Ветеран Великой Отечественной войны, кавалер двух орденов Славы Алексей Иванович Степанов достает из потрепанного альбома снимок: «Это командир мой, Саня Курашов. Я его вытащил с минного поля, когда он подорвался на мине…» Переворачивает другой стороной, подслеповато прищуривается: «Он тут мне на память написал уже после войны. Прочесть не могу, не вижу».

   Беру из рук ветерана фотографию, читаю строчки, написанные ровным, разборчивым почерком: «Дорогой Алеша, прими от фронтового друга твоего, бывшего командира взвода пешей разведки, которого ты вытащил с поля боя в тяжелейшей обстановке в памятном для нас 1944 году. Давай, дорогой Алексей, не терять нашей фронтовой дружбы, скрепленной огнем, кровью и памятью о наших разведчиках. Здоровья тебе».

   — Как же вы его спасли? Где это было, когда?

   Ибывший фронтовик начинает рассказ.

   — Мы заняли оборону и не давали немцам выйти из Прибалтики, чтобы не устремились в Германию, куда уже вошли советские войска. А раз оборона, то с нас требовали языков. Вот мы и пошли за ними 25 декабря, в день католического Рождества, надеялись, что немцы будут праздновать. По оврагу добрались почти до вражеских траншей. В маскхалатах и замотанных бинтами шапках поползли к немецким окопам и наткнулись на спираль Бруно (колючую проволоку, свитую клубками и лежащую прямо на снегу). Метрах в 20 впереди немецкий часовой стоит, нас не замечает. Дали сигнал группе обеспечения, чтобы они начали стрелять (уточню: когда группа захвата начинает действовать, то группа обеспечения открывает огонь, чтобы не подпустить к нам никого). Мы сразу спираль перескочили, выстрелили и ранили немца в плечо. Прыгнули в окоп, а он там лежит, за ремнем граната засунута. Я эту гранату в блиндаж метнул, немца схватили, через колючку перетащили его и скатились в овраг. Там языка перевязали и направились к своим траншеям, где саперы перед операцией разминировали нам проход. Чуть-чуть до прохода не дошли, и немцы открыли минометный огонь. Надо было куда-то срочно прятаться. Лейтенант Курашов побежал прямо по минному полю, подорвался на своей мине, дополз до воронки и зовет: «Ребята, ребята…» Огонь прекратился, я двинулся к лейтенанту по его следам, чтобы самому не подорваться, взвалил товарища на плечи и тем же способом вернулся обратно…

   З свою бытность разведчиком Степанов участвовал в добыче пяти языков. Одного из них пришлось брать вдвоем с товарищем, так как большая часть группы захвата отстала в пути.

   — Заползли мы с Тимофеем в траншею. Смотрим: идет офицер проверять посты, безоружный. Тимка вскочил: «Хенде хох!» и автомат на него направил. Фашист, не будь дурак, ухватил за автомат и к себе тянет, а друг мой не отдает и кричит: «Лешка, дай ему по башке!» Тут группы обеспечения открыли огонь слева и справа, да так, что немцам головы не поднять. Гранаты кидают, но они взрываются далеко от нас. Наконец я изловчился, прикладом офицера стукнул, тот сознание потерял, и тут мы его к себе и поволокли.

   — За что вы получили самый первый орден Славы?

   — За первый свой бой при форсировании Западной Двины, когда нам с товарищами пришлось обеспечивать переправу всей дивизии. После получасовой артподготовки мы на плотах и невесть откуда взявшихся морских шлюпках перебирались через реку. Большинство немцев траншеи уже покинули, а пулеметные гнезда остались. Моим друзьям пришлось идти в штыковую атаку, а я забрасывал пулеметчиков гранатами.

   — Вы учились в снайперской школе. Как попали к разведчикам?

   — Получилось так, что из своей снайперской винтовки я убил только одного немца. Мы провоевали полмесяца и снова вышли к Западной Двине. Наступило затишье. Немцы не стреляли, мы тоже. Наши располагались на высоком берегу, враг — на низком. Днем их почти не было видно. Стоял июль, мы в окопе играли в трофейные карты и вдруг увидели, как сидящий в тени акации боец упал и захрипел. Немецкий снайпер выследил его и попал точно в голову. Мне сказали: «Алеша, отомсти за него!» Утром я залег в траншею с винтовкой. Часа через два вижу: выскочил немец и бегом к берегу. Выстрелил, он упал и пролежал весь день. Только когда стемнело, его утащили в окопы… Винтовка быстро вышла из строя, потому что, когда мины рвутся и ты падаешь на землю, прицел сбивается. Уже потом, когда я стал разведчиком, попалась мне в руки немецкая снайперская винтовка. Вот это оружие! Хоть ты западайся, а ничего не собьется.

   — А как вы получили ранение?

   — 80 процентов разведчиков подрываются на минах, и я не исключение. Пошли мы за языком. Алеша Кулешов наступил на мину, его подбросило взрывной волной, посадило на другую мину. Разорвало в клочья... Когда я подорвался, то вытащил две гранаты, автомат в снег засунул и сам пополз. Ползу и думаю: «Немцы в 20 метрах. Если что, одну гранату в них брошу, второй себя подорву». Один из разведчиков предложил: «Ложись на меня», но двигаться с такой ношей ему было трудно, поэтому я метров 30 продвигался сам, пока мы с группой обеспечения не соединились. Там был боец по фамилии Абзалов, он ногу мне перевязал, взвалил на спину и почти километр бежал. Говорю: «Отдохни чуток!» Он остановился, а я ухватился за сосну и так держался за нее, пока товарищ переводил дух. Ступню-то у меня всю разорвало, ступать было не на что… Позже в госпитале после операции я долго плакал под одеялом. То ли от того, что инвалидом стал, то ли от радости, что выжил…