Ко-то из известных поэтов полушутя-полусерьезно заявил однажды в широко известной газете, что без графоманов литература была бы невозможна. Он имел в виду буквальный смысл слова «графоман» — человек, помешанный на писательстве. А разве писатель, поэт в этом смысле не графоман? Разве он не помешан на своем ремесле? Ведь он только и делает, что сочиняет: днем, ночью, в дороге, в одиночестве или окруженный людьми. Поэт среди ночи вскакивает, чтобы записать неожиданную рифму, выразительную и звучную строку, прозаик ошалело убегает из компании, стараясь запечатлеть возникший образ, сюжетный поворот... Так что не станем удивляться, что Николай Иванович Година назвал свой последний стихотворный сборник, что называется, в лоб: «Графоман». Сборник вышел в Челябинске в этом году.

   Ивот начало одного из стихотворений, отчасти оправдывающее название сборника:

   Н чокаясь, помянем графомана,

   Песнем чернил на мертвые цветы.

   А кто из нас не жил в плену обмана?

   Яжил, он жил, наверно, жил и ты.

   Идальше:

   Зпойная надсада на недели,

   Оенний шок, весенний рецидив...

   Витоге не при славе, не при деле,

   Н при деньгах — задумчивый мотив.

   Нт, эти стихи — не про потомков жившего почти 200 лет назад истинного графомана — графа Хвостова, увековеченного убийственными эпиграммами Пушкина. Нынешний поэт, даже достаточно признанный, живет, как правило, не при славе, не при деле и не при деньгах. Иначе даже Евгений Евтушенко, овеянный прежде всесоюзной славой, не жил бы вот уже семь лет в Америке, преподавая тамошним юным русоведам что-то насчет русской литературы... Да, граф Хвостов был бездарен, но хотя бы при графских деньгах...

   Яуже как-то бегло отметил в газетной заметке, что в новой книжке Година предстает перед нами и таким же, как прежде, и не совсем таким, и даже вовсе другим. Та же наблюдательность, но больше горечи, шероховатых, колючих образов и слов, простота, иной раз нарочитая... Что это? «Где моя младость, где моя свежесть»? Вроде бы рано... Однако быстротекущая, наматывающая годы жизнь, да еще с ее новейшими «обломами», настраивает на такой лад, когда хочется не только пожаловаться, поворчать, а даже попросту выбраниться. Что автор порой и делает — правда, чаще замаскированно. Но это крайне редко, а больше — что-то наподобие такого вот крика души:

   Н от поезда — от человечества

   Нзаметно отстал, ишь как мечется,

   Исебя, и этот мир кляня,

   Чловек, похожий на меня...

   Чловечество ушагало куда-то — не то вперед, не то вбок, а позади, в прошлом — лично мне до боли близкое, пережитое в зауральской, родной степи:

   Без всякой задней мысли

   Вруг оглянусь назад:

   Бадьи на коромысле

   Срежками висят.

   Кк бы обняв за плечи

   Пдружек, из ворот

   Входит мать навстречу,

   А не наоборот.

   Тленок за оградкой,

   Кзяк уложен в клеть.

   Вт все, что я с оглядкой

   Упел запечатлеть.

   Н автор успел запечатлеть и нечто почти нынешнее — не какой-то «супер», а то, обо что мы спотыкаемся у крыльца:

   Зпомнились тухлые баки,

   Идва незначительных факта:

   П улице, как от собаки,

   Бежал человек от инфаркта.

   А следом собака бежала

   Сглубоким задыхом от бега.

   Убаков посоображала,

   Счла не лишаться обеда.

   Япоказал здесь, может быть, не самые характерные стихи из этого сборника. В нем есть и отточенные, и угловатые строки, но все его, Годины, — ни с кем не спутаешь. В 3-м номере «Литературной газеты» от 24 — 30 июля помещена подборка стихов из этой книги, озаглавленная «Человек, похожий на меня». Поняли, откуда эта строка?

   Ив подборке, и в книжке автор обращается к своим истокам. Приведу отрывки:

   Одаю себе отчет,

   Ко я, где я и откуда,

   Чо за кровь во мне течет,

   Рдником бьет из-под спуда.

   Гны Киевской Руси,

   Гны Запорожской Сечи,

   «Отче наш, иже еси...»

   Павославно брезжат свечи...

   Изаключение:

   Жзнь — она не сладкий сон

   Воде праздника большого.

   Д конца дожить — резон,

   Кк дослушать сказ Бажова.

   Мжно бы на этом окончить, но не могу не привести как бы продолжение предыдущего стиха:

   Срадная и тихая, как сапа,

   Бодро превозмогшая себя,

   И хохла уральского кацапа

   Соношила наскоро судьба.

   Поглотив полтавскую галушку,

   Пперхнулся тюрей сытый год,

   Н заметив, как нацелил пушку

   Чмор ради собственных угод.

   Эо о предвоенных, предгрозовых месяцах.

   А вот финал:

   Вмягкой форме твердого отказа

   О небесных благ пою струной.

   Жзнь дается два, известно, раза —

   Н земле и в памяти земной!

   Совом, для вашей памяти — кусочки из сборника «Графоман». Потому что сам сборник — уже теперь библиографическая редкость: его тираж, как значится в выходных данных, всего 500 экземпляров, а в Миасс дошло или дойдет совсем мало; был ли он в магазинах, не знаю.