Предлагаем вниманию читателей рассказ об острове, давшем название нашему журналу – острове Веры, что на озере Тургояк. В начале XX века озеро и остров на нем посетил архитектор Н. Филянский. Свои впечатления он описал в статье, впервые опубликованой в журнале «Церковь» (№№2, 4, 7 за 1909 год).

   Пбликуем статью по правилам современной орфографии и грамматики.

   Педлагаемый очерк представляет собою ряд впечатлений, вынесенных мною из поездки на Панаевский остров Тургоякского уезда, Уфимской губернии.

   Зинтересовавший меня, с одной стороны, исключительностью красот своего местоположения, а с другой – теми преданиями, с какими связано представление о нем у старообрядцев, – этот остров со времен первых гонений на старообрядцев, а может быть, и гораздо раньше, являлся местом, куда стекались и где находили приют ушедшие от мира.

   Рсположенный на одном из живописнейших озер России, среди дикой, но благодатной природы, этот небольшой остров, весь заросший частым лесом, в своих зарослях скрывает ряд священных развалин, еще сохранивших ясные следы его минувшей жизни, в остатках храма, келий-пещер, трапезной и т. д.

   Кждый год в мае сюда стекаются старообрядцы за сотни верст, со всего Приуралья, и совершают общую молитву на могилах подвижников…

   Т, что вынесено мной из моего трехдневного пребывания на острове, составляет предмет дальнейшего изложения.

   ТРИ ДНЯ НА МОГИЛАХ ОТШЕЛЬНИКОВ

   День первый

   Быстро гнали наш челн привычные руки двух рыбаков.

   М приближались к острову.

   Пказалось дно, почти лишенное растительности, обрисовались подводные камни и остовы елей-гигантов, под голубым покровом судорожно сжавших оцепенелые ветви.

   Яславировал между прибрежных камней и врезался кормой в гравистый скат

   берега.

   Отров, к которому мы подъехали, манил меня загадочными преданиями, оставшимися в памяти местных жителей. То, что мне удалось узнать из случайных разговоров, было, однако, так неопределенно и бедно, что я решил посетить забытый уголок, надеясь уловить какой-либо след его минувшей жизни.

   Тварищ вскинул на плечи свою походную сумку, рыбак вытащил на берег лодку, и мы отправились вглубь острова.

   Шгах в пятидесяти от берега я остановился.

   Седи высоких, стройных елей показалась небольшая квадратная площадка, заботливо усыпанная песком, частью смытым дождями.

   Эо было неожиданно.

   Язнал, что на острове никто не живет.

   Орестные берега были достаточно богаты и достаточно пустынны, чтобы каменистая почва дикого острова чем-либо могла привлечь переселенца.

   Вмоем воображении возник целый ряд предположений.

   Пощадка была обнесена рядом камней, уложенных один подле другого. Посередине, несколько ближе к востоку, стояло небольшое возвышение из груды тех же булыг, различной формы и величины. Сверху они были прикрыты большой плоской белой плитой.

   Вдвух шагах на восток за грудой камней стоял высокий черный обугленный крест.

   Врхняя и нижняя перекладины свалились, а на средней висели два иссохших венка.

   П сторонам креста, ближе к середине площадки, были устроены еще два возвышения из грубых бревен, врытых в землю и сверху связанных лыком, – получалось нечто вроде высоких столиков с маленьким наклоном лыковой доски к передней стороне.

   Смнений быть не могло: груда камней перед крестом служила престолом, два боковых столика – аналоями.

   Писутствие креста в пустынной чаще острова говорило о каком-то еще не забытом событии, а иссохшие венки – о чьей-то преданной руке, о дорогой памяти, святыне…

   М ничего не сказали друг другу и, постояв некоторое время у двух сросшихся елей, где была прибита дощечка для иконы, стали молча подыматься узкой извилистой каменистой тропинкой, почти скрытой в сетке низко нависших ветвей.

   Ши мы медленно, тихо, боясь нарушить царивший покой неосторожным словом, резким движением.

   Пререзав подъем острова, мы стали спускаться к западному склону. Глаз все время чего-то искал, и ни одна деталь не оставалась незамеченной мною. Шелохнувшийся куст заставлял меня следить за слетевшей птицей, в случайной комбинации звуков я ловил голос неведомого пришельца, быть может, следившего за мной, в странном изгибе стебелька, в неожиданной окраске лепестков я любовно приветствовал голос нового знакомца…

   Седы тропинки скоро исчезли, и мы шли напрямик, к противоположному берегу острова.

   Зметив в нескольких шагах от себя какое-то темное пятно – по-видимому, ход подземелье – я остановился.

   Млодой ельник, березки и кусты малины преграждали ход в таинственное убежище, готовясь совсем скрыть его от случайных глаз.

   М подошли к самому входу.

   Яне ошибся; это было жилье, по-видимому, давно оставленное своим хозяином, но чьими-то руками удержанное от разрушения.

   Нжно было присесть на корточки, чтобы заглянуть внутрь; но в темном мертвом пятне глаз не мог ничего уловить, и мы ползком друг за другом пробрались узким ходом в странное жилище.

   Нзкий потолок из двух-трех гигантских плит был черен от копоти, насквозь, казалось, пропитавшей сырой камень.

   Щли стен мрачными пастями поглощали весь свет, шедший из единственного источника – дверей. В переднем углу, недалеко от дверей, таилось маленькое голубоватое пятнышко: это был отсвет безоблачного неба в отверстии, шедшем прямо вверх; этот угол, очевидно, служил очагом.

   Кго и когда впервые приютил этот угрюмый свод, чей пламень умеряли холодные сырые камни, чьи колени резали жесткие выступы половых плит?

   Яосматривал пол, углы и щели, стараясь найти какой-либо след, намек…

   Псок, оставшийся от смазки стен, куски истлевшей лыковой бечевы, паутина и пыль…

   М долго сидели на дощечке, уложенной с одного конца на другой над неглубокой прямоугольной выемкой в полу.

   Уталость, возбуждение, загадочность, незримо реющая тень подвижника, приютившего нас в своей суровой земной обители, чередовали во мне быструю смену настроений, неожиданно вылившихся в одном определенном решении: остаться здесь, вырвать из обычного хода жизни несколько дней, забыв вчерашний и завтрашний день…

   Яостановился на своем решении, и все, что окружало меня, тотчас приняло другой тон, другую форму: луч, упавший на низкую широкую ветку ели, приветствовал меня родственной улыбкой; застывшая в зное листва манила сладостью опьянений, звала синь окрестных гор, синевших в просветах колоннады елей, и узенькая тропинка обещала мне раскрыть свою тайну…

   * * *

   Ясвязал из прутьев небольшую метелку, смахнул в углах пыль, очистил сыроватое подполье, служившее, вероятно, кладовкой для отшельника, и убрал площадку у входа.

   Н берегу озера я набрал чистого белого песку и усыпал тропинку.

   Пложив несколько камней у двери и накрыв их широкой гладкой большой плитой, мы устроили уютную скамью.

   Тварищ развел очаг, чтобы согреть и подсушить стены, а я занялся устройством костра в трех шагах от входа между двух елей.

   Слнце уже начинает спускаться, я беру захваченную с собой сеть, отправляюсь к маленькому челноку, оставленному рыбаками для нас, и объезжаю берег острова, выбирая удобное место, чтобы поставить его на ночь.

   * * *

   Явернулся после заката.

   Тварищ бросал в пламя очага свежие еловые ветки, и в ярких вспышках еще ниже нависал потолок, еще резче выступали острые выступы стенных плит; но келья приняла уютный вид, и хотелось без конца поддерживать яркое пламя.

   М сидели, глядя в очаг и изредка перекидываясь фразами. Ужин, скромность которого могла бы удивить любого рыбака, был окончен.

   Пленья догорели, и свет углей уже не мог спорить с огненно-кровавым пятном заката, что врывался к нам в отверстие входа…

   Нбольшой охапки захваченной с собой соломы было слишком недостаточно, чтобы смастерить сколько-нибудь сносную постель.

   Ке-как устроившись, я присел на жесткое ложе и стал засыпать песком тлевшие угли, чтобы предупредить угар.

   Вкелье сделалось совсем темно, и мы стали укладываться.

   Вэтот момент с озера донесся отдаленный медлительный, мне незнакомый звук, напоминавший голос горлинки.

   Явышел и сделал несколько шагов в направлении, откуда доносился звук.

   Везапно стальной двукратный удар рассек влажную тишь, и легким бесшумным силуэтом меж ветвей скользнул силуэт крыльев.

   Яне успел уследить и дать первый отчет, – серая жуткая тень пронеслась в двух шагах, ослепив меня рядом внезапных зигзагов…

   Яотшатнулся; вновь частый ряд тех же стальных ударов и тот же бесшумный косой лет внизу, над землей, у самых корней…

   Ме стало жутко, но я остался ее ждать. Больше, однако, она не появлялась.

   Яушел в келью, привалил к выходу камень, лег и скоро уснул.

   2-й день

   Япроснулся раньше обычного часа, вероятно, от смутного сознания необычности обстановки.

   З завтраком был решен план осмотра острова, который мы немедленно привели в исполнение.

   * * *

   Отров представляет в плане овальную форму около версты по своей длинной оси и трех четвертей в поперечном разрезе.

   Вя площадь острова покрыта густым, в иных местах трудно проходимым, лесом елей, берез, лип и сосен.

   Еинственная тропинка, ведущая любознательного путника вглубь острова, делит его на две почти равные части.

   Сой детальный осмотр мы начали с той площадки, на которой мы заметили груду камней, служивших престолом.

   Кк потом оказалось, это место служило кладбищем для поселенцев острова, и на их могилах и было устроено место для молитвы старообрядцев, стекающихся сюда в определенное время года за сотни верст.

   Зтем мы направились вверх той же единственной тропинкой и, пробираясь, где это было удобно, в сторону, шагов на двадцать, осматривали все, что казалось нам более или менее значительным, имевшим отношение к прошлой жизни острова.

   Пойдя шагов восемьдесят от могил, я увидел справа между кустов и ветвей ельника почти на уровне земли два небольших темных отверстия, края которых были выложены из камней довольно правильной формы.

   Яподошел к одному из отверстий и заглянул внутрь. Это было окно большой пещеры.

   Слнце ударяло косым лучом в это отверстие, и я увидел внутренность помещения, выложенного правильным рядом булыг, столб, упиравшийся в потолок, и синеватый луч света на полу, входивший с боковой, западной, стороны.

   Яобошел пещеру кругом.

   Серху она представляла собой овальное возвышение, незначительно подымавшееся над плоскостью земли и, по-видимому, расположенное в самом высоком пункте острова. Пни усохших елей, валежник и торцы плит были сплошь устланы мхом. С западной стороны зияло большое темное пятно входа.

   Вимательно осмотрев наружный вид пещеры и схватив общий план, как главного помещения, так и полуразрушенных стен, примыкавших к нему непосредственно, мы спустились вниз.

   Пмещение состояло из двух половин.

   Првое занимало площадь около квадратной сажени, второе – втрое больше.

   Всота пещеры от 2,5 до 3 аршин.

   Впереходе из первого во второе к северной стороне помещался небольшой закуток, вроде кладовой с маленьким окошком к северной стороне, а за порогом, в левом углу второго отделения – квадратное возвышение с выходом наружу, служившее, по-видимому, очагом.

   В второй, в своем плане прямоугольной, половине был свой выход, выводивший рядом ступеней наружу на восток.

   Сены помещений были выложены из тех же грубо отесанных плит плотного серого камня, со следами смазки и известковой побелки.

   Да окна, выходивших на южную сторону пещеры, были расположены под самым потолком и, освещая огромные плиты перекрытия, делали мрачным и тяжелым нависший потолок. Некоторые из этих плит, имевших в поперечнике более двух аршин длины, не могли весить менее двухсот пудов. Одна из таких плит поддерживалась каменным столбом, поставленным специально, по-видимому, для нее.

   Нсколько ступеней, по которым можно выбраться наружу только согнувшись, вывели нас на восточную сторону пещеры, и здесь мы заметили правильное четырехугольное каре из полуразрушенных стен, непосредственно примыкавших к стенам пещеры; судя по тому, что пол его был расположен значительно выше, почти на уровне потолка главного помещения, можно предположить, что это каре покрыто было деревянной кровлей.

   Тудно было определенно сказать, какое назначение имело это жилье, расположением своих деталей указывавшее на особое назначение.

   Сдя по месту и форме очага, сравнительной обширности помещения и отдельной пристройке, примыкавшей непосредственно к выходу, можно думать, что оно служило общей трапезной отшельников. Его расположение в центре острова и недалекое расстояние, как увидим, дальше от храма подтверждает это предположение.

   В всяком случае, другого такого помещения на острове нет, и из всех пещер, осмотренных мной, оно одно могло служить для этой цели.

   Уе в двадцати шагах ничто не выдавало в этом месте жилья: с боков оно было сплошь закрыто низко нависшими ветвями елей, сверху лежал валежник и беспорядочно громоздились небольшие плиты камня, у входа разрослись кусты папоротника и малины, и только еле заметная тропинка говорила о том, что это место еще не всеми забыто…

    Следы тропинки исчезли, и мы свернули в сторону, в густую заросль.

   Вполусотне шагов я увидел какое-то преграждавшее мне путь возвышение, аршина полтора в высоту, с двумя просветами посередине.

   Эо была стена, довольно детально сохранившая свою конструкцию; но когда я подошел к ней, то я увидел, что как план, так и некоторые частности указывали на то, что здесь я имею дело с помещением не того характера, какой усматривался в только что рассмотренном нами.

   Ощий план развалин, стоявших предо мной, сохранился совершенно ясно.

   Пмещение состояло из двух квадратных половин, различной величины и приставленных одна к другой, с проходом в промежуточной стенке.

   Мленький квадрат, лежавший к востоку, мог вместить в себе человек восемь-десять; западный был значительно больше и мог вместить до сорока человек.

   Т стенка, с двумя окошечками, какую я увидел прежде всего, была северной стороной главной части, и в ней же были те два маленьких окошечка, что я заметил сквозь чащу.

   Оошечки были не больше восьми вершков в вышину и шести в поперечнике. Каждое из них имело расширение внутрь помещения, и общий вид их говорил о некоторой особенной заботе, соответствовавшей требованиями и важности всего здания. Они помещены на уровне плеч от пола.

   Кадка стен с внутренней стороны носила несколько иной характер. Каждый камень было более или менее прилажен, и общее поле стены представляло в общем правильную плоскость.

   Н было сомнений, что это было то помещение, в котором подвижники собирались для общей молитвы, – это был, как впоследствии и подтвердилось в рассказах старожилов, их храм.

   Ме хотелось как можно тщательнее исследовать всю площадь, но на месте южной и западной стен были только беспорядочные груды камня, сплошь покрытого ковром лишайника и мха, пол был весь в зарослях малины, а на паперти и в алтарной части выросли ели и березы, сплошной сетью низко нависших ветвей закрывавшие всю площадь.

   Оматривая алтарную часть, я приподнял густой покров мха, ниспадавшего с верхней части стены, и увидел под ним лежавший во всю ее длину совершенно обугленный кусок бревна. Внимательно осмотрев его, я заметил ряд зарубок, указывавших на его назначение: оно служило мауэрлатом. Очевидно, этот храм имел правильное перекрытие, подобное перекрытию старинных деревянных церквей, изредка попадающихся в этой глуши уральских лесов.

   Ккой высокой строгостью должно было веять от этой часовни, нарочито скрытой от глаз мирских в глубине острова, в зарослях вековых елей среди угрюмых пещер острова, приютившейся у подножия девственных скал, меж диких неизведанных лесов?..

   Праллельно разрушенной южной стороне шла еще какая-то стенка, на уровне алтарной части заканчивавшаяся довольно глубокой ямой, происхождения которой, как и назначения, я не мог себе уяснить.

   Яхотел найти такую точку, с которой можно было схватить общий вид с передней стороны храма, но за густой зарослью этого нельзя было сделать.

   Боковой вид представлял однако достаточно данных для того, чтобы восстановить в своем воображении былую форму церкви с северной стороны.

   Алтарная часть храма с этого боку не имела окна; ея стенки возвышались не больше одного аршина над землей; судя по остаткам мауэрлата, шпица на восточной стороне не было, и можно с достаточной уверенностью предположить, что шатровое перекрытие и было перекрытием алтарной части. Оно должно было, как таковое, примыкать к главной части храма, перекрытой также деревянной кровлей, на что указывает сравнительно высокая форма северной стены, сохранившей оконные отверстия.

   Тп этого перекрытия мы имеем в сохранившихся часовнях и небольших деревянных церквах этой полосы Урала.

   П этим данным можно предположить с достаточным основанием форму, какая изображена на прилагаемом рисунке.

   М стали спускаться вниз, по направлению к восточному берегу.

   Эа сторона острова менее лесиста, и сквозь стволы елей и сосен, до самых верхушек лишенных ветвей, нам видны окрестные горы. В некоторых местах виднеются обнаженные выходы скал, резко выступающих на ребрах гор; на одной из них дымится разорванное облако, зацепившись в щетине горного леса…

   Всь склон покрыт грудами камней, то носящих в своем расположении ясные следы человеческой руки, то выходящих из почвы грудами разбросанных камней – сплошные кусты малины.

   Япопадаю на тропинку и, подымаясь, возвращаюсь к своей пещере.

   Тварища еще нет; он отправился на северный склон острова. В ожидании его я иду на берег за водой, чищу рыбу, мою кастрюлю и готовлю обед.

   Отаток дня я посвящаю осмотру южной части острова. Здесь он так зарос и так тенист, что я пробираюсь с величайшим трудом, поминутно скользя по влажным лишайникам, царапающим мне лицо и руки.

   Омотрев ряд пещер, совершенно разрушенных и представляющих в общем одно сплошное нагромождение булыг различной формы и величины, я обхожу берег острова, отдыхая на камнях острова в наслоениях, напоминающих циклопическую закладку недостроенных громад.

   Седи последних я опять замечаю явные следы приспособления к жилому помещению. Пустынник воспользовался естественным нагромождением камней, покрыл случайно образовавшееся между ними пространство, достаточное для его скромных требований, бревнами, навалил на них тростнику и земли и, оставив под потолком два небольших просвета, сделал его местом подвига и молитвы.

   Вя юго-западная часть острова покрыта более или менее сохранившимися остатками пещер. Одни из них почти сохранили свой первоначальный вид, другие зияют своими провалившимися потолками, а третьи скрыты в вековых зарослях: ели и сосны у входа, причудливыми изгибами выползают из нутра уродливые стволы берез и на омытых водой и обветренных гигантских валунах, скатившихся с острова к его подножию.

   Яиду не спеша, гляжу на покойную синюю гладь водной шири, на котловину, среди которой виднеется ближайший поселок Тургояк, и на встающие над ней бархатные склоны Ильменских гор, лежащих на границе Азии.

   Ндалеко от того места, где мы пристали, я сворачиваю опять вглубь острова и вижу пред собой еще пещеру, по своей конструкции несколько отличающуюся от пещер, нами исследованных.

   Вя занимаемая ею площадь находится в почве, стен наружных совершенно нет; основанием перекрытия служат толстые бревна, перекинутые со стены на стену.

   Оно из этих бревен, переднее, уцелело, два других сломались, истлев от времени.

   Сужила ли эта пещера келией или же помещением для хранения зимних припасов, решить трудно, хотя возможно последнее, ибо, при всей тщательности осмотра, следов очага я найти не мог.

   Уе зашло солнце, когда я приближался к своему ночлегу. Доносился смолистый запах дыма и треск хвойника, охватываемого пламенем.

   Тварищ бросал в огонь охапки свежих ветвей, искры снопом выбрасывались вверх, густые молочные клубы дыма заволакивали костер и охватывали ножки стоявшего над ним высокого деревянного треножника.

   Эи вспышки оттеняли и без того тяжелый и мрачный сумрак острова, на всем пространстве которого чудились зиявшие своими темными пастями отверстия покинутых и заброшенных пещер, в свое время дышавших своеобразным уютом и придававших острову совершенно исключительные по своему внутреннему содержанию смысл и богатство жизни.

   Яприсел у входа, и мне казалось, что никогда я не испытывал такого блаженства от того покоя и молчанья, какими веяло от всего, что меня окружало: угрюмых стен леса, улегшейся волны озера, нависших над ним громад, с присутствием которых я так успел сродниться, и густой сини небесного покрова.

   Яотошел от костра и издали стал смотреть на приютившее меня жилище.

   Оо не казалось мне чужим, наоборот, мне чудился в нем привет из какой-то родной и бесконечно близкой, но давно забытой стороны… я потерял сознание реальности того, что было пред моими глазами, и меня охватил неведомый мне трепет…

   3-й день

   Тетий день я посвятил обзору окрестностей озера, разведкам и расспросам.

   Оеро в окружности имеет около двадцати пяти верст.

   Ео берега пустынны и дики, то покрыты лесом, производящим впечатление девственных лесов далекого севера, то представляют ряд отвесно стоящих скал. Вся окружность состоит из холмов, гор и долин.

   Уальские горы не поражают ни уходящими в небеса снежными вершинами, ни бездонными ущельями, ни грохотом шумных водопадов. Они не удивят и не испугают; но они останавливают и пленяют богатством природы и каким-то уютом, нашедшим себе место среди этой цветущей пустыни, в ее лесах, долинах, потоках и холмах.

   Псле длинного и томительного подъема, мы взошли на одну из скал – ближайшую от нашего острова. Отсюда я мог в общих чертах различить план озера, расположение его островов и контуры его очаровательных окрестностей.

   Бесконечным океаном застывших волн уходили к горизонту холмы. На их вершинах дымились кой-где облака, зацепившись в густой щетине лесов. У моих ног лежало голубое зеркало, отражавшее лазурь ясных небес, по которой неслись последние обрывки облаков, с утра застилавших небо.

   Пан озера в общем представляет собой неправильный овал. На нем – три небольших островка; один из них с высот гигантской скалы, на которой я стоял, казался совершенно игрушечным, – так был он мал и уютен.

   Нгде не виделось ни жилья, ни дорог, ни пасущегося стада. Только с восточной стороны лежал небольшой поселок, самое село Тургояк, с белой церковью между двух высоких мощных холмов. Полное безлюдье влекло глаз своей первобытностью и мощным размахом масштаба.

   Ивестный географ Меч, несколько лет тому назад посетивший эти места, вспоминает о посещении Тургоякского озера как об очаровательном сновидении.

   «Я описываю Тургояк, – говорит он, – но мне не передать и малой доли того, что пережил. Помимо красот окрестностей, самое озеро, с чистотой и цветом его воды, производит совершенно исключительное впечатление. Вода озера настолько прозрачна и ясна, что, зачерпнутая в ведро, она производит такое впечатление, будто ее вовсе нет; а когда волна набегает на берег, кажется, – будто эта вода хрустальная.

   Чстый и прозрачный, несколько влажный воздух, в жаркую погоду напоенный смолистым запахом сосновых лесов, отдает многократным эхом всякий звук в амфитеатре холмов, облегающих горные долины.

   Богатство природы этих долин останавливает внимание путника, видавшего виды. Тучный чернозем покрыт высокой сочной растительностью, испещренной цветами белых, красных и розовых орхидей, чашечки которых достигают вершка в поперечнике. Целый ряд видов, отсутствующих в средней полосе России, на каждом шагу останавливает ваш глаз; камни покрыты мхами и лишайниками серебристых, желтых и желто-зеленых тонов и затенены густыми кронами папоротников. Набрав себе букет, – говорит Меч, – вы идете таинственной дорожкой, что ведет вас, как нить Ариадны, и скоро гармонический лепет воды достигает вашего слуха. Откуда-то сверху, из диких каменных глыб, из чащи высоких папоротников, вытекает горный поток, и, журча по камням, вьется зеленой долиной по направлению к озеру, которое тут же, недалеко от вас. Вы садитесь на камень в древесной тени и долго, долго слушаете милое, успокаивающее журчание ручья, и если продолжительная ходьба и жаркие лучи солнца вызвали в вас жажду, вы нигде не найдете такой чистой и свежей воды, как в ключах, бегущих к Тургояку».

   Тудно найти место, которое могло бы соединять в себе столько благоприятных условий для отшельнической жизни.

   Уаленный от главных артерий мирской суеты, остров представляется вместе с тем таким пунктом, в котором ушедший от мира мог найти все необходимое для жизни. Озеро богато рыбой, лес – пушным зверем, почва богата, обилие лугов при делании могло бы дать общине подвижников повод для соответствующих занятий и работ. Я видел рожь этих лугов, превышающую рост человека, на земле, не знавшей удобрений.

   Явозвратился с своей прогулки, когда солнце спускалось.

   Мй рыбак ожидал нас с своей лодкой, на которой мы должны были отправиться в обратный путь.

   М собрали свои вещи, и рыбак унес их на берег.

   М поднялись в гору с товарищем и выбрали сломанное бурей дерево, чтобы сделать крест. Через час он был готов, и мы поставили его у входа.

   Нльзя было медлить. Нам предстояло проехать озером верст шесть, и мог неожиданно подняться ветер.

   Тварищ должен был объехать остров и ждать меня с противоположной стороны.

   Яподнялся по тропинке. Она привела меня к тому месту, где на могилах подвижников был поставлен престол и крест.

   Яневольно свернул на площадку – место молитвы. Пробившись сквозь сеть ветвей, вечерний свет пробивался в золотистых овалах, селя у подножия престола невесомый покров. Лился переплеск улегавшейся волны. Теснились кругом ели. Бестрепетно горели их вершины, возжженные огнем западного луча.

   Н нужно было ни смирны, ни золотых одежд…

   Чса через два езды мы уже приближались к селенью, единственному на двадцатипятиверстной окружности озера.

   Сло Тургояк, куда мы подъехали, лежит в долине Миасса, в том месте, где из озера выбегает небольшая речка. Среди очаровательной природы это село является неприятным по своему общему грязному неряшливому виду пятном. Окрестности завалены навозом, которого некуда вывозить, так как черноземных тучных полей своих жители не удобряют.

   Эот неприятный контраст умеряется только тем впечатлением, какое выносится от местных жителей, основной контингент которых составляют старообрядцы, кержаки, как называют их здесь. Они честны, простодушны и не так падки к вину и разгулу, как остальная часть населения, состоящая из великороссов. Эти черты приходится приписать, конечно, тому сдерживающему влиянию, какое имеет на население большинство, живущее «по старой вере» и соблюдающее «закон».

    Мы остановились у зажиточного рыбака, очень доброго и пользующегося большим почетом в округе за свою правдивость и честность Василия Михайловича Кулешова, старообрядца.

   Ео семья радушно приютила нас, но так как чистая уютная горница была занята больным дачником, то нам пришлось воспользоваться сеновалом как единственным местом для ночлега.

   Япостарался использовать свое пребывание у одного из виднейших представителей местного старообрядчества и узнать все, что было можно, о прошлом острова, о преданиях, связанных с ним, и об отношении местных жителей у тому месту, одно воспоминание о котором уже стало для меня священным.

   Одалеком прошлом острова в памяти местных жителей не сохранилось никаких преданий. Можно только с достаточной степенью вероятности предположить, что первые его обитатели пришли во времена первых гонений на тех, кто остался при «старой вере», т.е. со времен Никона.

   Впамяти местных жителей сохранились только воспоминания о жизни отшельников за последние полвека.

   Лт пятьдесят тому назад на острове имелась целая община, человек двадцать, со своей церковью, как мы уже видели, и некоторой организацией монастырского характера, имевшей, однако, ту разницу, что «правила» жизни исполнялись со строгостью, неведомой современной официально-монастырской жизни.

   Уазывают место, где были огороды, и старожилы рыбаки помнят последних пустынников, снабжавших их разной овощью, разводившейся на одном из пологих берегов острова.

   Кгда вышел указ о закрытии старообрядческих монастырей, представители местной власти долго не знали поселенцев острова и только спустя пятнадцать лет обратили на него свое внимание.

   Яились власти и на виду у старцев сожгли сначала храм, затем стали разбивать и уничтожать их келии, разогнали отшельников. На острове остался только один из всей общины, живой и поныне, теперь уже столетний старец – Пантелеймонов. Мне не удалось его посетить: во время нашего пребывания на Тургоякском озере он был в отлучке.

   Хзяин рыбак, у которого мы нашли столь радушный приют, первое время неохотно делился с нами своими мыслями по поводу всего, что интересовало нас. Но потом, видя, что наше любопытство не ограничивается одним разспросами, стал откровеннее.

   Вмае месяце каждый год старообрядцы съезжаются в Тургояк и отсюда едут на остров. Там они совершают богослужение на месте, которое служило кладбищем пустынников.

   Зветная мечта местных почитателей священных руин – соорудить храм, возобновить келии в том виде, в каком они были до нашествия властей.

   Ябыл свидетелем тяжких сетований и слез людей, которые до сих пор не могут забыть о святотатственном поругании их святынь. И действительно, нужно себе представить горечь обиды искренно верующих, когда на их глазах люди, не имеющие никакого отношения к заветам старины, люди, представляющие из себя только слепое орудие в руках чиновников, жгут и предают полному разрушению то, что созидалось веками, освящалось высоким «правилом веры», утверждалось любовью, сила которой неведома представителям официальной церкви.

   Мй товарищ, не имевший до сих пор случая так близко видеть глухую непоколебимую, лишенную всякого внешнего блеска преданность священным заветам – первый внес посильную лепту, положившую начало сбору пожертвований на возобновление поруганных святынь и устройство храма на могилах подвижников. Но что меня удивило больше всего – это то, что среди представителей местной интеллигенции я встретил только двух человек – доктора и одного из горных инженеров, отношение которых ко всему, что представляло исключительный интерес, отличалось культурностью, какая так редка среди нашего «интеллигентного» общества по отношению к вещам и явлениям, внутренняя ценность которых скрыта за внешностью, легко доступной поверхностной критике.

   Ябоюсь однако, что чья-либо варварская рука, хотя бы рука местного епархиального ревнителя, предложив свой план реставрации священных остатков, не сумеет подойти к ним с той бережливостью, какую предполагает исключительность обстановки.

   Кк это ни обидно, но нужно сознаться, что многие старообрядческие общины, возобновляя или ставя новые храмы, поручают их людям, не имеющим ни соответственной любви, ни представлений о самом духе старины, поскольку таковая проявила себя в памятниках исконной церковной архитектуры.

   Вряду исторической миссии старообрядчества не может не стоять на дном из главных мест возобновление художественных памятников, восстановление и развитие начал национального зодчества и очищение его от позднейших случайных влияний, внесших чуждые элементы и обесценивших оригинальные формы архитектуры. В этом смысле старообрядчество может дать неоценимую услугу культуре национальных форм.

   Н для этого нужно широко понимать задачу: строя храм, зодчий не должен ограничиваться проведением стиля в одном главном здании. Все, что имеет отношение к нему – все окружающие его постройки, если это будет монастырь, например, – трапезные, гостиницы, школы и т. д. вплоть до убранства помещений и предметы домашнего обихода – утвари, посуды, и т. д. – все должно иметь выдержанный цельный характер, как это было в былые дни, наиболее яркие памятники которых так влекут и так чаруют нас тем сильнее, чем ярче они отделяются своим общим характером от официальных мертвых произведений отечественного церковного строительства позднейших дней. Какое высокое духовное наслаждение эти оазисы будут доставлять всякому, кто устал от пошлости окружающей жизни, от всех тех форм ее, существование которых обусловлено соображениями материального и только материального характера и мысли, погрязшей в суете будничных забот!

   Иак, пусть тот, кому придется коснуться этих священных руин, твердо памятует, что разрушить или изменить хотя одну из обителей-пещер, которые являют живое свидетельство жизни, полной подвигов, поста и молитвы, – это значит повторить святотатство, совершенное представителями официальной церкви.

    Пусть новый храм молитвы воскреснет на его старых камнях; пусть сохранится в памяти потомков каждый камень этих странных келий подвижников, нашедших в них земной приют.

   Псть сосны и ели, выросшие у самой паперти, стоят, красуясь, как стояли они вокруг таинственной обители много лет тому назад; пусть слушает их шум далекий пришелец, уставший от шума мирской суеты; пусть будет этот сказочный остров таким же диким и таким же глухим к базару жизни, как дик и глух он теперь, и пусть всякий, ступивший на его берег, прочтет в останках руин великий завет: «не имамы бо зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем…»