Продолжение. Начало в № 33, 39, 42, 45, 48, 50, 52, 55.

   В сегодняшнем выпуске «Родников» мы продолжаем печатать воспоминания работавшего в советские годы Эдуарда Васильевича Шалагина, в которых он рассказывает о поступках людей, подчас весьма неблаговидных, оставляющих шрамы в душе и на сердце, но придающих человеку честному уверенность в правильности своих действий.

   Сложная процедура

   ВМиассе было очень много бараков. В каждом районе города их насчитывалось десятками. Трест «Уралавтострой» на своем балансе имел более 150-ти жилых бараков. В начале 80-х повсеместно началась массовая ликвидация барачного жилья. Одним из первых попал под снос поселок Лесной, который полностью состоял из бараков. Семьи из Лесного переселяли в новые высотные дома поселка Строителей. Быстрыми темпами убирались бараки и самого поселка Строителей.

   Лквидация барачного фонда и переселение его обитателей было процедурой очень сложной и ответственной, требовавшей пристального внимания и чистоплотных действий управленческого состава.

   Вдальнейшем на мою долю пришелся порядочный объем перелопачивания барачного жилья не только треста «Уралавтострой», но и всего города.

   Чувство брезгливости

   Вжизни и в работе приходилось не раз сталкиваться с неприятными явлениями, которых, как правило, не ожидаешь.

   Кянусь: я никогда не брал взяток. Я всегда считал и считаю, что тот руководитель, который хоть раз получил взятку, до конца жизни не отмоет свои руки и душу. Такое явление всегда вызывало у меня чувство брезгливости. Но однажды мне пытались всучить взятку.

   Рботала в то время в нашем управлении одна сотрудница, а сестра ее была кассиром в управлении треста «Уралавтострой». Вот эта сотрудница, побывав у меня на приеме по личным вопросам с просьбой ускорить выделение ей благоустроенной квартиры (семья жила в бараке), решила подключить свою сестру-кассира. По всей видимости, мои ответы по срокам не устраивали эту женщину.

   Письмо не по адресу

   Водин из дней во время перерыва, когда моя жена шла на обед, ее окликнула кассир треста и передала запечатанный конверт с убедительной просьбой передать это письмо. На конверте было написано: «Шалагину Э. В. лично в руки». Валентина взяла конверт и дома передала мне.

   Окрыв конверт, я увидел большое количество новых самых крупных денежных купюр. Похоже, сумма (по тем временам) была очень солидная. Я показал содержимое этого «письма» своей жене. Мы с Валентиной ужасно поразились наглости людей. Не притрагиваясь к деньгам, я запечатал конверт и попросил Валентину передать его обратно и сказать, что оно попало не по тому адресу.

   Д сих пор сожалею, что не отнес этот конверт в правоохранительные органы. Дело в том, что спустя некоторое время наша работница на очередном приеме по личным вопросам с некоторой вызывающей настойчивостью пыталась решить свой жилищный вопрос. Она дала понять мне, что, мол, ты деньги от сестры взял, а вопрос положительно не решаешь. В довольно жесткой форме я посоветовал посетительнице разобраться со своей сестрой.

   Нприятный осадок от этого случая остался у меня надолго.

   Деньги — в кассу

   Бывали неприятности у меня и более крупные.

   Онажды среди бела дня ко мне в кабинет панибратски зашел молодой человек и с порога заявил, что ему в новую квартиру надо установить импортные смесители для водоразбора, а в комнатах постелить хороший линолеум. Усевшись и закурив (у меня в кабинете никто никогда не курил), мужчина продолжал свой рассказ о новой квартире, о тех, кто попал к нему в соседи, и т. д. Человека этого я не знал, но от него так веяло начальственной важностью, что нетрудно было догадаться о его какой-то особо большой должности.

   Н вдаваясь в подробности, я ответил посетителю, что проблем никаких нет, можно выполнить его просьбу, но для этого ему придется заплатить в кассу деньги — разницу в стоимости оборудования квартиры.

   Молодой, да ранний

   — Какие деньги?! Вы что, Эдуард Васильевич, разве не знаете, кто я такой? — насел на меня непрошеный гость.

   — Не имеет совершенно никакого значения, кто бы вы ни были, у нас порядок один для всех, — ответил я.

   — Ладно! Ты еще вспомнишь нашу встречу! — раздраженно заявил посетитель, поднялся и вышел из моего кабинета.

   Кк потом оказалось, этот молодой человек — бывший работник автозавода, а с недавнего времени секретарь Миасского горкома комсомола.

   Псле этого незначительного случая прошло порядочно времени, и дальнейшие события в моей жизни, связанные с этим человеком, думаю, были скорее случайными.

   Анонимка в горком

    Во все времена некоторые люди имеют прямо-таки патологическую потребность жаловаться или «сигнализировать» высокому начальству по поводу и без повода. Во все времена имеют место анонимные жалобы.

   Онажды одна анонимная жалоба на мою производственную деятельность поступила в городской комитет партии. Я об этом ничего совершенно не знал, когда меня пригласили в горком для разбирательства.

   Явошел в кабинет одного из заведующих отделом. Хозяин кабинета, вальяжно развалившись в кресле, курил. На мое приветствие он не ответил, продолжая сосредоточенно покуривать. Я узнал в хозяине кабинета того самого секретаря горкома комсомола, который когда-то заходил ко мне со своей странной просьбой.

   «Значит, пошел на повышение», — подумал я.

   — Как-то нехорошо получается, Эдуард Васильевич! По какому такому праву вы позволяете себе злоупотреблять своим служебным положением? — вместо приветствия начал заведующий отделом.

   — Мне можно присесть, или вы уже определили меня в преступники, раз держите на ногах у порога? — спросил я.

   — Ах, да! Проходите, садитесь. Закуривайте, — хозяин кабинета пододвинул ко мне пачку дорогих сигарет.

   — Спасибо, не курю. Извините, я не знаю, по какому делу вы меня сюда пригласили... — уточнил я.

   — На вас поступила большая жалоба о разбазаривании жилья и мест в детских учреждениях. За это вам придется отвечать!

   — Давайте все по порядку. Я никакой жалобы не видел и не слышал о ней. Совершенно не в курсе, что там изложено. Может, вы ознакомите меня с этим письмом?

   — Читать вам эту жалобу совсем не обязательно. Я задам по ней вам вопросы, а вы на них отвечайте, — потребовал завотделом.

   М договорились, что на вопросы я отвечу письменно. Для этого я переписал все заданные мне вопросы и, распрощавшись с хозяином кабинета, покинул его.

   Зарябило в глазах

   Сокойно во всем разобравшись, я пришел к выводу, что все вопросы, заданные мне, вытекают не из фактов, а полны домыслов и не представляют особой важности. Подробно изложив в письменном виде все ответы, я доставил их в тот самый отдел, где мне задали вопросы.

   Жзнь шла своим чередом. Мы с женой собирались в том году провести отпуск в Молдавии. Были уже куплены билеты на самолет до Кишинева. Оставался один день до отпуска.

   В второй половине рабочего дня мне позвонили из приемной горкома партии и попросили срочно прибыть на заседание горкома. Около 16 часов я был в горкоме партии. Попал как раз в перерыв между заседаниями.

   Вдимо, каждому человеку свойственно иногда чувствовать своей шкурой. Именно собственной шкурой, а не головой или чем другим, я почувствовал что-то неладное. Здоровались со мной как-то напряженно, скованно, некоторые вообще никак, отойдя в сторону.

   Скретарь приемной Фира Аркадьевна подала мне проект решения очередного вопроса, который будет рассматриваться на заседании городского комитета партии после перерыва. Я взял проект решения на двух листах и начал читать. У меня неожиданно зарябило в глазах. Крыша, как говорится, поехала.

   Из партии исключить!

   Оазывается, следующим вопросом должно рассматриваться персональное дело коммуниста Э. В. Шалагина. В проекте решения сказано, что коммунист Шалагин нарушает партийную и производственную дисциплину, допуская злоупотребления в своей деятельности (далее шел перечень моих нарушений, злоупотреблений, производственных упущений и т. д.)

   Псле всех грозных разоблачений моей деятельности в конце проекта решения предлагалось: из партии исключить, от должности освободить, с работы уволить и в довесок запретить занимать какие-либо руководящие должности в течение пяти лет.

   Похо видя от волнения, я все же успел бегло прочитать информационную часть и проект решения, когда зазвенел звонок, означавший конец перерыва, и всех пригласили на заседание по следующему вопросу.

   Персональное дело

   Мйка с рубашкой прилипли у меня к спине. С красной, как у вареного рака, физиономией я вошел в зал заседаний.

   Вдущий заседание первый секретарь горкома КПСС Николай Васильевич Богачев объявил: — Слушается персональное дело коммуниста Шалагина Эдуарда Васильевича, — и добавил, — надеюсь, проект решения по данному вопросу у всех на руках имеется. Кто докладывает? Так, пожалуйста!

   Дкладчиком оказался тот самый завотделом.

   Н спеша, методично полилась на мою голову «помойная грязь» теперь уже двух анонимных писем. Доклад длился более получаса.

   Спервых слов я понял, что все это ложь. Мне хотелось встать и на весь зал закричать: «Товарищи, это неправда! Это полнейшая ложь! Не верьте ему!»

   Н мой разум, наконец, начал работать в нужном направлении. Я достал записную книжку и по ходу доклада, отмечая наиболее актуальные вопросы, делал наброски своих ответов на всю эту галиматью.

   Псле доклада время для выступления предоставили мне.

   Тперь уже не красный, а скорее бледный, я очень спокойно дал объяснения по всем вопросам, имевшим место в докладе. В заключение своей речи я заметил, что ответы мои могли быть более полными и точными, если бы у меня была возможность заранее ознакомиться с этими анонимками. Кроме того не было создано комиссии по данному делу, а часть своих объяснений я ранее уже представил сегодняшнему докладчику, однако некоторые вопросы в докладе прозвучали повторно.

   Псле моего выступления перешли к обсуждению сути дела и моей персоны.

   Нкоторые присутствующие оказались в курсе вопросов, затронутых в анонимках, и в своих выступлениях отвергали напрочь обвинения в мой адрес.

   Все ясно, товарищи

   Вступление члена горкома КПСС главного инженера треста «Уралавтострой» Швырева Н. Д. было категоричным.

   — Я знаю Шалагина Эдуарда Васильевича как самоотверженного, преданного делу руководителя, и если мы позволим разбрасываться такими людьми, то авторитетно заявляю: исключайте тогда и меня из партии и снимайте с работы! — примерно так сказал Николай Дмитриевич.

   Чен бюро горкома, председатель Миасского горисполкома Ефимов Анатолий Петрович, который вечно меня носом тыкал за какие-либо упущения, вдруг заявил, что за такого руководителя, как Шалагин, он готов пожертвовать полдюжиной других. И надо бы найти этих анонимщиков и воздать им должное за всю эту клевету.

   Вступающих было много. Я ушам своим не верил, как эти люди защищали мою честь.

   Сдержание анонимных жалоб и мое персональное дело обсуждалось около трех часов. В заключение ведущий заседание первый секретарь горкома подвел итог:

   — Кажется, все ясно, товарищи. Вношу предложение: принять информацию по данному вопросу к сведению и ограничиться ее обсуждением. У кого-нибудь есть другие предложения? Нет? Тогда голосуем. Кто «за»?

   Кгда решение по этому вопросу было принято, Николай Васильевич обратился ко мне:

   — Я слышал, Эдуард Васильевич, что вы с супругой собрались ехать в отпуск. От имени всех присутствующих желаю приятного отдыха и прошу извинить за то, что так скоропалительно был подготовлен проект решения по вашему вопросу. Обещаю назначить комиссию и разобраться с теми, кто готовил данный вопрос.

   Убежденность крепла

   Стех пор прошло так много лет, а это заседание городского комитета партии я запомнил до мельчайших подробностей на всю жизнь. В тот день, придя домой, я ничего не сказал Валентине о заседании горкома. Выпил за ужином полный стакан водки, после чего жена заворчала:

   — У нас не все еще в дорогу собрано, а ты не успеешь никак напиться.

   Н следующий день на самолете мы летели в Москву, затем в Кишинев, откуда на теплоходе совершили круиз по Днестру, побывав во многих уголках Молдавии.

   Оо всем пережитом я рассказал жене позднее, когда у меня внутри все перегорело и я мог в шутливой форме называть себя тюхой-матюхой. Этот случай многому меня научил, но не озлобил и сильно не напугал. Были у меня потом еще не раз подобные или чем-то похожие ситуации: приходилось разбираться на заседаниях профсоюзных комитетов, партсобраниях, у прокурора, у вышестоящих руководителей и т. д. Считаю, что редкий руководитель не проходил подобные «чистилища».

   Япо жизни всегда очень доверчиво относился к людям, открыто высказывал свои взгляды по тому или другому поводу. И за это иногда приходилось расплачиваться.

   Педседатель объединенного профсоюзного комитета треста Кушнов Сергей Васильевич, выходец из деревни Коробковка, считавший себя очень правильным, однажды так и сказал мне:

   — Чаще всего, Эдуард Васильевич, ты страдаешь за свою простодырость.

   Тм, где я чувствовал свою правоту, я спокойно и уверенно выходил из ситуаций. Правда, большие шрамы и маленькие шрамики оставались в моей душе, моя голова все больше седела, но убежденность в своих правильных выводах крепла.

   А того самого завотделом в городском комитете партии я больше ни разу не встречал.