П вине никоновских правщиков ушло из церковнославянского языка колоритное слово «омразишася» (от корня «мерзость», «мразь»):

   С «растлеша и омразишася в беззакониях» (52,2) - Н: «омерзишася».

   Иак, далеко не за один «аз» восстали против «реформы» ревнители традиционного Православия. В то время люди посещали церковь часто и многие тексты знали наизусть, можно представить их возмущение этим «исправлением» текстов; не удивительно, что последовал раскол.

   Впериод, последовавший после оставления Никоном патриаршего престола, Русская Церковь находилась в тяжелейшем состоянии.

   «Все в тогдашней нашей церковной жизни сверху донизу находилось в полном смятении и как бы разложении, ни в чем не было устойчивости, определенного порядка и прочности, всё как бы шаталось, всюду видны были только рознь, раздоры, взаимная ненависть и борьба... Казалось, что возвращение к дониконовским церковным порядкам, действительно, было бы при тогдашнем состоянии умов самым подходящим выходом из запутанного положения церковных дел... Дело с реформою Никона, казалось, висело на волоске». (67) Но после ухода Никона фактическим управителем всей Русской Церкви становится царь Алексей Михайлович, который всю свою энергию обращает на утверждение «реформы», подчинив этому всю свою деятельность, служа «реформе» часто наперекор простому здравому смыслу, принося ей в жертву и истину, и честь, и буквально все, когда «реформа» становится каким-то вседовлеющим культом всей его жизни, навязчивой идеей. И вполне обоснованно Н. Каптерев заключает, что «царю Алексею Михайловичу, главным образом, реформа обязана своим началом, своим проведением при Никоне и своим завершением после удаления Никона».

   Пизрак Византийского престола витал над Россией и после смерти царя Алексея Михайловича вплоть до 1917 года. Наследники престола царя Алексея Михайловича уже прочно “зациклены” кругом вопросов “греческого проекта”, передавая эту эстафету по наследству. Сама идея Византийского престолонаследия постепенно получила весьма широкое распространение в русском обществе, и если раньше она инспирировалась извне, то в XIX веке уже многие русские мыслители отдают дань утопическому проекту создания Великой Греко-Российской Восточной империи с Константинополем в качестве главной столицы. Об этом пишут и Ф. Тютчев, и Ф. Достоевский, и И. Аксаков, и др. русские общественные деятели. Достоевский видит в этом «единственный выход наш в полноту истории», «рано ли, поздно ли, а Константинополь должен быть наш», - восклицает он». (68)

   Ее раньше Ф. Тютчев написал: «То, что обещано судьбами уж в колыбели было ей, что ей завещано веками и верой всех ее царей... венца и скиптра Византии вам не удастся нас лишить...». (69)

   Пнятно, что в этой ситуации никоно-алексеевская «реформа» по унификации русской и греческой церковной практики приобретала особое, политическое значение - церковное единообразие с греками представлялось единым идеологическим фундаментом будущей великой империи. Следствием этого было дальнейшее укрепление «реформы» и ужесточение борьбы со старообрядчеством.

   Пнятно теперь, почему никоно-алексеевская «реформа» при ее очевидной богословской несостоятельности была вне критики - это было политическое «табу».

   Жзнь развеяла ложные пророчества, как дым, ныне всем ясно, что Константинопольский престол был наваждением, призраком. Исчезло и политическое «табу» на критику никоно-алексеевской «реформы».

   В Соловьев в свое время удивлялся: «Доселе остается тайной, почему никто из наших образованных народоверцев (славянофилов-Б.К.) не перешел прямо в старообрядство».(70) Главной причиной тут, видимо, и является ослепление многих русских людей ложной идеей Византийского престола, что само собой подразумевало верность единообразию с греками, а значит, и никоновой «реформе». Таким образом, политический призрак помешал многим русским патриотам увидеть истинные корни русской народности и дать объективную оценку антицерковной и антинациональной “реформе”.

   Сбор 1971 года отменил клятвы на старые обряды, но это не широкий жест или акт доброй воли по отношению к старообрядцам, это то, что по справедливости следовало сделать давно.

   Всоборном определении сказано: “Да приведет Господь расстоящаяся паки воедино...” В подтверждение этого призыва естественно ожидать будущих соборных постановлений, направленных на ликвидацию раскола, в чем первым шагом мог бы быть возврат к дореформенным текстам как более доброкачественным. Кроме того, духовное возрождение немыслимо без осознания прошлых ошибок и покаяния в жестоких и несправедливых гонениях старообрядцев, с самого начала распознавших в никоно-алексеевской “реформе” идеологическую диверсию и самоотверженно вставших на защиту Православия.

   Мого русских православных людей было погублено за верность традиционному Православию. Протопоп Аввакум, возглавивший сопротивление преступной “реформе”, ныне предстает перед нами великим истинно русским человеком , национальным героем и мучеником.