Трудно начать разговор об этом. Нелегко писать будет еще и потому, что придется говорить о себе. И не только... Но пришло время, о котором даже не думал. Причем пришло как-то неожиданно. Несколько месяцев назад вдруг ощутил, что оно неизбежно, что я уже без пяти минут пенсионер. Что все уже в прошлом...

   Срок лет назад волею случая после полугода службы в стройроте я, рядовой солдат, стал фотокорреспондентом окружной газеты войск Восточного погранокруга. Сегодня с благодарностью вспоминаю те армейские будни, когда определилась моя судьба. Срочная служба была как работа, и эта работа казалась легкой и интересной. Каждый месяц редакционные планы радовали поездками на заставы: то высоко в горы на три-четыре тысячи метров, то в степи по солончакам и пескам. Добирался на самолетах, автобусах, попутках. Бывало, верхом и пешком, каждый раз открывая для себя удивительный и прекрасный мир пограничья Киргизии и Казахстана. Еще солдатом почувствовал: газета — это мое.

   Псле службы усидел без работы не больше недели. Страшно тянула редакционная жизнь. В «Миасском рабочем», куда меня приняли на должность литсотрудника, дела сразу пошли не совсем гладко. Старанием нельзя было восполнить отсутствие умения. Навыка писать по-газетному вообще не было никакого. Редакционную норму я еле вытягивал наполовину. Часто выручала фотография. Снимки спасали полусырой, слабо написанный материал. За ошибки шеф не раз вызывал на ковер. Но больше всего мучила совесть: полнормы в месяц да еще с ошибками — зачем редакции такой работник? И я подал заявление. Уволившись, решил для себя, что если буду работать в газете, то только фотокорреспондентом. И вскоре вернулся обратно в «Миасский рабочий», но уже на должность, о которой мечтал. И полетели годы...

   Гзета в то время была идеологически подвластна. Горком партии крепко держал свой рупор. Мы подхватывали одну кампанию за другой: то уборка урожая и закладка овощей, то подготовка к отопительному сезону, в засуху освещали заготовку кормов для животноводства, писали о трудовых победах и даже экономику призывали быть экономной. Газета держала под своим контролем строительство больницы автозавода, нового вокзала, музея заповедника, боролась за пуск троллейбусной линии... Публикуемое подвергалось строгой цензуре. Я же с фотоаппаратом мотался по всем частям и промышленным объектам города. Мобильная должность фотокорреспондента и новенькая «Ява» делали меня вездесущим.

   Н вот что странно: нам казалось, сейчас напечатаем в газете, и все сразу пойдет, как надо. Писали, шумели... Ветер уносил. И опять казалось: вот «внедрим», и все будет хорошо. Кто-то из более опытных понимал, какой «лапшой» мы кормили подписчика, но тоже брал по телефону информацию, которая требовалась газете, и сдавал на первую полосу с очередным «выполнил-перевыполнил». «На предпраздничной трудовой вахте в честь Великого Октября (или в дни Первомая) лучшие представители рабочего класса...», а дальше «номер паровоза, фамилия машиниста» — такими штампами пестрели газетные полосы... Кто-то все принимал как должное и трудился в свете решений очередного съезда КПСС, кто-то был молод, а кто-то с партбилетом и зависим, как вся газета.

   Н была в редакции жизнь, читателю неведомая, от которой достоинство газеты зависело не в меньшей степени. Нередко в редакции шли разговоры, и не всегда о газетных делах. По вечерам в конце рабочей недели собирались мы в накуренной комнате, бумага на столе, нехитрая закуска: хлеб, баночки консервов, несколько луковиц, и... сам собой возникал разговор. Часто вспоминали что-нибудь смешное из редакционной жизни, спорили...

   Был среди нас человек, который прекрасно знал литературу, писал стихи, по-своему любил людей, был талантлив и щедр душой, — Михаил Петрович Лаптев. Мы, молодые журналисты — я, Гена Решетин, Алексей Зайцев, тянулись к более опытным.

   Юий Степанович Марамзин всю жизнь проработал в «Миасском рабочем», отлично знал город, умел запросто и бескорыстно помочь в любой житейской просьбе. Его располневшая фигура никак не соответствовала живому и вспыльчивому характеру. На каждый случай у него был свой, который он умел со смаком рассказать. Нередко мы завидовали его бунтарской смелости вступать в спор, и, невзирая на ранги, отстаивать истину.

   Уинвалида-фронтовика Виктора Николаевича Чевыченкова, горевшего в танке, все мы ценили огромную работоспособность, преданность газете, такт и человеческую чуткость. У Василия Дмитриевича Опалева — умение найти яркую деталь, создать в материале эмоциональную атмосферу. У Зои Булатовой (Кармановой) — в будущем редактора «Миасского рабочего» — терпение и настойчивость в работе с письмами читателей. У Зои Соколовой — собранность, культуру, умение оценить факты. У Соломона Ароновича Эпштейна — эрудированность. У редактора Александра Филипповича Филипоненко — отличное знание всего происходящего в городе и удивительное чутье на наши ошибки.

   Нзвать их своими учителями я не могу. У меня был другой профиль работы — фотография. Но я многое впитал от них всех, кто в те годы был в редакции рядом. Просто я видел, как они работали, знал круг их интересов, слабости и достоинства.

   Н менялись времена, а вместе с этим и мое место работы: я то увольнялся из «Миасского рабочего», то вновь возвращался в редакционную жизнь.

   З четыре десятка лет отсняты километры фотопленки, а это сотни и сотни тысяч кадров увиденного. Однако я никогда не предполагал, что вдруг опять, как в первый год после армии, стану журналистом пишущим. К такому виду работы был совершенно не готов по образованию (всего лишь автотехникум), хотя, что греха таить, иногда пытался что-то написать. Но на исходе шестого десятка лет судьба решила подвести меня к этому виду редакционной деятельности.

   Вмир пришла цифровая фотография, а вместе с ней отпала всякая надобность проявлять, печатать и знать все тонкости обработки фоточувствительных материалов. Снимок для газеты мог сделать уже любой корреспондент.

   Вгазете «Глагол», где в те годы работал, должность фотокорреспондента оказалась под вопросом, и я был вынужден оставить эту редакцию. В таких случаях говорят: «Еще неизвестно, кому повезло». Сегодня чувство досады переродилось в слова благодарности, что все именно так произошло. Не бывает худа без добра. Судьба дала мне повод попробовать себя в ином виде творчества, ощутить литературные муки. Но больше всех, наверно, повезло читателям «Миасского рабочего». Для них вскоре стал я выискивать интересные темы.

   — Хорошо, вопрос о вашем трудоустройстве мы обговорим с редактором, — услышал обнадеживающий ответ в старейшей городской газете. Спасибо за содействие ее сотрудникам: в то время замредактора Людмиле Занько и коммерческому директору Александру Бовыкину.

   Н кое-кто неблагосклонно воспринял появление в редакции бывшего фотокорреспондента. Настороженно отнеслись и те, кто зарабатывал свой хлеб литературными жанрами. Однако страничка «Родники», которую назвали словом «проект», удачно вписалась в четверговый номер и оказалась вне конкуренции за гонорар.

   Псать интересно было далеко не просто. Востребованными у читателей газеты оказались материалы о родном крае, о нашем городе, о природе и богатстве уральской земли. Многое менялось на глазах. Вот почему немало страниц было посвящено старому Миассу. На его окраинах еще сохранился деревенский уклад жизни — дом, огород, скотина. Хотя основная часть его населения люд рабочий. Такой образ жизни в современном мире способствует сохранению народных обычаев. Сегодня особенно важно не забыть, что было в Миассе в недалеком прошлом.

   Кк автор этих газетных публикаций хочу сказать слова особой признательности ответственному секретарю редакции Елене Величко. При вычитке материалов она очень бережно относилась к самобытному авторскому стилю. А сколько ошибок исправили на полосах наши корректора Аниса Ахметшина и Елена Шляхтина! Мне порой даже было стыдно из-за своей безграмотности заходить к ним в кабинет, где на столе, весь разрисованный корректорской правкой, лежал оттиск «Родников».

   Н приятно было видеть, как рождается, как ложатся на полосу фотографии, как приобретает газетный вид полоса «Родников» на мониторе компьютера Лены Гладышевой. Мы всегда вместе верстали страничку. Лена, словно читая мои мысли о расположении текста и снимков на полосе, делала ее красивой и привлекательной.

   З три с половиной года вышло более полутора сотен номеров с «Родниками». Добрая половина публикаций — встречи с людьми. Очень часто мне задают вопрос: «А отшельник тот, ну, жен-то у которого много было... он жив?»

   Кк-то, приехав поздней осенью, мы застали в его доме другого человека. Абдулла же получил квартиру в Учалах. Разузнав через знакомых о его житье-бытье, мы только в середине лета будущего года смогли выкроить время, чтобы еще раз увидеться с Абдуллой.

   Сарик в свои 82 года опять с головой ушел в дела и на бортовом УАЗике мотался с пчелами по полям. Весь день догоняли мы неуловимого Абдуллу. Кого ни спросим, ответ почти одинаков: «...видели, стоял с ульями во-он на том поле...»

   Втретиться с бывшим отшельником нам, видно, было уже не суждено. Стало темнеть, и мы повернули домой. Вскоре, ближе к осени, пришла грустная весть: Абдулла умер. «По моим сведениям, — писал знакомый, — Абдулла ушел из санатория Ассы пешком в сторону Инзера и потерялся. Нашли его на вторые сутки в лесу еще живым, но без сознания. Он был направлен в больницу в Белорецк, где и скончался. Есть сведения, что он заболел энцефалитом».

   Селалось горько. До сих пор не вяжется его загадочная смерть с образом жизни. Но лес, видимо, не захотел отпускать отшельника к людям.

   Н хороших людей мне везло в работе. Многие из них стали друзьями. Это железнодорожники Наталья и Борис Фрид, член Союза архитекторов России Любовь Никулина, голубятники Геннадий Коротков и Владимир Савельев, мент по жизни Константин Чесноков, погранец и главврач физдиспансера Вячеслав Шемякин, старожил из Ленинска Владимир Васильевич Калугин и многие другие. Ценю эту дружбу и берегу. Судьбы этих людей — часть моей. Сближаясь с такими людьми, начинаешь видеть и чувствовать мир по-иному.

   Ивсе же я принял решение оставить работу и уйти на пенсию. Да, дорогой читатель, мы расстаемся. С июля страничка «Родники» выходить больше не будет.

   И сугроба родник пробивался,

   Сег пытаясь собой растопить,

   Н, теряя тепло, превращался

   Влед, не в силах сей мир изменить.

   Змедляя стремительный бег,

   Бриллиантами блещут богато

   Кпли, заживо вмерзшие в снег,

   Чо вот так стремились куда-то.

   Автор этого стихотворения — миасский поэт Александр Горелов. А написал он его на одной из персональных моих фотовыставок со словами: «Может быть, стихи пригодятся». Спасибо, Александр. Пригодились. Ваши строки не только дали повод назвать страницу именно так — «Родники», но и определили ее духовное направление.

   Уе предвижу вопросы о дальнейшей работе в газете. Но я ни разу в жизни не был пенсионером. Хочу на себе примерить все прелести такого существования. Хотя жизнь не раз учила меня: нельзя расставаться с «Миасским рабочим».

   А вот буду ли вновь работать, на этот вопрос пока ничего конкретно сказать не могу. Последнее время в России с завидной регулярностью ведутся разговоры о поднятии планки пенсионного возраста. Так что, дорогой читатель, расстаемся до «лучших» времен.

   Вследующем и последнем выпуске «Родников» мы с вами оглянемся назад и вспомним некоторые публикации на странице «Родников».