В нынешнем году исполнилось 80 лет со дня рождения и 10 лет со дня кончины Галины Александровны Мариничевой, известной старообрядческой поэтессы.

   Вспоминания о Рогожской общине уже публиковались в журнале «Церковь», №№0-1. Мы предлагаем вниманию читателей более полную версию воспоминаний Галины Александровны, сопроводив их иллюстрациями из старообрядческого календаря на 1947 год.

   1

   Ax, юность-юность! Пора надежд, пора желаний, порывов светлых и дерзаний! Впереди – целая жизнь, которой, кажется, не будет конца, и которая, конечно, должна быть светлой, интересной и радостной! Как свойственны юности такие настроения!

   Мя юность, чем я могу вспомнить тебя?

   Д, были и у меня подобные настроения, но они часто омрачались страшными сомнениями, раздвоенностью нашей жизни.

   Содной стороны – высокий авторитет школы, в которой я училась, в которой ежедневно произносились слова о нашем свободном и справедливом социальном строе, о равенстве и братстве всех граждан, о нашей счастливой жизни. Эта «проповедь» подкреплялась и ежедневными выступлениями по всесоюзному радио и в печати: «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь»!

   Н мои глаза с детских лет видели и другие картины. Никогда не забуду облик женщины-скелета, сидящей на земле около булочной. Она держала на руках скелетика-младенца, сосущего высохшую кожу ее груди. Это была беженка с «житницы России» – Украины: «Ради Христа – кусочек хлеба...»

   Нкогда не забуду рассказ женщины из другого хлебородного края – из Ессентуков – о смерти ее семилетней девочки от голода: «У нее так исхудало личико, что когда она умерла, глаза ее не могли закрыться веками, так она и смотрела на меня немигающими голодными глазами. Это было первое мое дитя. Я трижды раскапывала ее могилку и смотрела на нее. А она так и лежала с выражением немого укора мне, что я не исполнила ее последнюю просьбу – не дала ей «малюсенький» кусочек хлебушка». С просьбой о кусочке хлебушка скончался и брат этой женщины – мальчик 14-ти лет. Сама она каким-то чудом выжила.

   Н а дальше – репрессии, аресты, произвол и насилие...

   Кк это было совместить – слезы и веселые песни, отчаяние и непрекращающиеся дифирамбы Вождю за счастливую жизнь?

   Мня мучила и раздвоенность идеологии: постоянно гипнотически внушаемый в школе «научный» атеизм бередил мою верующую душу. Где правда?

   Пэтому не однажды, придя из школы, я бросалась к маме с горькими слезами: «Мама, скажи мне, где правда? Как мне жить?»

   Итолько она, одна-единственная в то время, могла успокоить меня:

   – Не волнуйся... Знай, что Истина только в Евангелии. Живи и поступай, как указано в Евангелии, и ты найдешь спокойствие и мир в душе.

   – Мама, а как же нам говорят, что Евангелие – это миф, а атеизм научно доказан?

   Мма даже засмеялась:

   – Научно доказан? Кто же и когда доказал это? Назови хоть одно имя. Среди ученых, которых можно назвать великими, среди великих мыслителей – философов и писателей, ты едва ли найдешь убежденных атеистов. Атеистическое убеждение может возникнуть только у «ученых» с очень низкой специализацией: их ограниченности не под силу объять необъятное. Но «научные открытия», якобы противоречащие религиозному мировоззрению, чаще всего бывают ошибочными и вскоре опровергаются.

   Пдумай сама: а нужно ли доказывать справедливость веры? Загляни в свое сердце поглубже, и ты поймешь, что это так. Да вот, как раз мне дали почитать одну маленькую, но очень интересную книжечку итальянского мыслителя – «Избранные мысли Мадзини» (издание 1905 г.). Почитай, что он пишет.

   Яберу действительно миниатюрную книжечку и читаю:

   – Бог есть. Мы не должны, и нам не нужно это доказывать. Всякая попытка доказать Его бытие – есть уже кощунство, всякое же отрицание Его – есть безумие. Бог обитает в нашей совести, в сознании человечества, в окружающей нас Вселенной. Наше сознание, наша совесть взывают к Нему во все наиболее торжественные минуты горя и радости. Отрицать Бога под сводом звездного неба ночи, у гроба дорогих людей или при казни мученика может только или очень жалкий, или очень преступный человек.

   – Да, это замечательная мысль, – соглашаюсь я, – но ведь сейчас, когда на религию столько нападок, ее же надо как-то защитить...

   – Да, ты права. Верующие, когда потребуется, должны суметь дать ответ о своем веровании, о своем уповании. Но так и было. Когда началась усиленная атеистическая пропаганда, в начале 20-х годов, часто организовывались диспуты между атеистами и верующими. На выдвигаемые атеистами «аргументы» верующие высказывали свои суждения, основанные не только на прекрасном знании Священного Писания, но и на научных знаниях. Основной мыслью верующих на этих диспутах было: истинная религия и истинная наука НИ В ЧЕМ НЕ ПРОТИВОРЕЧАТ друг другу. Победа на этих диспутах обычно оставалась на стороне верующих. После 1926-27 гг. диспуты были запрещены, а пропаганда была разрешена только атеистическая – односторонняя. Да и вести эти диспуты со стороны верующих стало некому – почти все церковные деятели, апологеты религии были арестованы. Но если пока некому защитить Истину, то это не значит, что ее нет. Придет пора, и Истина воссияет.

   Чрез несколько дней после этого разговора мама раздобыла мне у бабушки книгу, показавшуюся мне очень оригинальной: она была напечатана в два столбца – на славянском и русском языках. Эта было ЕВАНГЕЛИЕ, впервые попавшее мне в руки.

   Стрепетом я открываю священную книгу и читаю:

   – Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога, и в Меня веруйте... Аз есмь путь, и истина, и жизнь... (Иоан. 14,1–6).

   Вт он – ответ на мой вопрос – во что верить, куда идти, как жить!

   2

   А время бежит и бежит... И вот уже на пороге 1941 год. Скоро мне исполнится 18 лет. Я заканчиваю 10 класс, скоро выпускные экзамены, а затем...

   Яным апрельским днем 1941 года, возвращаясь из школы со своей подругой, мы строили планы на будущее.

   – Я думаю пойти в Педагогический институт, – сказала я.

   – Ну, и я с тобой, – ответила подруга.

   – Но знаешь, мне иногда бывает страшно – ведь идет 1941 год. А ты помнишь, когда нас познакомили с книгой Гитлера «Майн кампф», меня поразило, что у него весь план захвата Европы осуществляется точно в намеченные сроки. А нападение на Советский Союз у него запланирован на этот год – 1941-й!

   – Ну что ты, – возразила подруга, – ведь у нас совсем недавно заключен с Германией договор о ненападении. Наше правительство постоянно уверяет нас, что мы одной пяди своей земли не отдадим никому. И границы наши зорко охраняются...

   М были юны, так хотелось верить во все хорошее, и мелькнувшая было тревога была забыта. Приближались выпускные экзамены и все мои помыслы и заботы устремились на подготовку к ним.

   Заменательно, что школа № 459, в которой я училась, в дореволюционное время была старообрядческом институтом. Мне приятно было сознавать, что я учусь именно в тех стенах, в которых находилось первое высшее учебное заведение для старообрядцев. Одним из преподавателей в старших классах был выпускник Старообрядческого института – Иван Федорович Агашин – преподаватель физики и астрономии. Тоже связь времен...

   Н вот закончились экзамены, которые я сдала с отличием. На торжественном выпускном вечере 16 июня 1941 года я получила аттестат отличницы, дающий мне право на поступление в любой ВУЗ без экзаменов. Я чувствовала себя, как на крыльях. Но, увы! Не прошло и недели, как случилось страшное...

   Ева занявшаяся заря моей юности внезапно погасла – навсегда...

   22 июня, когда я возвращалась домой после воскресной службы, меня встретила соседка с ошеломляющим известием – война. Немцы вступили на нашу территорию и продвигаются вглубь.

   Уменя помутилось в голове... Я верила и не верила... Да, страшное известие оказалось правдой: пришла она – смертоносная гроза войны, ураганным ветром разрушая города и села, уничтожая и круша человеческие жизни, ломая людские судьбы...

   Дже и сейчас, спустя более четырех с половиной десятилетий, нестерпимо тяжко вспоминать те дни: быстрый захват огромной территории страны, зверства оккупантов, беженцы, кровопролитные бои, бомбежки, холод, голод, и с каждой почтой – похоронки, похоронки, похоронки...

   3

   Преносить эти страшные бедствия помогала нам Святая Церковь, укрепляя и поддерживая дух народа. Я не представляю, как можно было выдержать невыносимые тяготы войны без помощи Крепкой Руки святой Церкви. Страшная беда, обрушившаяся на людей, оказалась сильнее страха обнаружить религиозные чувства: опустевшие в 30-е годы церкви стали наполняться молящимися.

   Онаша святая Церковь, уходящая своими корнями в тысячелетнюю глубь истории земли Русской! В самые тяжелые моменты жизни Руси – Ты ее опора, ее могущество и слава! Донося до нас имена святых подвижников и ратоборцев за Землю Русскую, за ее свободу и независимость, прославляя их в своих молитвословиях, Ты укрепляла веру в победу отечественного оружия, Ты вдохновляла народ на ратные и трудовые подвиги, Ты постоянно возносила свои молитвы к престолу Всевышнего за воинов на поле брани. Ты постоянно возносила свои святые молитвы и за тех, кто уже положил свои жизни в защиту Родины, моля Господа упокоить души их со всеми святыми, где нет «болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь вечная». Вот потому-то и наполнились твои святые храмы молящимися, ищущими в Тебе утешения, ободрения, милости, умиротворения, веры в победу света над тьмою.

   Сал наполняться молящимися и наш Покровский храм.

   Спервых же дней войны началась массовая эвакуация. Уехала из Москвы и часть духовенства, в том числе и старообрядческого: Архиепископ Иринарх, настоятель Покровского собора протоиерей Василий Федорович Королев и ответственный секретарь Архиепископии К. А. Абрикосов.

   ВМоскве, в Покровском храме, остались только священноиерей Лев Овсянников и протодиакон Феодор Кондратьев, которые совершали богослужения и требы для оставшихся в Москве старообрядцев.

   4

   Впервый год войны на Москву по нескольку раз в сутки совершались воздушные налеты. Несмотря на систему воздушных заграждений и зенитные батареи, бомбардировщикам удавалось прорываться в столицу. Москвичи с ужасом прислушивались к их рокоту, похожему на тяжелую одышку, и с затаенным страхом ждали: на кого же в этот раз будет сброшен смертоносный груз. Несколько фугасных бомб было сброшено и рядом с Рогожским поселком: на Старообрядческой улице, на Смирновской и Нижегородской. Были разрушены здания, погибли люди. Особенно поразила меня трагедия в Дубровках (недалеко от Крестьянской заставы), при одном воспоминании о которой меня и сейчас охватывает ужас. Там стоял один из домов-новостроек, пятиэтажный, под которым находилось бомбоубежище, во время воздушных налетов всегда переполненное женщинами и детьми. И бомба попала как раз в нижний угол этого здания, прямо в бомбоубежище... Сам дом выстоял, а в бомбоубежище получилось кровавое месиво...

   Пи таких известиях волосы становились дыбом, больно сжималось сердце...

   Ге же найти хоть какое-то успокоение от этого ужаса? Где найти хоть на несколько мгновений тихую пристань, чтобы опомниться и найти силы продолжать жить?

   Ткой тихой пристанью, таким живительным источником явилась для меня святая Церковь. Только там, в стенах нашего Покровского храма, мною овладевало чувство мира, успокоения. Вспоминаю праздник иконы Владимирской Божией Матери 8 сентября 1941 г. Мы поем на клиросе богородичные стихеры, а нам аккомпанируют выстрелы зениток, стоящих рядом с храмом, на стадионе. Вот служба кончается. Со слезами, с какой-то детской преданностью и верой поем: «О Всепетая Мати... от всякия напасти избави нас... Все упование мое к Тебе возлагаю, Мати Божия, сохрани мя во Своем Си крове...» И наступает ощущение полного успокоения, уверенности, что мы – под покровом Пресвятой Девы...

   Входим из храма. Уже темно. В небе яркие вспышки от выстрелов зениток. Слышно, как рядом шлепаются на землю осколки снарядов... Но мы расходимся по домам спокойно.

   Дже в октябре 1941 года, когда враг стоял у ворот Москвы и жителями столицы овладел панический страх, среди верующих сохранялись порядок и спокойствие, внушаемое Святой Церковью в Ее богослужениях с усугубленными в те дни молитвами, в Ее проповедях с церковного амвона. Да и сами верующие, проникнутые духом христианского мужества, находили в себе силы противостоять наступившей панике и успокаивать друг друга. Так одна из активных прихожанок и служительниц храма Матрона Герасимовна твердым и уверенным тоном успокаивала верующих: «Что вы волнуетесь? Москва никогда не будет взята врагом! Этого не допустят наши покровители – московские святители – Петр, Алексей, Иона и Филипп, мощи которых покоятся в столице! Не волнуйтесь, не бегайте, а молитесь и делайте каждый свое дело, – и враг будет отогнан!». Большинство верующих верили в победу, и это помогало преодолевать все трудности.

   Сла, которую давала святая Церковь своим чадам, передавалась и дальше – туда, где решались судьбы Родины – на фронт – через ободряющие и вдохновляющие письма верующих своим родным и близким. Я писала такие письма на фронт своему отцу. У меня до сих пор сохранилось одно интересное письмо от совершенно незнакомого мне человека. Это был однофамилец, получивший по ошибке письмо, адресованное моему отцу. Этот фронтовик написал мне, что был очень рад происшедшей ошибке, благодаря которой он прочитал мое письмо, выражавшее столько «теплоты, надежды, спокойствия и уверенности в грядущей победе», что он «почувствовал прилив бодрости, сил и уверенности, подъем настроения», что было очень важно для воина. А ведь такие письма я писала именно под влиянием нашей Святой Церкви!

   А сколько обращений, воззваний, листовок с патриотическими призывами было выпущено и распространено среди верующих не только нашей Родины, но и за границей – на оккупированных территориях. Все это находило в народе горячий отклик. Трогательно до слез было смотреть, с какой готовностью, с каким горячим порывом протягивались руки к тарелке «На оборону Родины», чтобы положить на нее свою посильную трудовую лепту.

   Павительство не могло не обратить внимания на огромную моральную и материальную помощь Церкви в обороне Родины, и его отношение к верующим заметно смягчилось. Помню, как меня поразило сообщение в газете «Известия» перед Пасхой 1942 года о том, что в Праздник Пасхи ПО ПРОСЬБЕ ВЕРУЮЩИХ разрешается хождение в Москве всю ночь. (В то время хождение по городу в ночные часы было запрещено). Слова «по просьбе верующих» были невероятны: с верующими начинают считаться!

   5

   В1942 году вернулись из эвакуации Архиепископ Иринарх, протоиерей Василий Королев и ответственный секретарь Архиепископии К. А. Абрикосов. С их возвращением церковная жизнь еще более оживилась.

   Благодаря улучшившемуся отношению к Церкви со стороны гражданских властей отцу Василию удалось добиться разрешения на переоборудование паперти Покровского храма в маленький придел для совершения в нем богослужений и треб в холодное время года. При входе на паперть был сделан тамбур с двумя дверьми, а внутри поставлена печка. Придел был освящен во имя Успения Пресвятой Богородицы, и в нем начались службы. Как же радовались молящиеся маленькому теплому уголку! Ведь можно было там молиться не только в будничные дни, но и в небольшие праздники, и даже вечером в субботу, накануне воскресных дней. Придя туда в холодный и непогожий день, озябшие и измученные, молящиеся могли теперь согреться не только душой, но и телом, И не беда, что было иногда так тесно, что трудно было перекреститься – все искупало тепло.

   Зто по воскресным дням и двунадесятым праздникам приходилось по-прежнему стынуть в промороженном храме. Если в довоенное время, когда мы были относительно сыты, холод как-то можно было терпеть, то в дни войны, когда все были до предела истощены, мороз сковывал тело до боли, и тогда молящиеся выходили в теплый придел хоть на несколько минут погреться.

   Сужбы совершались ежедневно. По воскресным и праздничным дням служил Архиепископ Иринарх. Те, кто знал его лично, видел его богослужения, никогда не забудут исключительной одухотворенности его лица, особенно в моменты молитвенных возношений и возгласов. Его необыкновенный голос звучал необыкновенно стройно, молитвенно и проникновенно, трогая сердца молящихся своею искренностью и задушевностью,

   Вканцелярии Московской общины находится портрет Архиепископа Иринарха, написанный художником Аникитой Хутылевым (учеником И. Репина). Во время написания портрета Владыке Иринарху было всего 58-59 лет, но на портрете запечатлен образ совершенно седого старца с изможденным лицом – портрет написан вскоре после возвращения Владыки из заключения. Да, очень нелегким был его жизненный путь...

   Архиепископ Иринарх (в мире Иван Васильевич Парфенов) родился в 1881 году в слободе Печоры около Нижнего Новгорода. Как он вспоминал – по рассказам своей матери – родился он рано утром, под звон колоколов, и принимавшая его «бабушка» произнесла слова, оказавшиеся пророческими: «Под звон колоколов родился – быть ему служителем церкви...». Ее предсказание сбылось очень скоро. Потеряв отца, мальчик с матерью остались без средств к существованию. Чтобы как-то кормиться, мать стала ходить на поденные работы, а сына отдала учиться в начальную школу. Но средств для жизни не хватало, и тогда мать была вынуждена взять сына из школы по окончании им 3-х классов и определить на работу «мальчиком» в контору фирмы «У. С. Курбатов». При этой фирме был старообрядческий молитвенный дом, и «мальчик» в будничные дни служил в конторе, а по праздникам – в молитвенном доме, где с первого же дня ему поручили следить за углем и кадилом, за порядком и чистотой в алтаре, в облачениях. Как Владыка вспоминал об этом времени: «За первые два года дьячки выдрали из моей головы столько волос, что из них можно было бы свалять хорошие сапоги». Со временем «мальчик» преуспел в знании церковных порядков, в ведении конторских работ. Его уважали не только сотрудники, но и руководители фирмы, значительно увеличившие его жалованье.

   Кгда он повзрослел и в 1900 году женился, то переехал в село Большое Мурашкино. И там Иван Васильевич стал трудиться при церкви под руководством опытного священника, отца Михаила Дубровина. Иван Васильевич изучал Священное писание, Устав и церковные правила.

   Нрод очень полюбил Ивана Васильевича за его кротость, за усердие и преданность Церкви. Когда отцу Михаилу по старости стало трудно служить, народ избрал на его место Ивана Васильевича, и в 1913 году он был рукоположен во священноиерея. Жил он со своей паствой, как родной отец со своими детьми, но недолго. B 1925 году отца Иоанна постигло большое горе – скончалась его жена – матушка Александра, а вскоре за этим – в 1928 году – Освященный Собор отозвал его от прихода для возведения на высшую духовную степень... Весь народ в голос рыдал, провожая любимого пастыря, плакал и сам отец Иоанн...

   Н сразу согласился он стать епископом: очень страшила великая ответственность перед Богом и людьми за вручаемую духовную паству, да еще в такое тяжелое для Церкви время... И на соборе 1928 года он стал решительно отказываться от предлагаемой чести, ссылаясь на свое «малознание». Но на следующий день его вызвал Архиепископ Мелетий и повел в Покровский храм, в придел преподобного Сергия – и прямо в алтарь, к образу Спасителя за престолом:

   – Вот, смотри на Спасителя, Которому ты отказываешься служить... И знай, что этот грех ты никогда не замолишь...

   – При виде Спасителя на меня напал трепет и страх, и я, многогрешный, согласился принять святительский сан... – вспоминал впоследствии владыка Иринарх.

   10/23 декабря 1928 года состоялась его хиротония во епископы на Самарско-Уфимскую епархию с именем Иринарха и он приступил к архиерейскому служению со свойственным ему усердием.

   Нступили тяжелые 30-е годы – время повальных репрессий и арестов. Был арестован и владыка Иринарх. Впоследствии он не мог без слез вспоминать эти страшные годы, весь этот невыразимый кошмар, выжить в котором ему помогла только его несокрушимая вера в Бога. Когда во время допросов следователь принуждал его «признаться в шпионской деятельности», стучал кулаком по столу со всевозможными угрозами и, наконец, подняв револьвер, стал угрожать расстрелом, Владыка Иринарх спокойно ему ответил:

   – Я уже говорил вам, что ни в чем не виноват. Больше мне сказать нечего. А что вы мне грозите револьвером, я не боюсь. Мой Христос сказал: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убити».

   Пть лет страдал владыка в разных лагерях и вернулся из заключения только к 1940 году. И вот теперь, после заключения, он Архиепископ Московский и всея Руси! Воистину неисповедимы пути Господни!..

   САрхиепископом Иринархом служили настоятель храма протоиерей Василий Королев, обладающий замечательно чистым и звучным тенором, и священноиерей Лев, уже в преклонном возрасте, но сохранивший прекрасный бас (до своего рукоположения во священники он служил протодиаконом).

   Вликолепно служил с ними и протодиакон Феодор Кондратьев, отличавшийся не только прекрасным тембром действительно протодиаконского баса, но и классической погласицей. Последние годы своей жизни (скончался в 1955 году) он был почти слепым, но служил безошибочно, по памяти. Правда, читать Евангелие он уже не мог, но в дни Богородичных праздников (Введение, Успение), когда по Уставу положено только одно Богородичное Евангелие, он читал его на память с особым чувством торжественности и только одному ему свойственной интонацией. У меня и сейчас в ушах звучит его голос: «Во время оно вниде Иcyc в весь некую, жена же некая именем Марфа прият Его в дом свой...»

   Коме обычных служб каждое воскресенье по окончании Литургии в храме служились молебны (3-4 канона), которые совершал Архиепископ Иринарх со свойственным ему особым усердием в молитве. В то тяжелое время молебны были острой необходимостью для верующих, приносили успокоение и отраду. Поэтому для участия в молебнах всегда оставалось много и певцов, и прихожан.

   6

   Ообенно оживилась жизнь в Покровском храме с появлением епископа Геронтия, вернувшегося из десятилетнего заключения в 1943 году.

   Онажды мама вернулась из храма радостно-возбужденная:

   – Ты знаешь, кто сегодня служил? епископ Геронтий!

   – Какой епископ Геронтий? Разве еще остался в живых кто-то из наших епископов?

   – Да, он чудом уцелел, и теперь вернулся в наш храм, и сегодня служил! Если бы ты слышала, какую замечательную проповедь он сказал!

   – Проповедь? В наше время? После заключения? – я не могла поверить...

   – Да кто же он такой?

   – Да это же владыка Геронтий, епископ Петроградский и Тверской, любимец всей епархии и особенно молодежи. Это какой-то совершенно неиссякаемый источник энергии, умевший привлекать, объединять и вдохновлять верующих, а особенно молодежь! Мне рассказывали, что старообрядческая молодежь в порыве восторга даже качала его на руках. А на всех прежде бывших старообрядческих соборах он был всегда самым активным участником. Вот кто такой владыка Геронтий! И сейчас он у нас в храме! – закончила мама.

   Вследующее же воскресенье я спешу в храм. И вот вижу в епископском облачении невысокого человека, по виду ничем не примечательного, разве что густой короной вьющихся волос, которые каким-то образом сохранились в условиях лагерной жизни.

   Сужба закончилась, и Владыка выходит на амвон, к народу. В руках никаких записок, глаза устремлены в народ. И полилась речь, живая, идущая прямо от сердца. Я стояла, как зачарованная. Из моего поколения никто никогда не слышал таких речей. А он говорил и говорил – просто, доходчиво, понятно и интеллигенту, и простой работнице.

   Сачала он рассказал о сущности прочитанного воскресного Евангелия и о жизни святых, память которых праздновалась в тот день. Затем перешел к самой актуальной теме... Шла война. Многие уже потеряли своих родных и близких, и сердечные раны сильно кровоточили... Владыка своей проповедью влил новые силы в ослабевшие души. Он вспомнил о великих защитниках Родины – Александре Невском, Дмитрии Донском – и призвал следовать их подвигам, не щадя своих сил. Павшие на поле брани в этой священной войне исполнили не только свой гражданский, но и христианский долг. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя», – сказано в Святом Евангелии.

   Црковь, как любвеобильная мать, молится за павших защитников Родины. Ведь еще в XIV веке, после битвы на поле Куликовом, была установлена Дмитриевская суббота для постоянного ежегодного поминовения воинов, отдавших свои жизни за свободу Родины.

    Владыка Геронтий говорил о сущности Церкви как молитвенного единения христиан, о необходимости пребывания верующих в лоне святой Церкви, о непременности участии в Ее богослужениях и неуклонном исполнении Ее святых таинств и законоположений. Святая Церковь – это источник света, и тот, кто теряет живое общение с Церковью, тот отходит от света и, погружаясь во тьму, начинает заблуждаться в своих путях, впадая то в пропасти злых искушении и бед, то в страшную трясину мелочной житейской суеты, чреватой духовным отупением и полным ослеплением.

   Мого говорил о церковном благочинии, о достойном поведении молящихся в храме, а особенно о недопустимости посторонних разговоров в храме:

   – Посмотрите при входе на паперть Покровского собора, – говорил он, – на изображение Ангела с хартией в руках с надписью: «Како не упадет огнь с небесе и не попалит глаголющих в церкви...»

   Зтем он перешел к самым, казалось бы, обыденным житейским вопросам, но они касались совести каждого человека:

   – Вот вы пришли во святой храм... А с чистым ли сердцем? Родители и дети, в мире ли вы живете между собою? Проверьте себя. И ты, свекровь, не обижаешь ли сноху – свою приемную дочь? И ты, сноха, почтительно ли относишься к свекрови – твоей второй матери? Обращаюсь ко всем, дорогие мои чада: если вы пришли в храм, кого-то обидев, и после этого не простились друг с другом, не примирились между собой, то знайте, что свеча ваша погаснет от слез ближнего, и молитва ваша не будет услышана...

   Псле многих строгих обличений он ободрял слушателей призывом не отчаиваться, а, осознав свои грехи, принести в них чистосердечное покаяние и больше к ним не возвращаться.

   – Бог не хощет смерти грешнику, – говорил он, – и еще в древности через своих пророков призывал к покаянию. Он приводил слова святого пророка Исайи: «Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло, научитесь делать добро; ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, – говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю» (Ис. 1,16-18).

   Вадыка призывал молящихся к постоянному самоочищению, к духовному совершенствованию, к высоконравственному, целомудренному образу жизни. Свою проповедь он всегда заканчивал призывом, чтобы каждый человек не только готовился сам, но и помогал другим в этом пути совершенствования – подготовке к будущей вечной жизни. Самые последние слова его проповеди были всегда именно о будущей жизни: «Там лучше, там светлее, там наша жизнь».

   Скаждым праздником, с каждым воскресным днем молящихся становилось все больше, причем увеличивалось и число присоединяющихся к Церкви от инославных вероисповеданий. Так велико было влияние проповедей епископа Геронтия.

   Кгда наступил Великий пост, на исповедь выстроились огромные очереди. Одному настоятелю, протоиерею Василию, принять всех было не под силу, и тогда пришлось принимать исповедников и самим святителям – Архиепископу Иринарху и епископу Геронтию. В храме – лютый холод, а к правому и левому приделу, где проходила исповедь, протянулись длинные очереди исповедников. Время уже к полуночи, а очереди все не уменьшаются. И исповедники, и исповедующие дрожат от холода, но все терпят...

   Вадыка Геронтий привлекал молящихся своей сердечной простотой, доступностью и бесконечной щедростью своей любви к людям. Несмотря на усталость после длинной службы, он останавливался с каждым, кто хотел получить от него благословение, совет или напутствие, всегда делал это с готовностью и любовью. Молящиеся прямо-таки осаждали его и в храме, и на пути домой, и поэтому путь от храма до дома, расстоянием 400-300 метров, иногда занимал у него 2-3 часа.

   7

   Еископ Геронтий (в мире Григорий Иванович Лакомкин) родился в 1872 году в с. Золотилово Костромской губернии (ныне находится в Ивановской области). Семья Лакомкиных была исконно старообрядческой и очень многочисленной: когда мать Григория Ивановича, Манефа Дмитриевна, вышедши замуж, вошла в семью Лакомкиных, она стала 37-м членом семьи. Отец – Иван Григорьевич – был священником в с. Золотилово. Приход был очень бедным, и потому главным источником существования были крестьянские работы, в которыми занималась вся семья, включая и детей. Но в первую очередь, в семье исполнялись все положенные молитвы, а по праздникам – неуклонно все богослужения в церкви. Все дети с ранних лет приучались к церковному чтению, пению и богослужебному уставу.

   Прегруженность службами и тяжелыми крестьянскими работами подорвали здоровье отца Иоанна, и он рано скончался, оставив жену и троих детей. Вскоре после этого старшего сына отца Иоанна – Георгия Ивановича – народ избрал священником с. Золотилово. Подрастал и Григорий Иванович, совершенствовавшийся с каждым днем в пении и чтении, которые особенно любил. По достижении совершеннолетия он женился на Анне Дмитриевне, и «Аннушка» стала ему верной помощницей. Вскоре после женитьбы Григорий Иванович был призван на военную службу, где ему пришлось пережить много неприятностей как убежденному старообрядцу, но он из всех неблагоприятных обстоятельств вышел с честью.

   Чрез 4 года он вернулся к любимой семье, и в скором времени после возвращения – в 1906 году – был рукоположен во священноиерея на приход с. Стрельниково Костромской губернии. И здесь-то проявились во всю ширь исключительные дарования отца Григория: необыкновенная энергия, предприимчивость, знание церковных канонов, богослужения, пения, чтения, Священного Писания и дар слова – проповеди. Разорившийся Стрельниковский приход, погрязший в пьянстве и склоках, через короткое время преобразился в образцовую общину. Полуразвалившийся храм был переоборудован, причем большинство работ отец Григорий делал своими руками; было открыто начальное училище с обучением при нем церковному пению – на 110 человек; для ликвидации повального пьянства было организовано «братство трезвости», которое успешно помогало бороться со страшный недугом. Ко всему этому можно добавить его замечательные проповеди и живое общение с людьми. А отсюда – то огромное уважение и искренняя любовь ко отцу Григорию всех прихожан и даже инаковерующих, с которыми он проводил многочисленные беседы и диспуты, в результате которых к Старообрядческой Церкви присоединялось множество беспововцев (федосеевцы, поморцы, спасовцы, странники), а также и никониан.

   В1908 году отца Григория постигло несчастье: скончалась его жена, матушка Анна Дмитриевна, оставившая ему двух малолетних детей. Оплакивал ее весь приход, полюбивший эту удивительно кроткую, добрую и мудрую женщину. Но нужно было продолжать начатое дело пастырского служения, на что уходило все время, все силы, и это помогало пережить тяжелую потерю.

   Пошло еще немного времени, и святая Церковь призвала отца Григория на высшее служение: в 1912 году он был отозван из Стрельниковской общины для рукоположения в сан епископа. С горькими слезами прощались прихожане со своим любимым пастырем... Плакал и сам отец Григорий, расставаясь со своими духовными чадами, но не посмел ослушаться призыва Освященного Собора и самого первосвятителя Архиепископа Иоанна.

   Ввоскресенье 11 марта 1912 года священноиерей Григорий Лакомкин, накануне принявший постриг и ставший священноиноком Геронтием, был рукоположен в сан епископа на Петроградско-Тверскую епархию. А незадолго до этого, в 1910 году, его старший брат священноиерей Георгий, настоятель Золотиловского прихода, также был рукоположен во епископа на Донецко-Донскую епархию с именем Геннадия. По-христиански радовалась их мать – матушка Манефа, что два ее сына вступили на путь святительского служения Святой Церкви.

   Н новом поприще Владыка Геронтий широко проявил свой талант организатора, общественного деятеля и проповедника Слова Божия. За время его архипастырской деятельности было перестроено и вновь построено около 20 храмов, организовано более 15 училищ церковного пения и чтения. В Ленинграде в 1922 году было основано «Братство имени священномученика протопопа Аввакума» для углубления знаний Священного Писания, а также пастырские курсы.

   Мого тяжелых моментов пережил Владыка Геронтий. Но особенно трагическим оказался для него 1932 год. Тогда был арестован и расстрелян его родной брат по плоти и собрат по духовному служению святой Церкви – епископ Геннадий Донецко-Донской. Тогда же был арестован и сам епископ Геронтий и приговорен к 10 годам заключения. Одновременно с Владыкой арестовали и его единственного1 сына Геннадия Григорьевича и тоже приговорили к 10 годам лишения свободы.

   Гннадий Григорьевич был человеком, достойным своего отца. Очень начитанный, имеющий глубокие религиозные убеждения, он был один из организаторов «Братства…», в котором читал замечательные философско-богословские лекции. Ему и до ареста пришлось многое испытать: начавши учиться в 1915 году в Старообрядческом Институте, после его закрытия он поступил на физико-математический факультет одного из институтов города Ленинграда, но был оттуда исключен как сын священнослужителя и стал лишенцем, не имевшим никаких прав. Но Геннадий Григорьевич не падал духом и продолжал свое образование самостоятельно, обучал желающих церковному пению и чтению.

   Ивот теперь оба они, – и епископ Геронтий, и Геннадий Григорьевич – в тюрьме... Следствие... Допросы о «преступлениях», которые никогда не совершались... И лагерная жизнь со всеми тяготами: голод до цинги, холод до обморожения, бараки, кишащие вшами, и ко всему – бесконечные унижения, оскорбления, издевательства...

   Вадыка Геронтий выжил только благодаря своей глубокой вере в Бога, непрестанным молитвам, которые он возносил постоянно в любых условиях. Например, в дни празднования Пасхи он всю пасхальную службу, которую знал наизусть, неоднократно пропевал мысленно, «про себя», в душе.

   Пмогали ему и неподкупная честность, справедливость, самоотречение и доброта, чем он снискал к себе глубокое уважение со стороны всех окружающих арестантов, не только политических, но и «урок», т.е. преступников-уголовников (в то время и «политические», и «уголовные» находились вместе).

   Еинственными, кто не терпел арестанта Лакомкина, которому был поручен санитарный надзор в лагерной больнице, были «несуны» – должностные лица при больнице: бухгалтер, лекпомы и другие, привыкшие кормиться за счет больных. И как было им не возмущаться: какой-то новый санитар Лакомкин не разрешает им брать продукты из больничной кухни! Смеет говорить, что и без того рацион больных слишком скуден! И они старались строить ему ковы и козни, подвергая оскорблениям, унижениям, перемещениям в наиболее худшие условия лагерной жизни.

   Н Лакомкин не сдавался... и продолжал искать, чем помочь больным. Однажды он приспособился варить какой-то особенный витаминный квас из хвои, спасающий от цинги... Вскоре этот квас получил такую популярность, что за ним стали приезжать посланцы от высокого начальства... Дело развивалось, и санитар Лакомкин сконструировал даже хвоестригальную машину для увеличения производительности: спрос на ценное лекарство рос с каждым днем...

   Уажение к санитару Лакомкину со стороны лагерного начальства возрастало, и ему стали поручать более ответственные работы, например, сбор лекарственных трав и приготовление лечебных отваров.

   Пошли наконец томительные 10 лет – 10 лет пребывания в различных лагерях страны! В ноябре 1942 года епископ Геронтий был освобожден и вернулся в Кострому. В 1943 году он был уже зарегистрирован в Стрельникове как епископ Костромской и Ярославский, а вскоре вызван в Москву, где стал помощником Архиепископа Иринарха Московского и всея Руси.

   8

   Япознакомилась с епископом Геронтием только в 1944 году, в семье у одних общих знакомых. Из беседы с ним я узнала удивительные новости: Старообрядческая Архиепископия добилась разрешения издать старообрядческий календарь на 1945 год. Владыка Геронтий выразил надежду, что вслед за этим будет возможно издание и другой церковной литературы. Кроме того, с обычной своей энергией он ходатайствовал о разрешении открыть необходимые для старообрядчества пастырские курсы. Он развернул такую программу деятельности Архиепископии, что у меня дух захватило. Вот бы мне принять участие в издательской работе! Ведь тогда я могла бы познакомиться с богословской литературой, которая меня интересовала всегда, но была недоступна: в библиотеках такие книги не выдавались.

   Якоротко рассказала о себе: что я уроженка Рогожского кладбища, работаю учительницей в школе и учусь на вечернем отделении Московского Городского педагогического института; что поняла свою ошибку в выборе профессии: человек с религиозными убеждениями не может работать в школе, где преподавателям вменяется в обязанность постоянно проводить атеистическую работу. И выбор у меня только один: или кривить душой, или уйти из школы.

   Уменя не было никакой надежды, что положение верующих в школе улучшится. Преподаватель политэкономии в нашем институте по фамилии Глейх на своих лекциях неоднократно предупреждал нас, студентов, что религия нам не нужна, что смягчившееся к ней отношение со стороны Правительства – только временная уступка ради наших союзников, и потому наш прямой долг, наша обязанность – активизировать атеистическую работу среди учащихся.

   Явысказала владыке Геронтию свое желание поработать для Церкви, и он принял мое предложение. Оказалось, что в Архиепископии работать пока некому: желающих числиться официальными сотрудниками найти было трудно.

   Дя начала Владыка Геронтий попросил меня сделать корректуру календаря на 1945 год, на что я охотно согласилась. Конечно, материал был крайне беден: месяцеслов, алфавит имен, вечерние и утренние молитвы. Но это было первое старообрядческое издание после многолетнего перерыва. Я была счастлива и оказанным доверием, и самой работой. Главная трудность была со временем: с утра я в школе, вечером в институте, значит, остается только ночь. И вот по ночам я и начала свою первую работу над календарем.

   9

   Зкончив работу, я направилась сдать ее в «канцелярию» Архиепископии. В то время находилась она, тяжело вспоминать, у чужого порога – на паперти единоверческого храма. Войдя под своды арки, я увидела тяжелую железную дверь запертой. На мой звонок открыл незнакомый мужчина лет 50-ти, с бородой, которая меня очень удивила: все лицо было выбрито, а на подбородке висела, как приклеенная, борода в форме подручника. Удивил и даже обидел он меня своим вопросом:

   – Девочка, тебе кого нужно?

   – Мне нужно видеть епископа Геронтия, по делу.

   – Ну, проходи, он скоро должен придти.

   Явошла в темную прихожую. Направо была закрытая дверь. Прямо – мрачное помещение, разделенное перегородкой на две части. В левой – с окнами на север – располагалась «канцелярия», а в правой было что-то вроде кухни с печкой и большим жестяным чайником на ней.

   Псреди канцелярии стоял огромный обеденный стол, деревянный, ничем не покрытый. Вдоль стен стояло несколько деревянных широких лавок. В переднем углу иконостас с иконами. А на западной стене огромный портрет Архиепископа Иоанна (Картушина), работы художника Струнникова.

   Вканцелярии находилось трое мужчин и две женщины, которые приехали в Архиепископию по церковным делам. Человек, открывший мне двери, отрекомендовался ответственным секретарем Архиепископии Кириллом Александровичем Абрикосовым, о котором я уже не раз слышала, но ни разу не видела. Заметив в моих руках корректуру, он вдруг обратился ко мне:

   – Простите, пожалуйста. Вы не Галина Александровна?

   – Да, я самая.

   – Простите, что я не узнал вас. Мне Владыка Геронтий говорил, что нашел человека, согласившегося помочь в работе над календарем и назвал ваше имя, но я никак не ожидал, что вы такая молоденькая, и не узнал Вас, простите, пожалуйста.

   Пка я ждала Владыку Геронтия, Кирилл Александрович очень охотно рассказал о себе. Происходил он из семьи известных фабрикантов-кондитеров Абрикосовых; его ближайшие родственники стали крупными знаменитостями: один – известный артист, другой – выдающийся врач-патологоанатом, третий – талантливый конструктор. Сам же он юрист. Присоединиться к старообрядчеству его побудила книга И. А. Кириллова «Правда старой веры», и теперь он ответственный секретарь Архиепископии, старается помочь наладить ее деятельность. Потом разговор коснулся широких планах Архиепископии: правительство разрешило издание старообрядческого календаря, далее будут издаваться журналы, или ежемесячные, или ежегодник; в скором времени будут открыты пастырские курсы, старообрядцам вернут единоверческий храм, в котором можно будет молиться в холодное время года. Кирилл Александрович говорил и о том, что поставлен вопрос о ликвидации прядильной фабрики, соседство которой опасно для Покровского храма, и о многом-многом другом.

   Яверила и не верила. И хорошо, что не верила: слишком тяжело было бы разочаровываться. Из всех планов этих впоследствии осуществилось только два: издание старообрядческих календарей (и оно прерывалось с 1950 до 1955 года) и снос в 1945 году с территории храма прядильной фабрики.

   Пка Кирилл Александрович говорил, открылась дверь, которую я видела в темной прихожей, и в канцелярию вошел Архиепископ Иринарх. Оказалось, что за этой дверью находится его крошечная, как игрушечная, келейка. Чтобы жить в таких «архиерейских покоях», где не было самых элементарных удобств, нужно быть действительно «смиренным», как архиереи именуют себя в своих подписях.

   Ивот в этом помещении, на чужой паперти, и поднималась из руин Старообрядческая Архиепископия Московская и всея Руси, прекратившая в 1937 году свое существование, а теперь снова воскресающая из пепла... Ведь у нас уже 2 архиерея!

   Пи появлении Архиепископа все встали и поочередно подошли к нему под благословение. Далее началась его беседа с прибывшими, чему я оказалась невольной свидетельницей. С каким вниманием выслушивал Архиепископ Иринарх их просьбы, их нужды, и какие мудрые советы им давал!

   Восновном все прибывшие были посланцам и из закрытых в 30-е годы. Узнав, что в Москве снова появилась Старообрядческая Архиепископия, они приехали искать помощи в восстановлении общин. С собой они привезли письменные просьбы от верующих с сотнями подписей. У меня сердце переворачивалось, слушая их просьбы...

   Пмогите ради Христа... У нас дети умирают некрещеными... Молодежь вступает в брак без церковного благословения, живут не венчанные... Старики умирают без покаяния, без последнего церковного напутствия и лежат в могилах без церковного погребения... Наши сыновья погибли на фронте, а нам негде за них помолиться... Живем, как скоты. Церковь нашу сломали, но мы найдем молитвенное помещение. Или купим дом или арендуем – только помогите нам зарегистрировать общину.

   Ивсе это со слезами и земными поклонами...

   Тм временем и Владыка Геронтий пришел. Когда он благословил всех присутствующих, я вручила ему свою работу. Просмотрев ее, Владыка выразил одобрение, и я вернулась домой с радостью, что смогла выполнить первое задание Архиепископии.

   Чрез некоторое время ко мне обратились с новой просьбой из Архиепископии – помочь в многочисленной переписке. Письма в Архиепископию поступали со всех концов Советского Союза, куда только успели дойти вести, что в Москве снова ожил старообрядческий центр – Старообрядческая Архиепископия Московская и всея Руси. Письма приходили по самым разным вопросам – от церковно-канонических и до обращений за советом в частной жизни. Отвечали на письма сами архиереи, собственноручно. Вел большую переписку и настоятель храма протоиерей Василий Королев. Ни секретаря, ни машинистки в канцелярии не было. Правда, был ответственный секретарь К. А. Абрикосов, но он в эту переписку не вникал. Основной его работой было осуществление связи между Архиепископией и Советом по делам религиозных культов при Совете Министров СССР.

   Кнечно, я с большой охотой согласилась помочь в этой работе. Мне приобрели старенькую пишущую портативную машинку, на которой я и начала свои первые уроки печатания.

   Чрез некоторое время мне предложили перейти на постоянную работу в Архиепископию, но я не могла сразу оставить школу, где не хватало учителей, и продолжала работать «по совместительству». Только в конце 1945 года я перешла на постоянную работу при Архиепископии.

   10

   Шл апрель 1945 года. Еще рвались снаряды, еще лилась кровь и продолжали лететь по почте «похоронки»... Но настроение у всех бодрое: наши войска уже далеко на западе, в самой Германии. Скоро-скоро должен закончиться этот страшный кошмар, продолжающийся уже около 4-х лет... И тогда засияет светлая заря мирной жизни, правда... для тех, кто остался жив. Неужели это будет – мир? Неужели не будет больше взрывов, растерзанных тел, рек крови? Как же хочется дождаться этого дня! И неужели будет день, когда я войду в булочную и смогу купить целую буханку ржаного хлеба, и буду ее есть, есть, есть?

   Внароде давно уже носились слухи, что война кончится в великий день. А ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ – ПАСХА ХРИСТОВА – приближался. В этом году – в 1945-м – он будет 6 мая (23 мая с. ст.), совпадая с праздником святого великомученика и победоносца Георгия.

   Ивот мы идем к светлой утрене. Сколько же собралось молящихся! Давно я столько не видела – тысяч 12-14! На клиросах было невыносимо тесно. Поэтому, чтобы свободнее было петь, к началу утрени хор разместился наверху храма – «на хорах». И вот уже поем канон Священной Пасхи – «Христос Воскресе из мертвых!». Время приблизилось к часу ночи. Вдруг на хорах появляется запыхавшаяся от бега одна из певиц, работавшая в одном из иностранных посольств, и со слезами говорит:

   – Христос Воскресе! Война кончилась! Только что получили известие. Теперь ждите официальное правительственное сообщение.

   Яне могу выразить словами то впечатление, которое произвела на нас эта весть. С еще большим чувством радости продолжали мы пение канона: «Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимыи же весь и не видимый, Христос Бог востал есть, веселие вечное».

   Кгда служба кончилась, я поспешила домой. Мама и ее сестра были уже дома и накрывали стол. Дедушка разогревал чайник на керосинке. Вид праздничной комнаты показался мне необыкновенным. Сквозь чистые тюлевые занавески празднично струились потоки солнечных лучей, но и свет не был обычным, спокойным, недвижимым, а колыхался, волнами играл по стенам. Это было необыкновенно! Видимо, и солнышко радовалось этому великому дню – Дню Священной Пасхи и настающему Дню Мирной Жизни!

   – Христос Воскресе! – воскликнула я. – Война кончилась!

   Вответ я услышала только два слова:

   – Воистину Воскресе!

   Рстерянные, потрясенные, они могли ответить только слезами невыразимых чувств...

   Сэтого дня мы стали ждать официальных сообщений. Beчером 8 мая по радио было сделано предупреждение – ждать важное сообщение. Ждем... Вот уже 12 часов ночи... Время замедляет свой ход, появляется уже нетерпение... Час ночи... Ждем… И только часа в 2 ночи раздался торжественный голос Левитана с известием, которое ждали не только мы, но и вся страна и весь мир – ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ!

   М уже знали это, и все же официальное сообщение снова невыразимо взволновало нас. Не выдержав нахлынувшего чувства, я выбежала на улицу и стала стучать в соседние дома:

   – Вставайте, война кончилась!

   Дери на мой стук открывались, и в ответ на мои слова встречавшие меня крестились и плакали и от радости, что кончилось кровопролитие, и от горя – ведь кого-то с войны они никогда не дождутся...

   В всей моей жизни не было дня, радостнее этого!

   Днь 9 мая был объявлен всенародным праздником и нерабочим днем. И наступившим утром 9 мая 1945 года вся страна встречала праздник Победы – радостью и слезами, торжественными салютами и еще неутихшими стонами раненых... И где-то еще продолжались отдельные стычки, звучали отдельные выстрелы... Но Солнце Мира уже высоко поднялось над Землей...

   11

   Всть об окончании войны принесла великую радость и в Архиепископию, но она соединялась с чувством горечи о невозвратимых утратах. «Слава Тебе, Господи, – говорил со слезами Архиепископ Иринарх, – наконец-то закончилось страшное кровопролитие... Только вот зять-то мой священноиерей Павел никогда не вернется... Погиб он на фронте в самые первые дни войны. Четверо детей остались у Оленьки... Все еще малые. В Костроме живут. Трудно им... Старший-то, ему 15 лет, пошел на завод молотобойцем работать – надо семье помогать.

   Рдовался окончанию войны и владыка Геронтий: настают новые времена. В истории много примеров, когда великие события сопровождались актом милосердия – амнистией заключенных. А может быть, и вообще пересмотрят все дела и освободят тысячи людей с полной реабилитацией – ведь они же ни в чем не виноваты... И вернутся домой те великие страдальцы, среди которых он провел десять лет своей жизни... И вернется его любимый сын Геннадий... Может быть, учтут его труд в лагерях, где он работал прорабом на самых трудных участках: около ст. Талдом построил райгородок, строил шлюзы Москва-Волга, вокзалы на железных дорогах... И за все свои работы считался «стахановцем». Может быть, все это учтут... Только вот свои религиозные убеждения он не скрывал, выступал открыто в защиту христианской веры... и вот снова получил 10 лет без права переписки... Где-то он теперь? Да, начинается новое время, теперь появилась надежда. Скорее, скорее сделать запрос! Может быть, скоро, очень скоро я его увижу...

   Чрез некоторое время (в конце 1945 года или начале 1946) Владыка Геронтий получил официальное извещение, что его сын, Геннадий Григорьевич Лакомкин скончался в лагерях 12 августа 1945 года...

   Тперь встреча возможна только там, где «лучше, где светлее, где наша вечная жизнь...»

   12

   А моя работа продолжалась, Я уже научилась довольно быстро печатать на машинке, хотя делала это самоучкой. Чаще всего мне приходилось перепечатывать ответы на письма. Сколько же я всего узнала! Владыка Геронтий писал очень подробно, с привлечением отрывков из Священного Писания, с примерами из жизни святых. Это были как бы маленькие проповеди. Очень приятно было перепечатывать и письма Архиепископа Иринарха. Они были такими задушевными, как будто бы адресовались очень близкому, родному человеку.

   Н самые простые, обыденные письма я стала отвечать уже самостоятельно.

   Нконец, вышел календарь на 1945 год, конечно, с опозданием. Но все равно это было радостное событие – первое издание после многолетнего перерыва. Тираж был небольшой, но об издании еще никто не звал, частных заказов было мало, и тираж был полностью распределен по общинам. Вот здесь-то мне пришлось трудновато. Запечатать бандероли и надписать адреса – это не страшно. А вот отправлять их на почту было очень тяжело – районные отделения связи в то время бандероли не принимали, и мне приходилось доставлять их на главный почтамт.

   Вяв в обе руки тяжелые связки, длиной почти до земли, я шла пешком до Октябрьского Депо, там садилась на трамвай № 15 и ехала до пл. Дзержинского, а оттуда опять пешком по ул. Кирова до главного почтамта. Тяжело было очень, но все искупала радость, с какой общины принимали наши посылки.

   Окрывалось все больше общин – недаром прибывали в Архиепископию ходоки из закрытых ранее приходов. Благодаря энергичному ходатайству Архиепископа Иринарха и епископа Геронтия перед Советом по делам религиозных культов удалось возобновить деятельность десятков приходов, среди которых были и такие крупные, как в Горьком, в Егорьевске (Алешино) Московской обл. и др.

   Ксожалению, открытие общин происходило далеко не просто, и не всегда успешно. Так, например, начиная с 1945 года, ежегодно приезжали ходатаи с просьбой открыть общину для ленинградских старообрядцев, проявивших самоотверженность в защите своего города-героя, перенесших блокаду и потерявших множество своих родных и близких. Их храм на Громовском кладбище был уничтожен и вот теперь, после страшных испытаний войны, они просили об открытии своей общины. Но на все просьбы и ходатайства ленинградцы постоянно получали отказ под самыми различными предлогами2 .

   Ткже припоминается мне случай в 1948 году, когда было назначено открытие восьми старообрядческих общин, среди которых были такие крупные, как барнаульская, боровская. Все документы были подготовлены, все согласовано, и верующие торжествовали, ожидая со дня на день открытия своих общин. И вдруг – неожиданный приказ: немедленно приостановить открытие…

   Н все же к началу 50-х годов было открыто уже более 100 общин. Теперь беда была в том, что для их окормления не хватало священников. Одни погибли в 30-е годы, другие, оставшиеся в живых, еще не вернулись из заключения, третьи – где-то прозябали на случайных гражданских работах. Всех их надо было разыскать, уговорить вернуться на церковную службу и определить на свободные приходы. Там, где готовых священников не находилось, подыскивали кандидатов и рукополагали в священный сан для нуждающейся общины. Священнические хиротонии в те дни совершались необычайно часто, и все они состоялись в Покровском храме Рогожского кладбища...

   Д, работа, проделанная Старообрядческой Архиепископией в те годы, была колоссальной. И во всем трудились сообща Архиепископ Иринарх и епископ Геронтий. Меня поражала их удивительная трудоспособность, энергия, их общая горячая преданность святой Церкви. В искренней братской любви между собою они как бы дополняли друг друга.

   Оромный вклад приносили и другие члены Совета Архиепископии, и в первую очередь, протоиерей Василий Королев, который иногда целыми неделями жил при Архиепископии, при Покровском храме, не уезжая домой.

   Вкоре перед Советом Архиепископии встала очень трудная проблема – найти кандидата в епископы. Жизнь старообрядчества оживляется, «жатвы много, а делателей мало» – не хватает духовных руководителей. Нужно было найти опытного, авторитетного руководителя на этот высокий пост. И вот такой человек нанелся. Это был протоиерей Иоанн Михайлович Моржаков, числящийся кандидатом в епископы еще с собора 1927 года.

   3 сентября 1945 года отец Иоанн был пострижен во священноинока с именем Иосифа, а 9 сентября того же года состоялась святительская хиротония: священноинок Иосиф был рукоположен во епископа на Кишиневско-Одесскую епархию3 .

   Вем своим видом, выправкой, голосовыми интонациями епископ Иосиф органически влился в сонм служителей Рогожского кладбища. Правда, он скоро уехал в Кишинев, где ему предстояло много потрудиться над вверенной ему новой паствой, но приезжал он часто, и московские прихожане были очень рады видеть владыку Иосифа в святительском облачении в Покровском храме, когда он, прямой, как свеча, не спеша, даже не шел, а плыл по амвону. Молитвенные возгласы его бархатистого голоса были выдержанными, спокойными и способствовали глубоко молитвенному настрою молящихся.

   Тперь в старообрядчестве стало уже 3 архиерея! Это была победа, это было торжество Церкви Христовой!

   13

   Псле окончания войны, в 1945 году, было, наконец, удовлетворено ходатайство Архиепископии о сносе прядильной фабрики, соседство которой было очень опасно для Покровского храма – в любой момент мог вспыхнуть пожар..

   Фбрику снесли, и между храмами – Покровским и Никольским (единоверческим) оказалось широкое свободное пространство. Сразу стало веселее и светлее. Освободившуюся площадку очистили, разровняли, и ко времени первой послевоенной Пасхи – 8/21 апреля 1946 года – была приготовлена дорога для совершения крестного хода вокруг храма – впервые за последние 15 лет это сделалось возможным!

   Кначалу крестного хода молящихся собралось – не сосчитать! Весь храм был переполнен, трудно было высвободить руку, чтобы перекреститься. И еще полно на улице...

   Кестный ход выходит из храма с великим трудом: чтобы пропустить хоругви, иконы и идущее за ними духовенство, нужно было разомкнуться стене народа. Но только духовенство ступило на паперть, волны народа моментально сомкнулись и стеснили идущий вслед хор. С трудом пробрались певцы сквозь толпу, чтобы догнать духовенство. В последующие годы этот урок был учтен, и в дверях увеличили число дежурных – сильных мужчин, следящих за порядком выхода и последующего входа крестного хода.

   Ивот крестный ход совершил полный круг вокруг храма. Торжественно звучит пасхальная песнь: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех...» Многие тронуты до слез... И вдруг... Что это? Со стороны свист, выкрики... Это откуда-то вынырнули хулиганствующие молодчики. Видимо, сильна еще привычка почитать геройством оскорбление верующих. И в последующие годы во время крестных ходов повторялись хулиганские выходки: и свист, и оскорбительные выкрики, и бросание в иконы, духовенство, верующих комьями снега... Да, наследие 30-х годов сохранялось еще долгое время... Только спустя лет 10-15 хулиганство прекратилось.

   Псле троекратного обхождения вокруг храма крестный ход остановился у паперти. Исполняется торжественный чин встречи Воскресшего Христа, пропевается многократно «Христос Воскресе», пора возвращаться в храм. Открываются двери, но как же войти? Храм уже полон! Большинство молящихся и не покидало его, чтобы сохранить свои места... С большим трудом духовенство пробирается к алтарю... А что делать с народом, который остался на улице? И тогда был найден выход: часть хора поднялась наверх Покровского храма – «на хоры», чтобы петь пасхальную службу там, а другие певцы перешли на северную паперть, чтобы петь на открытом воздухе для всех, кто не смог уместиться в храме, чтобы никто из молящихся не был лишен торжества пасхального богослужения4 .

   Тк была встречена на Рогожском кладбище первая послевоенная Пасха. И всю Светлую неделю совершались службы с соборным служением духовенства, с ежедневными крестными ходами с артосом вокруг храма при огромном стечении молящихся.

   14

   Чрез 2 седмицы после Пасхи, в неделю святых жен-мироносиц, состоялось необычное для людей моего поколения торжество – крестный ход на архиерейские могилы Рогожского кладбища с пением канона Пасхе. Было возобновлена старинная традиция – совершать крестный ход в память распечатания алтарей Рогожского кладбища в 1905 году.

   Был ясный, солнечный день 22 апреля (5 мая н. ст.). Торжественное шествие крестного хода двинулось из врат собора по главной дороге, затем обошло здание бывшей старообрядческой гостиницы и вошло на территорию кладбища. Трудно описать то чувство торжественности и сердечного умиления, которое производило это необычное шествие, вытянувшееся длинной лентой от самого храма, через все кладбище до архиерейских могил. Впереди, на фоне ясного голубого неба, колыхались хоругви, за ними двигался целый ряд особо чтимых икон, за которыми шло духовенство в белых серебряных ризах, блистающих на солнце. Впереди шли протодиакон Феодор Кондратьев и диакон Василий Марков; за ними шествовал священноинок Вениамин (впоследствии епископ), далее священники: отец Петр Михеев (благочинный Московской области), отец Игнатий Абрамов, отец Макарий Муравьев, отец Василий Тихонов, далее архимандрит Иоаникий и настоятель Покровского собора протоиерей Василий Королев. Замыкали шествие высокопреосвященнейший Иринарх, Архиепископ Московский и всея Руси, и преосвященнейший Геронтий, епископ Ярославский и Костромской – в сопровождении нескольких стихарных с рипидами, дикирием и трикирием. За ними шел огромный хор Рогожского кладбища (свыше 100 человек). Все это было необыкновенно празднично, торжественно. Когда духовенство возглашало «Христос Воскресе!», все множество народа отвечало: «Воистину Воскресе!» В последующие годы торжества в неделю жен-мироносиц стали более скромными – с крестным ходом только вокруг храма. Зато число духовенства – участников торжества – значительно увеличилось: на этот праздник стали ежегодно съезжаться гости со всех концов нашей Родины, как духовенство, так и миряне. И участие гостей в торжестве создавало особый праздничный подъем.

   15

   Впоминая послевоенное время, я остаюсь под впечатлением, что это были годы особенного подъема церковной жизни, годы горения верующих сердец, и это отражалось во всех сферах церковного бытия.

   Ообенно ярко вспоминаются многочисленные священнические хиротонии, совершающиеся в то время особенно часто. И, конечно, совершенно незабываемыми были первые епископские хиротонии.

   Вкоре после рукоположения епископа Иосифа была совершена вторая святительская хиротония: 11 августа (29 июля с. ст.) 1946 года священноинок Вениамин (в мире Василий Федорович Агальцев) был рукоположен во епископа на Киево-Винницкую епархию. Московские прихожане хорошо знали священноинока Вениамина и почитали его как неустанного молитвенника, постоянно помогающего немногочисленному московскому духовенству в их трудах. Мне он запомнился как человек «не от мира сего» – настолько поражала меня его удивительная кротость, его постоянная готовность помочь в каждодневных богослужениях и требах Московской общины, его безотказность отслужить несколько дней подряд Литургии, съездить в любое время дня и ночи по вызову к больному, исполнить другие просьбы и поручения как архипастырей, так и рядового московского духовенства... Жил он, будучи священноиноком, в помещении Архиепископии на паперти единоверческого храма в кухонном отделении, но никогда и ни на что не жаловался. После рукоположения во епископа служил сначала в Киевско-Винницкой, а потом в Клинцовско-Новозыбковской епархии, где был высоко чтим своей паствой как неутомимый молитвенник.

   А в 1948 году состоялась уже третья святительская хиротония. На Донецко-Донскую и Кавказскую епархию был рукоположен во епископы протоиерей Феофилакт Феофилактович Слесарев, принявший при постриге во священноиноки имя Флавиан5 . До этого времени протоиерей Феофилакт был бессменным настоятелем старообрядческой общины с. Городищи Ворошиловградской областиколо 40 лет. Среди старообрядчества он был известен как человек большой начитанности, знающий отлично Священное Писание и церковные правила. Во всех прежде бывших соборах отец Феофилакт принимал всегда самое живое участие. И вот теперь он – преосвященнейший Флавиан, старообрядческий епископ Донецко-Донской и Кавказский!

   Тким образом, в 1948 году в Старообрядческой Церкви стало уже 5 архиереев! И какое же великое торжество было в Покровском соборе, когда все они вкупе совершали соборную службу!

   Сужили все они истово, вдохновенно, молитвенно. Всех их объединяла преданность святой Церкви и личная любовь друг к другу. К ним воистину можно было применить слова ирмоса из канона на великий четверток: «Союзом любви связуеми апостоли себе Христу предаша...».

   Рзвивалась и хозяйственная деятельность Архиепископии. Была проведена реставрация Покровского собора Рогожского кладбища. После трудных тридцатых годов, военных лет храм пришел в аварийное состояние. И Архиепископия приняла на себя колоссальный труд – произвести полный капитальный ремонт храма, включая такие сложные работы, как перекрытие кровли и золочение креста на куполе храма.

   Коме того, проводилась реставрация древних икон, были привлечены крупные специалисты – художники-реставраторы, например, братья И. А. и Н. А. Барановы. Здесь нельзя не отметить огромную энергию и талант организатора, хозяйственника и администратора – настоятеля Покровского храма и члена Совета Архиепископии протоиерея Василия Королева, руководившего этими работами.

   А в 1947 году началось восстановление взорванной и совершенно разрушенной колокольни, которая к этому времени была возвращена Старообрядческой Архиепископии. Средства требовались огромнейшие. Где их взять? Пришлось обращаться за помощью не только к прихожанам Рогожского кладбища, но и кликнуть клич по всей матушке России. Были разосланы обращения с просьбой о материальной помощи по всем старообрядческим приходам и по всем адресам частных лиц, какие только были в Архиепископии. Старообрядчество живо откликнулось на этот призыв, и необходимые средства были собраны. Уже через два года ремонтно-восстановительные работы были закончены. При этом были внесены небольшие изменения. Для увеличения вместимости храма под колокольней на месте разрушенной паперти была сделана пристройка с хорами наверху. Благодаря этому вместимость храма увеличилась вдвое. В конце 1949 года храм был освящен во имя Успения Пресвятой Богородицы. В храме было проведено отопление, и теперь в зимние холода богослужения можно было совершать в теплом помещении не только в будничные дни, но и в небольшие праздники и даже по воскресеньям.

   В1949-1950 году в распоряжение Архиепископии было отдано помещение бывшей старообрядческой часовни. К тому времени оно переменило уже несколько хозяев и находилось в полуразрушенном состоянии. Был срочно сделан капитальный ремонт, и совершилось долгожданное событие: Старообрядческая Архиепископия получила хоть маленькое, но свое собственное помещение, уйдя с унизительного положения приживалки на чужой паперти. В дальнейшем (в 1952 году) к этому зданию была сделана пристройка, и с тех пор оно существует в том виде, в каком мы знаем его сейчас.

   Ргожское кладбище возрождалось: здесь был центр Старообрядческой Церкви – Старообрядческая Архиепископия Московская и всея Руси, здесь вновь обрел свою красоту и величие Покровский кафедр