20 июня мир отмечает Международный день беженцев и вынужденных переселенцев. О проблемах граждан бывшего Союза, вернувшихся в Россию с территории иностранных государств, рассказывает непосредственная участница этого процесса врач-психотерапевт Елена Сизова.

   Предыстория

   — Историю моей жизни в Казахстане, в городе Целинограде (он же Астана, он же Акмола), нужно начинать издалека. Мой прадед по материнской линии, казак из Черниговской губернии, отправился в крепость Акмолу по жребию — охранять караванный путь, защищать российские торговые интересы. Другой мой прадед — историческая личность, очень образованный человек, его фамилия прослеживается с 18 века — был послан специалистом на Корсакпаевский медеплавильный завод. По линии деда — несколько поколений военных инженеров, ученых. Бабушка, выпускница ленинградского института, поднимала библиотечное дело целинного края. Сам Целиноград — традиционно город ссыльных и репрессированных. Здесь был акмолинский лагерь жен «врагов народа», рядом — печально знаменитый Карлаг. В конце 30-х годов сюда ссылали поляков и корейцев, с 41-го — немцев, в 43-м — чеченцев и ингушей. Эвакуация заводов в военные годы тоже добавила народов и языков — более многонационального сообщества, чем в Целинограде времен Союза, я не знаю.

   Как рухнул мой мир

   Мя семья — именно вынужденные переселенцы. Уезжать совсем не хотелось: там была наша родина, в эту землю вкладывали свои усилия поколения наших родных. Если вспомнить недавнее прошлое — Казахстан не хотел отделяться от России, наши народы слишком многое связывает. Но — правители не нашли общего языка, а в любой борьбе за власть национальная карта разыгрывается в первую очередь. Мы 5 лет прожили с российским гражданством на территории государства, в одночасье ставшего иностранным. Все начиналось с языковой, бытовой дискриминации — это была не государственная политика, но с «издержками» патриотизма мы сталкивались на каждом шагу. Например, плакаты «Не уезжайте, русские, — нам нужны рабы и проститутки»; неравенство при приеме на работу. Моему высокопоставленному пациенту — министру — неофициально, но в ультимативной форме было предложено перейти к врачу казахской национальности. Мир изменился: нас поставили перед фактом, что столица нашей родины вовсе не Москва, Новый год велено было отмечать в марте без боя кремлевских курантов, и даже мои любимые конфеты «Красная шапочка» превратились в «Кызыл телпек» в национальном костюме. Порой мелочи, но ведь из них складывалась наша жизнь.

   Смая серьезная проблема — полный информационный вакуум: исчезли издания на русском языке, российские телепередачи. Конечно, мы, русскоязычное население, чувствовали себя брошенными и преданными своей страной.

   Казахи потеряли не меньше

   Большие проблемы для всех начались с переводом делопроизводства на казахский язык, совершенно для него не приспособленный. Культурные традиции формируются не одно столетье. Казахский литературный язык — и сейчас очень многие казахи им не владеют — складывался вместе с нацией в 30-е годы, во времена Союза. Что до профессиональной лексики — трудно представить, во что превратились амбулаторные карточки моих пациентов. Скажу только, что особенно недоумевали урологи и гинекологи. Работать в таких условиях было крайне тяжело. И сейчас, я знаю, Казахстан испытывает настоящее бедствие с кадрами: вынуждены были уехать сотни высококлассных специалистов в области образования, медицины, строительства. Очень многое разрушено до такой степени, что восстановлению не подлежит.

   Кзахский народ очень близок русскому: то же добродушие и гостеприимство, нет внутренней замкнутости. Родственники рассказывали мне множество историй, как казахские семьи не давали погибнуть политзаключенным многих национальностей. В общем, всех бы устроило двойное гражданство и два государственных языка, и нации продолжали бы развиваться вместе, обогащая друг друга. Но в нужное время власть имущим было не до того…

   Что я приобрела,

   Яживу в Миассе 6 лет, и до сих пор у всей моей семьи эйфория от возможности читать газеты, выписывать специальную литературу, покупать книги на русском языке, слушать русскую музыку. Исчез страх оказаться в вакууме. В Миассе родилась моя вторая дочка (в Казахстане мы на этот шаг не решались — там разрушена система родовспоможения), пошла в школу старшая. Здесь дети могут поехать в оздоровительный лагерь, свободно общаться. Мне странно, что на избирательные участки приходит не больше трети миасцев — мы ездили голосовать в дальнюю воинскую часть, и это было счастье — почувствовать себя россиянами. То, что многим привычно как воздух, нас радует и вдохновляет.

   …чего лишилась,

   ВЦелинограде за десятилетия создалось сообщество удивительной национальной терпимости: по-другому в экстремальных условиях ссылок и репрессий было не выжить. Там никто не жаловался на свои несчастья — было принято демонстрировать свой успех, что я и делаю здесь по привычке, и это совсем не вяжется с моим статусом вынужденного переселенца. Сейчас пытаюсь найти по интернету своих старых друзей, однокурсников — пока не преуспела. Нелегко, когда вырывают с корнем из родной почвы — а корням моим не одно столетье.

   ...с чем столкнулась

   Схамством, разгильдяйством, невнимательностью при оформлении элементарных документов — это все не новость. Ежегодно мы собираем справки, доказываем, что у нас по-прежнему нет никакого имущества и жилья: мы с мужем медики-бюджетники, живем на съемной квартире. Прекрасные миграционные программы на деле не работают — мы очень мало информированы о своих правах. Странно, что России не нужны переселенцы — молодые высококвалифицированные специалисты. С нами почти одновременно приехали пять семей друзей и родственников: врачи, педагоги, предприниматели, менеджеры, программисты. Все очень много работают, надеются только на себя. Статус вынужденных переселенцев из пяти семей получила только наша.

   О городе

   КМиассу я привыкла, мне здесь интересно, появились новые знакомые и друзья. Само собой, очень повлиял мой положительный настрой: я ехала сюда с желанием быть полезной, общаться и строить жизнь на новом месте — глупо было ожидать, что приедешь на готовое. Конечно, в городе чувствуется недоверие к «чужакам», клановость, и это обосновано исторически: потомки золотопромышленников и староверов и не могут быть настежь открыты новой информации, новому укладу. Однако не умеющий доверять погибнет, как и слишком открытый и доверчивый: от этого баланса зависит адаптация и успешность каждого человека и города в целом. Миасс пока «золотой середины» не нашел, но очень хочет. Значит — найдет.