Случай под Курском

   — Я перед войной работал пекарем в Цаплинском сельском Совете Куровского района Московской области. В армию призвался в 17 лет, в 1942 году. Моя военная профессия — бронебойщик, но так получилось, что всю войну прошел автоматчиком, на передовой, в ближнем бою. Три года жил под пулями, спал под пулями.

   Пмню, как шли мы на передовую перед Курской битвой. Двигались по ночам, чтобы не обнаружила с воздуха вражеская разведка. Последний раз позавтракали в городе Обоянь, потом шли почти без остановки, не ели и не пили. Особенно страдали без воды в летнюю жару. Вышли на главную дорогу и видим: вдоль обочины выстроилось почти все население местной деревни — кто воду черпает в колодце, кто по кружкам разливает и нам в руки сует. До сих пор в глубине души держится у меня обида на командование: не дали нам даже на минуту остановиться. С едой тоже было плохо. У нас в войсках проводили такую агитацию: если наесться, то пуля, попавшая в живот, пробьет все внутренности. А голодному солдату ничего не повредит — пройдет между кишок. Ясно, с продовольствием было трудно.

   Пд Курском нас кормили пшенным супом и пшенной кашей — после этой пищи нас мучила невыносимая изжога: я даже раз не выдержал и поменял на молоко нательное белье. Потом нам стали выдавать деньги — по 20 рублей. Я как-то отправился покупать спасительное молоко в ближайшее село. Выбрал дом — хозяйка упитанная, подворье крепкое, и корова есть. Только прогнала меня эта хозяйка разве что не пинками. Побрел в другой дом: там пожилая женщина посмотрела на меня, заплакала, поставила на стол кружку молока и хлеба и деньги с меня брать отказалась. Я со всеми друзьями поделился. А тот первый дом, признаюсь, я приметил, позже в погреб ночью забрался и «увел» оттуда целый чугун простокваши. Больше 60 лет прошло, а я все решить не могу — мародерский был тот мой поступок или справедливый? Кто ж своего солдата обижает?..

   А танкисты не знали…

   Пд Курском мы много чего от товарищей слышали, о чем нельзя было говорить раньше, да и сейчас не принято говорить. Немцы тогда нам газовыми атаками грозили, а мы применили термитные снаряды, которые в мировой практике были запрещены. Но этого врага нужно было побеждать любой ценой.

   Тнки у них были лучшие. Наши порой никуда не годились, танкисты нам рассказывали: машину снаряд не пробил, не поджег, а экипаж внутри весь изрешечен осколками. Потом об этом маршал Жуков писал: бронированной стали не хватало, ставили просто чугун. Его винтовочная пуля пробивает! А танкисты-то не знали…

   «Бабушкин аттестат»

   Яполучил за войну контузию и четыре ранения — все легкие, с этим мне везло. Легкое ранение — это когда кость не задета. Как-то возвращались мы группой, человек 12, из госпиталя — он был в лесу под станцией Сомово Воронежской области. Шли вольно, никто нас не подгонял, да и не все могли быстро двигаться. Тогда такая политика была в нашей военной медицине: солдат не долечивать, на ходу мы быстрее выздоравливали, чем в не слишком приспособленных полевых госпиталях. Где была возможность, ехали на поездах, чаще шли пешком. По приказу Сталина водители машин не имели права подвозить солдат: видимо, много было шпионов в нашей форме. Поэтому добирались мы до своих частей по месяцу и больше. Выдавали нам в госпитале сухарей дня на три, а дальше двигались мы на «бабушкиных продовольственных аттестатах» — то есть ночевали там, где могли покормить. Я до сих пор очень благодарен украинскому народу, особенно женщинам — скольким солдатам тогда не дали с голоду пропасть!

   Через Днепр

   Больше всего натерпелся я страху при форсировании Днепра. На земле, если ранят, есть надежда на медсестричек и товарищей — подберут. А здесь — сразу на дно, рыбам на обед.

   Пдошли мы к берегу, командир нас распределил в лодки по 4 человека — один на веслах, а остальные руками грести помогали. Переправились, лежим в ночном лесу, все мокрые. Только утром нашли своих — приказ наступать. В том бою меня контузило: летел я вниз с самой кручи берега Днепра, винтовку потерял, кожа с лица содрана — страшное дело. Поднялся — ноги дрожат, ничего не слышу. Побрел по берегу — смотрю, наша гаубица, сержант мне наперерез бежит. По губам читаю, кричит мне: «Ранен?» И жестами показывает: «Плыть можешь?» Госпиталь-то на том берегу, и выход один — вплавь через реку. А у меня перед глазами только что увиденная картина: наши Днепр форсируют, а по ним немцы из крупнокалиберного пулемета бьют. Тут я Чапаева вспомнил. Плыть, конечно, отказался, перемогся до ночной паромной переправы, там попал в санбат.

   60 лет без войны…

   Сйчас паспорта в милиции торжественно вручают. А я свой получил в туалете, тайно, за взятку: в то время из сельской местности уехать было невозможно, помогали вербовщики на предприятия. Так я перебрался в Казахстан, после — в Миасс.

   Венные награды мне не все получить удалось: ранило, и два ордена так и остались лишь на бумаге.

   Псле войны у фронтовиков были льготы: бесплатный проезд в транспорте, 15 рублей в месяц доплаты, и подоходный налог мы не платили. А Хрущев, как к власти пришел, взял и отменил все «по просьбам трудящихся». Увидеть бы хоть раз этих трудящихся. Если бы те льготы сохранить, не нужна была бы вся теперешняя канитель с монетизацией. 60 лет, как нет войны, какая жизнь могла бы быть! Больше всего переживаю за безработную молодежь. А в остальном — все наладится. Весна наступает, пусть у меня ноги болят — все равно на рыбалку с сыном выберусь. Жаль, 9 мая не смогу никуда поехать — отпутешествовал свое. Но уж вспомню всех и поздравлю, кого смогу и кто дожил до великого праздника.