С начала нынешнего года, юбилейного года Победы, мы традиционно много говорим и пишем о войне — ее фронтах и битвах, победах и поражениях, рассказываем о ветеранах и их боевых судьбах. Но война — это не только грохот взрывающихся снарядов и самоотверженный героизм солдат. Война — это еще и до предела обнаженные человеческие чувства, искренние и глубокие, которые, как убеждает время, не имеют срока давности. Это подвиг любви и верности, за который никто и никогда не давал наград…

   Сгодня мы хотим рассказать вам одну из историй, каких во время войны случилось множество. Историю пронзительно человеческую и необыкновенно трогательную, простую и высокую в своем трагизме. Она не о войне, она о том, что война сделала с людскими судьбами. Поведала нам ее простая и очень скромная женщина — Зинаида Егоровна Скрябина. Солдат Великой Отечественной Егор Михайлович Скрябин и жена его Матрена Петровна Скрябина были ее родителями.

   Мы не ждали тебя, война!

   Т воскресное утро — 22 июня 1941 года — врезалось в их казавшееся таким безоблачным семейное счастье грубо и неожиданно. Война! Здесь, в глубинке, в маленькой деревушке Симка, на берегу красивейшей реки Сим, ее никто не ждал! Но даже еще не разумом, а каким-то нечеловеческим чутьем оба поняли: предстоит расставание. Надолго. Может, навсегда… Но судьба подарила им еще несколько недель, растянувшихся в долгое и отчаянное прощание.

   Н фронт Егора вместе с двумя братьями — старшим Ильей и младшим Андреем — провожали прохладным августовским утром. В последнюю ночь перед разлукой Егор и Матрена — Матрешенька, как ласково называл ее муж, не спали до рассвета: вспомнили, казалось, всю свою не слишком долгую совместную жизнь.

   Еор привел молодую жену в зажиточный дом родителей против их воли: невестка была сиротой — бедна, плохо одета, да еще и на год старше жениха. Но сын, всегда покладистый, послушный, ласковый, здесь проявил непривычную для родителей настойчивость. А скоро молодым от лесничества, где Егор работал десятником, дали комнату в бараке. Счастливее их, кажется, никого вокруг не было.

   — Я с ним 11 лет как в сказке прожила, — говорила потом мать взрослеющим дочерям.

   Знаида, Тамара и Капитолина родились одна за другой. Когда началась война, старшей Зинаиде не исполнилось еще девяти, Тамаре было 6 лет, Капе — 3 года.

   — Когда провожали отца и двух его братьев, — Зина это запомнила на всю жизнь, — мать невозможно было узнать. Она вся опухла от слез. Видно, сердцем чувствовала, что не увидятся они больше.

   И троих братьев с войны не вернулся ни один…

   А Матрена с Егором встретились еще один раз. Через несколько дней после проводов она узнала, что муж все еще находится в Уфе на пересылочном пункте, и бросилась туда. Привезла продуктов и сшила кисет из старенького платья младшей дочери. Егор позже напишет ей: «Капино платьишко у меня в котомке, я на него гляжу, как на вас всех…»

   Здравствуй, дорогая моя жена Матреша

   Вйна для Егора оказалась недолгой. В августе 41-го его призвали, а уже в октябре — как через много лет после нескольких запросов сообщили семье — он пропал без вести. Но за два месяца он написал своей неграмотной Матреше, не умеющей ни читать, ни писать, больше двадцати (!) писем. А она, так и не научившаяся грамоте, хранила эти письма как самую ценную реликвию в доме.

   Псле войны семье пришлось переезжать с места на место не менее семи раз. И первое, что укладывала в котомку Матрена, были письма мужа: написанные карандашом, протертые на сгибах, зачитанные до дыр.

   «Здравствуйте, дорогая моя жена Матрешенька и мои детки Зина, Томуся и Капа!» — так начиналось почти каждое письмо с фронта. Писал Егор везде, где только удавалось: в поезде, в тряской машине, ночью при тусклом свете луны. Извинялся, что не может написать всем родным: «Если всем письма писать, у меня насчет бумаги добиться плохо, да нам и не разрешают много писать, больше трех писем в месяц нельзя».

   Эот запрет солдат явно нарушал. Он писал любимой Матреше почти через день:

   «Когда в Уфе с тобой последний раз простился и оглянулся, и больше уже не видать было на твоей голове красного платка, я очень горько плакал…»

   «Плохо тебе с детками жить, если уж никак нельзя, то продай корову, теленка, купи козу, чтобы хоть было молочко ребятам…»

   «Нахожусь здоровым, только у меня забота об вас, а о себе я уж не думаю…»

   Вответ на свои письма, полные сдержанной нежности, любви и заботы об оставленных жене и дочках, солдат не получил ни одного послания. И не только потому, что Матрена была неграмотна. Писать солдату было просто некуда.

   «Матреша, мне очень хочется узнать, как вы живете, но от вас письма нельзя получить, потому что у меня адреса нет».

   Ткие строки, полные тоски и тревоги, есть почти в каждом письме Егора. Но все они неизменно заканчивались ободряющими словами:

   «Матреша, живи, очень духом не падай как-нибудь. Хоть на меня надежда плохая, но я думаю, что еще с вами повидаюсь».

   Н последнем письме с фронта стоит штемпель: 15 декабря 1941 года. Скорее всего, оно было отправлено уже после гибели Егора Скрябина. Он писал: «Можно сказать, жив-здоров, хотя ранен, но ранен легко. А дальше что будет — неизвестно. Жив буду или нет, здоров буду или нет, а конца моей службы, Матреша, пока не видать. Нахожусь от Москвы в 60 километрах — в Звенигороде. Поцелуй за меня деточек, как будто я поцеловал. Погнали нас, милая Матрешенька, на мясорубку…»

   Больше писем не было. Дальше было одно: почти тридцатилетнее ожидание чуда, что вот откроется дверь, и он появится на пороге — такой добрый, ласковый, светлый:

   — Я вернулся, Матрешенька!

   Отцу передайте: я его всю жизнь ждала

   Кгда Егор и Матрена расстались, ему было 33, ей — 34 года. Она прожила без него 28 лет, умерла в 1969-м в возрасте 61 года от рака. Успела вырастить дочерей, дождалась внуков.

   Оподвиге солдатских вдов, вырастивших после войны для страны целое поколение, но мало что получивших от этой страны взамен, надо рассказывать отдельно. Но думаю, что подвиг этот и по сей день государством по достоинству так и не оценен.

   Фонтовые письма Егора (а больше даже не фронтовые — он писал их по дороге на фронт) Матрена знала почти наизусть. Но до самых последних своих дней просила дочерей:

   — Письма-то у вас живые?

   — Живые, мама, живые.

   — Ну так почитайте!

   Дчери прятали их от матери. Слишком часто она брала их в руки, разглаживала мятые листки на столе, вглядывалась в стертые наполовину буквы и плакала.

   Ичерез много лет после войны дочери старались меньше говорить с ней об отце. Он кровоточил в ней никак не затягивающейся раной. Как-то Зинаида предложила: «Мама, может тебе замуж выйти?» Она как-то удивленно и беспомощно посмотрела на дочь: «Да разве я найду вам другого такого отца! А мужа и искать не буду — он такой один!» В прошедшем времени о Егоре она никогда не говорила. Она ждала его:

   — Ведь похоронки же не было!

   Кгда дочери начинали сердиться, она ждала тихонько, ни с кем не делясь своими мыслями. И только когда поняла, что умирает, позвала к себе Зинаиду:

   — Зина, живите дружно, не ссорьтесь, помогайте друг другу!

   И помолчав, добавила:

   — Может, отца привезут… Может, он где-то в плену, в чужом краю или в доме каком инвалидном. Любого его примите, хоть безногого, хоть калеку, не бросайте. И передайте: я его всю жизнь ждала…

   Ее Матрена очень переживала, что дочери выйдут замуж, сменят фамилию и не останется отцовского имени в их роду. Перед смертью она попросила Зинаиду, которая тогда была еще не замужем: «Будешь выходить замуж — не меняй фамилию, оставь отцовскую». Дочь выполнила материн наказ, муж не возражал — все понял.

   Прадед бы в них души не чаял

   ВМиасс Матрена с дочками перебралась в 1958 году. Перевез их сюда ее брат, видя, как тяжело сестре одной с детьми:

   — Давайте вместе будем жить, в куче-то легче.

   Двочки выросли, вышли замуж, завели детей. Семейная жизнь, правда, у всех сложилась не так, как у родителей. Тамара и Капитолина развелись с мужьями, Зинаида своего схоронила. Но между собой сестры живут дружно, как мать наказывала, друг другу помогают. У Капитолины от двух дочек уже двое внуков-студентов: 15-летний Михаил и 21-летний Константин.

   Псьма деда и прадеда Егора Скрябина, написанные их бабушке и прабабушке Матрене, в семье бережно хранятся. Правнуки каждый листочек, написанный с такой болью и нежностью, вложили в прозрачный конверт и оформили из этих политых прабабушкиными слезами скромных треугольников специальный альбом.

   — Просили у нас эти письма в музей, — рассказала Зинаида, — да разве мы можем их отдать! Они наши, семейные. И ребята, Костя с Мишей, так считают. Они уж больно парнишки-то у нас хорошие. Прадед был бы живой — души бы в них не чаял…