Вармию меня призвали в самом начале войны — 3 августа 1941-го. А до этого я, студент железнодорожного техникума, приказом МПС был назначен машинистом паровоза: взрослых мужчин всех взяли в армию.

   Нмец под Москвой — нас, молодых, срочно сняли с работы и отправили в летное училище. Так же срочно обучили летать на У-2 и — в эшелон, на фронт. А навстречу шли поезда из Москвы с эвакуированным автомобильным заводом. На каком-то полустанке между Миассом и Златоустом я, идя вдоль эшелонов с другом, осматривал крепление самолетов, и из одной теплушки нас окликнула женщина: «Мальчики, возьмите пирожки...» Какие же они были вкусные! А вдоль вагона взад-вперед ходил мужчина лет 30-ти и сокрушался: «Вот мальчиков везут защищать столицу, а мы, бросив родную Москву, в тыл уезжаем».

   Ге едем? Куда везут? Моросил дождь; где-то под Муромом фрицы разбомбили наш эшелон. Оставшихся в живых уже безлошадных летчиков отправили в Киров переучиваться летать на американских истребителях. Учебный самолет был один; и только дошла очередь до меня, как поступил новый приказ: всех переучить на аэросанистов (караван с английскими самолетами был потоплен немецкими подлодками в Баренцевом море). За 12 суток мы закончили Катласское военное аэросанное училище, и в середине декабря наш 58-й отдельный аэросанный батальон был отправлен под Москву. Воевали, несли большие боевые потери, но и немцы расплачивались тем же. Под Великими Луками меня тяжело ранило и тяжело контузило. Очнулся я в госпитале в Архангельской области. После выздоровления меня, калеку на костылях, отправляли в тыл на инвалидность. А тут еще новый приказ Сталина: отправить с фронта всех железнодорожников на свои рабочие места. Но мне надо было отомстить фашистам за своих погибших братьев. Принял компромиссное решение: окончить танковое училище, а за время учебы поправить свое здоровье. Там нас обучали особым приемам борьбы, благодаря чему я голыми руками отправил на тот свет 18 фрицев, а всего уничтожил 64 вражины.

   Плучив в подчинение танковый взвод, отправился на освобождение польской столицы. Столпились танки, пехота, артиллерия. С кровопролитными боями прошли всю Польшу, форсировали Одер. До Берлина осталось 63 км, но как они были тяжелы! И вот уже рвемся к центру немецкой столицы, к рейхстагу, а нас все меньше и меньше — с кем будем добивать фашистов? В первую очередь гибли командиры, коммунисты. Беспрерывные дневные бомбежки, снайперский огонь — все в дыму и огне. В танке невозможно дышать, все раскалено, люди измотаны, очень хочется пить... Ура! Вижу рейхстаг. И вдруг оглушительный удар. Мотор заглох, стоны раненых, у самого что-то с рукой... Слава Богу танк не загорелся. Раненый экипаж уволокли пехотинцы, я же остался караулить машину, изредка постреливая по немцам.

   30 апреля 1945 года подтянули тяжелую артиллерию. Меня сразу же взяли на довольствие: принесли яйца, крашенные химическим карандашом и травой, белый хлеб, налили стопочку и объяснили мне, коммунисту, что сегодня — великий праздник Пасхи. Бои продолжались, а 2 мая рано утром вдруг наступила непонятная тишина... Слышу стук в броню, открываю люк, вижу замполита: «Гриша, Берлин пал, война окончилась, победа за нами!» А я спрашиваю: «Товарищ подполковник, а чем же мы будем заниматься?» — настолько эта проклятая война въелась в наши души! До сих пор стыдно за этот дурацкий вопрос...

   Вт таким был мой 4-летний путь военного лихолетья; ох, какой тяжелой и горькой ценой досталась нам Победа...