Живые свидетельства, рассказы очевидцев о тех далеких трагических событиях всегда вызывают неподдельный интерес. Особенно трогательно, когда о войне вспоминают те, кому в 1941 году едва исполнилось 5-7 лет. Каждая такая история уникальна, как уникален каждый ребенок. Поэтому и война отпечаталась в детском сознании по-своему. Одной такой историей с нами поделилась жительница блокадного Ленинграда Валентина Ильинична Иванова.

   — Жили мы в Ленинграде, на Васильевском острове, Косая линия, дом 24, квартира 25. Жили с папой и мамой, в мае 1941 года родилась еще и сестренка Галя. Мне было шесть лет, я ходила в садик. Воскресенье, 22 июня, выдалось очень солнечным. Мы хотели пойти в парк погулять. Но передали, что в полдень по радио выступит Молотов. И вот в 12 часов Молотов объявляет, что началась война. Родители, конечно, очень расстроились. На фронт папу забрали уже в октябре.

   …В сентябре началась блокада. Нас заставляли заклеивать окна газетными полосками крест-накрест, чтобы во время бомбежки стекла не вылетали. А вечером на окна вешали одеяла, чтобы свет изнутри не был виден на улице.

   Дтей стали собирать и вывозить из города. Маме объявили, чтобы она пометила мои вещи. Но приехал папин старший брат и отговорил ее отправлять меня. Сказал, если умирать, так вместе. Тем временем баржа с эвакуированными ребятишками попала на Неве под бомбежку — все погибли.

   …Из-за голода не было сил, чтобы спускаться в бомбоубежище. Не стало отопления. Один дядечка принес нам буржуйку, вывел трубу в форточку. У папы оставались папиросы, за которые этот мужчина приносил нам каждый день по четыре полена. Потом он не смог ходить. Мама топила печку старыми книгами, газетами.

   …В доме на первом этаже была булочная. Хлеб был какой-то черный (похожий на темное хозяйственное мыло), говорили, что в него подмешивают какую-то дуранду. Но что это такое, я так и не знаю. Хлеб мама не ела, все отдавала нам. За водой ходили на Неву. Принесем воды, возьмем в рот кусочек соли, пососем, водичкой запьем — и как будто поел.

   …От голода у мамы стали отекать ноги. Ей было всего 29 лет, но выглядела она, конечно, как бабушка. Мамина сестра Эльза работала в детском садике, оттуда она приносила в пузыречках какую-то белую смесь, которой кормили грудную Галю. Молоко у мамы пропало сразу же, как объявили о начале войны.

   О постоянного чувства голода начинало притупляться восприятие окружающего мира, состояние становилось сонным, не хотелось говорить. Мы не плакали, ничего не просили, только спали. Когда не стало газет и журналов, мама стала топить печку венскими стульями.

   …У соседки по коммуналке тети Даши был 9-летний мальчик. Мама как-то заходит, а Гена лежит у стеночки и не поворачивается. Мама потрогала его, а он уже холодный. Тетя Даша говорит: «Вот два одеяла и две простыни. Я скоро тоже умру. Ты нас зашьешь и спустишь вниз». По утрам ходила машина и собирала трупы. Через десять дней наша соседка умерла.

   …В 1942 году маме вручили эвакуационный листок. Утром 17 марта мы направились на Финляндский вокзал. Я была в резиновых ботиках, легком пальтишке и фетровой шапочке. Ветер сильно в уши задувал. На трое суток нам дали хлеба и пузыречки со смесью для Гали. Мама положила все это в сеточку. Когда стали в вагоны заходить, у нее сетку срезали. Помню, кто-то из людей отломил мне корочку и поделился.

   …Нас эвакуировали в Иркутскую область. Но по дороге поступило распоряжение везти нас в Сургут на строительство рыбоконсервной фабрики. По дороге мы останавливались в деревнях. Нас расселяли по домам на постой. Какие были добрые люди! Они нас принимали, кормили, обращались как со своими родными.

   …Победу встретили в Сургуте. Мама работала на фабрике, папа пропал без вести, сестренка Галя умерла от воспаления легких. В 1948 году решили возвращаться в Ленинград. Но на вокзале маме не хватило денег на билет. Рядом стояла бабушка, ехавшая в Челябинск. Она и посоветовала ехать туда же: в Челябинске подзаработать и уже потом вернуться в Ленинград. Мама была финкой, поэтому в Челябинске ей отказали в прописке. Сказали, что можно жить не ближе, чем в 90 километрах от города. Сын же нашей попутчицы работал экспедитором, возил продукты в Миасс. Вот так мы и оказались здесь.