или «Повесть о моей независтливой жизни»

   Так назвала свое жизнеописание наша землячка Анна Федоровна Полуэктова, которой 4 февраля исполнилось 100 лет. В уютном домике на Чернореченской улице собрались родственники и соседи, поздравить юбиляршу приехали представители автомобильного завода «Урал», где она проработала до пенсии.

   Вковую историю — города, соседей, родственников и свою собственную — она записала и в стихах, и в прозе. В доме хранятся десятки тетрадок с воспоминаниями. Ее век не просто прожит день за днем — он осмыслен и прочувствован.

   Лбовь к слову Анна Федоровна унаследовала от отца. сам неграмотный, Федор Ефимович книги уважал, покупал их по возможности и просил дочку читать. В школу в те времена отдавали далеко не всех, и окончившая два класса Анна помогала соседям: писала и читала письма, приходящие с фронтов первой мировой. Вот что она вспоминает о нашем городе: «Родилась я в 1905 году в Миасском заводе Оренбургской губернии Троицкого уезда — тогда маленький Миасс еще не назывался городом. Улица наша находилась на окраине, за ней стоял кирпичный завод — тогда просто сарай. На нем моя бабушка отработала 19 лет. Станки были ручные, глину на лошадях месили, но кирпич получался крепкий, звенел и не ломался. В городе были начальные школы (3 класса), ремесленное училище, несколько магазинов. Три-четыре раза в год — ярмарки, веселые, шумные; пойти туда — одно удовольствие, а дадут три копейки — летишь как на крыльях. Люди были простые, безграмотные, но добрые, пили мало. Держали скотину, лошадей, мыли золото, занимались извозом, хлеб сеяли. Приезжали вербовщики из разных городов, набирали народ на строительство железных дорог — даже семьями нанимались, уезжали на все лето.

   В1917-м началась революция, она потрясла наш Миасс. Через город проходили казаки, солдаты, побывали здесь латыши и чехи. Помню, ходили по домам, носили печатные листки в двух экземплярах: номер восемь — за большевиков и номер два — за временное правительство. Мы расписывались за восьмой — голосовали.

   Вто время кладбище было на отшибе, вокруг — отвалы, оставленные старателями, к ним водили коммунистов на расстрел. Когда утвердилась советская власть, погибших искали в отвалах, там, где сейчас пятнадцатый магазин, проводили траурные митинги с оркестром. В то время в городе часто случались перестрелки. Помню, на одной горе развевался белый флаг, на другой — красный. Это был последний бой перед установлением советской власти».

   Смые яркие воспоминания у Анны Федоровны связаны с работой на автозаводе. Яркие, но не только счастливые. Для нас, привыкших к победным историям и официальным версиям, многое звучит откровением: «Проводив мужа на войну, я поступила работать в поликлинику. В 1944-м началась мобилизация на завод имени Сталина. 4 июля вызвал меня главврач, забрал паспорт и послал в горсовет. Там уже ждали человек пятнадцать. Посадили нас в закрытую машину, а сын мой плачет: «Не езди, мама, я один останусь». Его крик я слышу до сих пор.

   Пивезли нас в маленький домик около проходной — отдел кадров завода. Все вошли устраиваться на работу, а я на крыльце слезами обливаюсь. Потом одумалась — кому нужны мои слезы? Начальник только взглянул на меня, протянул бумаги какому-то мужчине — это оказался мастер участка Андрей Гаврилович Трофимов — и сказал: «Веди ее в кузовной цех». По дороге Андрей Гаврилович уговаривал меня: «Почему ты так плачешь? Ты же счастливее всех: попала в чистый, хороший цех. В него и в Москве было невозможно устроиться. Кончится война, будут тебя увольнять — точно так же заплачешь». Я его встретила на проспекте Автозаводцев в шестидесятые: «Помнишь, Андрей, 44-й год? Прав ты оказался, провожали меня на пенсию — не хотела уходить, плакала».

   А тогда привел он меня в цех: тихо, солнечно, свежей краской пахнет. Так 6 июля начался мой первый рабочий день. А 8-го я вышла из цеха и не поняла сначала, что случилось: музыка играет, речи звучат, весь Миасс столпился у распахнутых настежь ворот, много москвичей. Приехали Жданов и Патоличев, говорят, и Сталина к нам ждали. Мы тогда еще не знали, что 8 июля — нам на всю жизнь, этот день будет главным праздником завода и города.

   М с напарницей — специалистом из Ульяновска — научились понимать друг друга без слов, хорошо пошло дело, нам даже давали талоны в столовую на дополнительное питание. Правда, все равно не хватало. Работали по 12 часов, в выходные — субботники по расчистке территории. Трудно было добраться на работу. Пустили мотовозы, но они попадали к нам списанными, неисправными. В дороге проводили по 3 часа в день, да работы — 12. Приходили домой на несколько часов и опять — в дорогу. Над главным конвейером установили портрет Сталина: сидит в машине, хохочет. Утром мы с мотовоза громадной толпой в страшной давке бежали к проходной. Я смотрела на смеющегося Сталина и думала: «Смешно тебе, как мы мучаемся?» Я ненавидела этот портрет, только не говорила никому.

   В1954-м нам выдали паспорта — можно было перейти на другую работу в город, но я к людям привыкла, уходить не хотела».

   Рссказывает сестра Анны Федоровны — Вера Федоровна Червонцева: «С мужем Анна прожила 17 лет. С первых дней он ушел на фронт, в 1942 получил тяжелое ранение. Подлечили его в госпитале и направили в трудовую армию — кузнецом на свердловский завод. С женой виделись совсем мало: он в Свердловске работает по 12 часов без выходных и отпусков, она — в Миассе на таком же военном заводе. Отпуск Михаилу дали весной 1945 года, победные майские дни семья встретила вместе, с радостной надеждой на новую жизнь. Но пока пришлось опять расставаться — промышленные предприятия оставались на военном положении.

   Вписьмах Михаил Иванович почти не упоминал, что тяжело болеет. Вскоре Анне Федоровне написал врач больницы, куда попал муж: не медлите, приезжайте, иначе не застанете. Несколько раз она со слезами просила начальника цеха дать ей отпуск: он был положен только отработавшим несколько лет. Наконец, получив добро, несколько дней потратила на оформление пропуска в милиции — иначе в те времена из города было не отлучиться. Когда попала в свердловскую больницу, долго испуганно металась по палате: мужа не узнавала. Провела три дня возле его постели, три последних дня их совместной жизни. Было это в феврале 1946 года…»

   Н прощание Анна Федоровна пожелала всем гостям, пришедшим поздравить ее с юбилеем, столь же долгих лет. И сейчас, на сто первом году, независтливая жизнь миасской долгожительницы продолжается: рождаются новые стихи, ждет незаконченное рукоделие, требуют внимания многочисленные домашние дела, да и родственниками нужно руководить. К ним одна претензия — ничего делать самой не дают, даже со стола убрать. После войны и смерти мужа не думала, что дотянет до пенсии. Порой, как и все мы, жалуется Анна Федоровна на хвори и недомогания, но жить ей все так же интересно: как в детстве и юности, собираются вокруг нее родные, близкие и просто знакомые и слушают ее долгие рассказы. Их хватит нам еще на целый век.