему богу – мировому господину.

   А Церковь Христова аки луна сохранилась за тучами, и не стало ее видно. Христос именуется Солнцем, а Церковь Его – Луной. А луна бывает молодой, полной и на ущербе. Бывает и совсем закрыта за тучами. Но никто не скажет, что ее вообще нет. Она есть. Здесь она скрылась, а где-то ее видно. Оказывается, что там, в Австрии, в селе Белая Криница, собралось христово малое стадо и ночь для них светла, потому как Луна им открылась чудно и дивно. Гонимые Крест и Церковь Христова убежали сюда, здесь сохранились и расцвели через митрополита Амвросия «аки цвет», «яко камень многоцен».

   Врно слово Господне: «Церковь свою созижду, и врата адовы ее не одолеют». Вратами адовыми называется ересь. Значит надо понимать, что никакие ереси ее не одолеют.

   Срыли враги правду о святителе Амвросии и изо всех сил старались донести лживые обвинения и клевету до самых дальних уголков страны. Некоторые верили этим новым антихристам. Христиане-беспоповцы, бегавшие, как зайцы от никонианских хищных волков не могли узнать всей правды и, оставшись в неведении и неверии, заблуждаясь в своих толках, все дальше и дальше удалялись от Христовой Церкви. Никонианам было мало горя, но христиане, обретшие Церковь, до сего дня скорбят и болезнуют о своих заблудших братиях. Хочется обойти всю землю, заглянуть в каждый уголок и отыскать всех, кто потерял своего Пастыря. Молимся о них Христу Богу и свято верим, что Он как Истинный Пастырь обрящет и приведет их в свой двор.

   Тк и купец Иов Маркелыч, если и слышал что о митрополите Амвросии, но сомневался и боялся всего нового. Но без надежды не оставался. Крепко верил в благословение соловецкого инока… Время стерло в памяти его имя, но дело его помнить будет весь наш род.

   «Помяни Господи душу раба своего, давшаго нам таковую милостыню и заповедавшего нам молитися о нем. И Царствию Небесному причастника покажи».

   Иок тот бежал с Соловецкого монастыря и чудом уцелел от никоновской расправы. Зашел он в дом старейшего родовитого купца Иакова и попросил приюта. Иаков предложил ему жить у него в доме, но инок не согласился. Тогда купец построил ему на своем дворе просторную келью и жил он у них 10 лет. Перед смертью своей благословил весь дом и оставил запасные Святые Дары.

   Ии причащался Иаков перед смертию, потом его сын Алексей Иаковлевич, внук – Маркел Алексеевич и уже правнук Иов Маркелыч принял их по наследству. Хранили, как зеницу ока берегли соловецкое благословение. И когда пришлось Иову бежать в Китай, лишь книги да иконы и Запасные Дары взял с собой.

   Более тридцати лет прожили они на чужбине. И здесь Иов нашел свой промысел. Развел пасеку, торговал медом, воском. Дома у них начиналось все и заканчивалось молитвой. Чистота соблюдалась и духовная, и телесная. Даже в бане у Евдокии Фирсановны был свой порядок: голову мыть с одного туеска, до пояса с другого, ниже пояса – с третьего. А в доме посуда разделялась на чистую и мирскую.

   Дтей у них было 13. Первые десять умерли во младенцах и первая осталась жить Катерина, и потом еще две дочери.

   Нжили и лелеяли первенькую свою. Росла Катюша смышленая. В семь лет изучила славянскую азбуку и в эту же зиму отчитала сорок псалтырей.

   Лбила Катя своего отца. Замечала, как он умело вел хозяйство, умел сделать выгоду. Потом, уже замужнюю, он учил ее: «Смотри, доченька, не возьми с кого копейку лишнюю. Возьмешь копейку, у тебя уйдет две». Из такого дома вышла Катерина замуж за Евтихия. Но недолго жила она в доме своего мужа. Недостаток колол ей глаза, бедное убранство, холопья грубость домочадцев не могла терпеть нежная душа Катюши. Вспомнила она отца своего, но было поздно. Смириться с таким положением она не думала, а решила идти со своим мужем жить к отцу. Несладко пришлось и молодому Евтихию в доме тестя. Привыкший к труду, он рано поднимается и идет работать. Уже солнышко к обеду, придет домой, ему бы поесть, а Катенька его только встала. Умылась, Богу помолилась. За столом теща щей в чашку половиночку нальет, ломоточки хлеба тонкие режет. Так и приходилось из-за стола впроголодь выходить.

   Вкоре выстроили свой дом и стали жить своим укладом. Родили 11 детей, трое из которых умерли младенцами. Прошло тридцать лет. В 1960 году по приглашению советских послов, после долгих раздумий, решили вернуться домой. Но дома их встретили немилостиво. Отобрали все нажитое за 30 лет в Китае, оставили с узелками. Зато паспорта и свидетельства вручили сразу же.

   Вкоре умер Иов Маркелыч, а через 10 лет его жена Евдокия. Оставили они последние крупицы запасных Даров своей дочери Катерине. Благословение Соловецкого монастыря. Крепко верила в него Катерина и пуще глаза берегла. Надеялась перед смертью причаститься ими. Но вышло все по другому.

   Ножиданно приехала золовка, сестра мужа, Марья Иосифовна. Жила она по приезде из Китая в Киргизии. Муж ее трагически погиб. В Китае ему дунгане перерезали леской горло. Был он сыном священника, отца Памфила, репрессированного и бежавшего от расстрела. В Китае отец Памфил тоже однажды был сильно избит плетями. Он все наказывал своей снохе Марье: «Если вернешься в Союз, найди нашу церковь, не забудь». Вот Марья Иосифовна и приехала искать церковь и заодно к нам в гости. Брату своему Евтихию стала говорить:

   – Думаешь ли ты помирать? Как без покаяния живешь, без причастия? Всю жизнь прожил среди беспоповцев, теперь хоть подумай о душе.

   Павду говорила сестра. Евтихий характером был кроткий, смиреный, он не противился своей строгой жене. Она управляла домом, умело хозяйничала, учила детей. Бывало, так разойдется, только шум стоит. А он, если дома окажется, уйдет тихонько с глаз долой, ляжет на кровать, одеялом теплым накроется с головой и лежит смирно. Пролетела гроза, станет тихо в доме, он и выйдет из своего укрытия.

   Пшел он в церковь, которую сестра его нашла. И дети его потянулись туда. Все восемь пришли. Мать осталась, как она говорила, «при своем мнении».

   Онажды вспомнила она про соловецкое благословение и решила посмотреть, цело ли оно. Хранилось оно в старой книге, между доской и кожей, которая переплетала ее. Открыла свой тайничок, заглянула туда и глазам своим не поверила: благословения не было. Все просмотрела, все проверила – нет нигде. Куда пропало? Кто мог взять его? Стала всех спрашивать, нет, никто не брал. Да и не знал никто, где оно хранилось. К книгам без ее разрешения не подходили. Какое горе случилось! Весь дом не находил себе места. Мать вопела так, что у всех сердце разрывалось:

   – Мало мне горя, что вы все меня оставили, теперь еще это горе навалилось на меня. Как я теперь буду умирать без причастия? Где я еще возьму Дары Святые, горе мне, горе мне!!

   Стого часу она не знала покоя ни днем, ни ночью. 20 лет прошло. Дети ее и муж молятся в Церкви, каются, причащаются, за мать свою слезы проливают перед Богом. Она же ни на какие уговоры не поддавалась. Никак не могли мы ей доказать, «что кто не будет крещен водой и Духом, не войдет в Царство Небесное». В воде она была крещена троекратным погружением, но Печати Дара Святаго Духа она не имела, так как только священник имеет право помазывать миром. Без помазания нет полного чина крещения.

   Унали про Катеринину «беду» ее единомышленники из Америки (из Китая очень много наших уехали туда), с Дальнего Востока, стали письма слать, хвалить за «твердую веру». Посылки ей шлют с платками да с платьями. Денег обещают много прислать. А она им отвечает:

   – Не за деньги стою в вере. Не шлите мне их. Не приму.

   Бывало, по праздникам она приходила в Храм. Нравилось ей: «Какая хвала Богу! Лучше нет, как у вас хвалят Бога. Хорошо поют-читают. Книги без конца меняют, одну за другой ставят-убирают. Конца не видно молению. Тело непривычно ноет, а на душе хорошо. Вот только откуда у вас благословение? Если было бы соловецкое, ничто же сумняшеся пошла, а ваш Амвросий – откуда он? Мы не слыхали».

   Без конца рассказывали ей историю, как нашли Амвросия, как Церковь через него опять расцвела, но с годами у нее начались головные боли, и она часто забывала, что мы ей говорили. Болезни одна страшнее другой брали ее приступами, но она не смирялась. Упорно настаивала на своем.

   Вдно было, что враг держал ее крепко, и мы не знали, чем его побороть. Просили Бога, и Он помог нам.

   Онажды нам сообщили, что мать наша при смерти. Из восьми ее детей с ней рядом остались жить, около Алма-Аты две дочери, а остальные дети давно уже перебрались в Россию. Очень тяжело было всем собраться туда на похороны. Давнее наше желание было перевезти их к нам поближе. Но время шло, и вот дождались самого страшного. Две дочери и внук Катеринин, диакон Владимир, получив благословение Владыки Алимпия, полетели на самолете в Алма-Ату.

   Рссказывает одна из дочерей:

   – Летим самолетом и одно думаем, что может ли случиться такое чудо, что мама наша присоединится к Христовой Церкви? Одна надежда была на Бога и на благословение Владыки.

   Пиземлились. Взяли такси и поехали в церковь. Там нас встретила старшая сестра Матрона, которая служит тут уставщицей и сторожит, топит печи и убирает. Была суббота, поздний вечер. Завтра приедет батюшка отец Антоний. Старенький и совсем немощный, он не может служить Литургию, но на службу, хоть не так часто, но приезжал.

   Ндавно он схоронил свою матушку Ирину. Еще когда она была жива, рассказывала нам как в безбожное время, пришли коммунисты, арестовали ее мужа. Десять лет он пробыл в Магаданских лагерях, потом в Красноярске. Ее же саму били широкими ремнями:

   – Откажись от своего мужа, – кричали ей.

   – Не откажусь, хоть до смерти забейте, – отвечала мученица.

   Д изнеможения били. Бросали полуживую, исполосованную в кровь. Но так и не добились отречения.

   Нведомыми путями она добиралась до лагеря, где находился ее муж, и передавала ему гостинцы. Все ждала и надеялась. Господь не посрамил ее надежду. Вернулся ее батюшка в храм, стал служить.

   Ксвоему стыду, мы не знали историю этого храма. Но про настоятеля отца Антония многие, кто его знают, говорят: «Святой жизни человек». Волосы его как волна белая, а глаза синие-синие, как небушко, взор любящий и улыбка добрая и немножко с грустинкой. На службе он всегда со слезами молится. Из этих ясных небесных очей непрестанно, как из чистых источников, льются слезы. Две операции на глазах не остановили эти потоки.

   Угроба своей матушки, заливаясь слезами, он все спрашивал:

   – Матушка моя, не болят теперь твои раночки. Сколько ты выстрадала за меня, сколько вынесла, какие раны претерпела.

   Ве сорок дней ходил на ее могилку и, как будто виновный, просил у нее прощения.

   Онажды служил он Литургию. Стоит перед Престолом и духом видит свою матушку: она как всегда сидела на стульчике. После службы с плачем он говорил детям: «Я мамку видел, детушки, я мамку нашу видел. Сидела на своем месте, на стульчике».

   Ивот этому слуге Божьему, доброму пастырю надо было исполнить, может быть, одну из последних своих треб: найти и привести, одну из ста, сбившуюся с пути и заблудившуюся свою агницу.

   Псоветовавшись, решили, что отец диакон и одна из сестер поедут рано утром за мамой. Та сестра, почувствовав страшную ответственность, которую на нее возложили, сразу прошла в церковь, стала за аналой и открыла Псалтырь. Положила начал и стала читать. На славе поминала имя своей матери. Слезы мешали читать.

   – Подниму голову, – рассказывала она потом, – и вижу: Господь смотрит на меня с иконы и Богородица, и Никола, дивный чудотворец, и все-все святые. Оставляю чтение и начинаю их просить: «Помогите нам, если вы не поможете, не можем ничесоже о себе творить».

   Вполовине пятого утра, отчитав последний псалом, закрыла книгу. Подняла сестру Анну и сказала: «Читай, Аня, канон Паисию Великому, а мы поехали».

   Пиехали в старый свой родительский дом. Нас встретил отец и другая сестра. Вошли в дом, мама лежала. Услышав, что приехали гости, запричитала. Она всегда встречала и провожала нас во слезах.

   Млая наша мамочка! Что с тобой стало? Где твоя красота и статность? Все увяло, все прошло как сень и цвет. Одряхлели твои скорые ноги, вытянулись, как плети, тонкие руки, сгорбилась твоя, когда-то ровная, спина. Говорит ей дочь:

   – Мамочка, отца диакона отпустили только на 3 дня. Сегодня воскресенье, давай поедем с нами в церковь, посмотришь на своего внука, как он служит.

   Оа тут же засобиралась:

   – Давайте поедем. Дочка, ну-ка, неси мне платье синее, что из Америки мне прислали, и платочек такой же. Все новенькое неси. Одевайте меня во все чистое, я же в церковь еду.

   Изасобиралась, засобиралась, как невеста на выданье, такая радостная. Вынесли ее почти на руках, посадили в машину. Поехали. Слава тебе, Господи!

   Н враг роду человеческому – диавол захотел погубить. На дороге был небольшой гололед, и вдруг нашу машину стало кружить посередине дороги, вынесло на встречную полосу и чуть ли не в полуметре остановило перед встречной машиной.

   СБожьей помощью доехали. Народу в церкви почти никого не было. В основном наша семья. Маленький, уютный храм как будто обнимал нас своей чистотой и святостью.

   Лтургия не служилась, так как отец Антоний слаб здоровьем. Но все же служба прошла хорошо. После моления батюшка подошел к маме, сел рядом на стул и говорит:

   – Ну, Катерина, как тебе моление?

   – Хорошо, слава Тебе, Господи. Какая честь и слава Богу, куда лучше, – ответила она.

   – Вот, посмотри-ка, все твои дети молятся, а внуки уже священнослужителями стали. А ты когда подойдешь? – спросил о самом наболевшем ее.

   Улышала она последние слова, вдруг выпрямилась и насторожилась:

   – Отец мой грамотным был, книги читал и меня чему научил с детства, того и держусь. Мне ведь надо все точно узнать. А пока не узнаю, подходить не буду.

   Кк громом поразили всех ее слова. Не зря мама сказала эти слова. Бог открыл ее уста, чтобы настал час великого покаяния.

   Дйствительно, мы, много раз оскорбившие ее, никогда не просили прощения. Сколько раз она уходила от нашего порога с горючими слезами, а мы, жестоковыйные и каменносердные, не чувствовали ее горя. Пришло время отмщения.

   Уала на колени одна дочь, обняла мамины стопы и зарыдала. За ней упала вторая и все остальные. За всех и за все каялись и плакали у святых ног своей матери. Отец наш молча проливал слезы, глядя на наше умиление.

   Оец Антоний и диакон Владимир – внук ее – тоже не стерпели. Плач и стон стоял в церкви до тех пор, пока мама не сказала:

   – Да что же это? Да разве я погибну, если дети мои так плачут, Бога за меня просят. Давайте, делайте все, что нужно, я согласна.

   Тт откуда у нее силы взялись, сама встала, взяла подручник и первым делом поклонилась отцу Антонию: «Прости меня, отец Антоний, много я тебе досаждала, и ты, внучек мой, прости свою бабу Катю, отныне я слушаюсь тебя, а ты чтоб никогда не плакал». Всем поклонилась, простилась.

   Иначалась великая служба.

   Была неделя Просвещения. Еще не было отдания празднику Богоявления, еще не закончилось хвалебное пение Крещению Господню, еще Дух Божий святил каждую росинку, а наша родительница тихо и радостно, смиренной голубицей взошла, как на ковчег спасения, во Святую Церковь Христову. Стократно обрела она потерянные когда-то Святые Дары и обрела вечный покой.

   P. S. Ровно через три года дети решили повенчать своих родителей. Те стыдились и говорили, что они прожили жизнь, и что уже сорок лет живут в чистоте, но дети со смирением просили. И вот состоялось венчание. Молодые сидели на стульчиках, так как ноги их были совсем слабыми. Свечи батюшка нашел им такие же белые и седые, как и сами венчающиеся.

   «Святии мученицы, иже добре подвиг скончавше и венчавшеся…» – пел Ангельский хор.

   Пожив долгую мученическую жизнь и под конец своего пути Сам Господь, как бы воочию, увенчал их такими прекрасными венцами.

   Псле совершения таинства венчания, по дороге домой мама рассказала:

   – Что это было со мной во время венчания? Я сомневалась в душе, и стала молиться: «Пресвятая Богородице, утверди меня, я же двоемыслю, я еще сомневаюсь, утверди меня». Слышу голос, неземной, не человеческий, а как будто воздух сказал: «Утверждена». И тут мне стало легко на душе. И сейчас легко.

   Стого часа наша родительница никогда не сомневалась в истинности Святых Христовых Таин.

   Тинство брака, начавшееся с благословения родного отца в прошлом веке на чужой китайской земле закончилось в этом веке благословением Господним во Христовой Церкви здесь на русской земле, на своей Родине.

   В П. Гриханов

   * * *

   Взвращаются птицы на круги своя,

   Пкидая родные раздолья,

   Уетают они к своим новым краям,

   Чобы к старым вернуться гнездовьям.

   Нд рекой заунывно осока звенит,

   Нбо все в воронье, словно в клочьях,

   Н рассветом опять загораются дни,

   Дже там, где полярные ночи.

   Взвращается аист на крышу свою –

   Клыбель незабвенного детства,

   Искворцы, возвратившись, так громко поют,

   И без родины некуда деться.

   Зтихает метель, и полей белизна

   Вовь весенним цветет изумрудом,

   Ирасцветшие дали совсем не узнать

   Псле долгой зимы многотрудной.

   Взвращаются птицы на круги своя,

   Извенит Благовестом осока.

   Взвратишься ли ты, Русь, Россия моя,

   Ксвоим старым священным истокам?