В прошлом выпуске «Родников» речь шла о нашем земляке, коренном миасце главном враче Миасского врачебно-физкультурного диспансера Вячеславе Леонидовиче Шемякине. Не один час вспоминали мы о детстве, школьных годах, о службе в погранвойсках. Сегодня продолжение того житейского разговора.

   — А предки твои, Вячеслав, коренные миасцы? Кто они были, чем занимались?

   — Мои бабка и дед из миасских семей. Бабушка из рода Звездиных. Это те Звездины, которые жили на берегу городского пруда. Потом рядом с их домом была еще лодочная станция МНЗ. Дом на улице Ленина построил прадед по отцу. Он имел три десятины земли. Они жили хорошо, держали лошадей, сеяли хлеб. В то время в разгаре была золотая лихорадка. Но никто из моих предков не стал старателем. Они занимались хлебом, рыбой. Звездины в обмен на хлеб привозили рыбу из башкирских деревень. Шемякины тоже возили, но сами никогда не торговали, были как бы перевозчиками.

   Ддушка работал бухгалтером. Он очень рано умер. Простудился, заболел пневмонией. У бабушки осталось пятеро детей. Имя ее сына Шемякина Георгия Сергеевича выбито на мраморной доске мемориального комплекса у вечного огня. Это мой дядя.

   — Леонидыч, а сейчас в том доме на Ленина кто-то из ваших живет?

   — Нас семеро сестер и братьев. Все мы выросли в том доме. Жили и живем дружно. После смерти родителей дом решили не продавать, наследство не делить. Там у нас очень ухоженный огород, яблони есть. Этим занимается младшая сестренка, предпоследняя. Недавно ей исполнилось 55 лет. Там все как прежде, только нет мамы и папки. В родительском доме встречаемся довольно часто, собираемся, чтобы побыть вместе, посидеть за одним столом, помянуть и сходить к родителям на кладбище.

    — Расскажи о братьях, сестрах поподробнее. Кем они стали?

    — Мы все окончили школу № 1. Учиться я пошел вслед за старшим братом Марком. Представляешь, уже в школе, в десятом классе, получил права. Было у нас автодело. Из учителей помню многих. Директором была Нина Ильинична Аксенова (она похоронена на аллее почетных граждан), потом Плеханов был, при Анатолии Петровиче Ефимове я закончил десятилетку.

   Мрк живет в Новосибирске. Закончил университет, защитил кандидатскую, преподавал на кафедре, был завлабом, это ученый-геофизик. Пединститут имени Герцена в Ленинграде закончила сестренка Вера. Она младше меня. Она историк. Всю жизнь проработала преподавателем. Сейчас на пенсии. Живет в Златоусте. Брат Володя тоже на пенсии, но работает на автозаводе. Сестренка Люда — в Кисегаче, в санатории была методистом лечебной физкультуры. Люба — человек активной позиции, комсомольский лидер. Последнее время работала на автозаводе. Мы все с высшим образованием, только последняя сестренка Нина не имеет его. Она тоже автозаводчанка. Труд всех отмечен теми или иными правительственными наградами. Четверо из нас были партийными. Лично я этим не чураюсь. Я по сознанию вступал в партию и не выходил из нее. Партийный билет демонстративно не бросал. Считаю, что были какие-то серьезные ошибки правящей власти и надо было их исправлять, а не разваливать страну и не начинать все снова да ладом. Это неправильно. Это так же ошибочно, как после революции власть большевиков начала ломать храмы. Это дикость, кощунство. Храмы — искусство народа, его культура, храмы — дух России.

   Оец всегда говорил: «Кто пришел к власти в 17-м? Пришли люди недалекие, неучи, авантюристы. Надели кожанки и стали трясти пистолетами». Он все это видел.

   Д, мы были пионерами, вступали в комсомол. Отец не ругал нас, не запрещал. Он осторожно к этому подходил. Отца самого не раз агитировали в партию, но он так и не вступил. Он был очень умным, грамотным и дальновидным. Директора завода Жугин, Трубеев не раз были в нашем доме, засиживались в гостях. В юности Трубеев и папка вместе на танцы бегали. Трубеев, он же наш, миасский, с улицы Свердлова. Он младше отца был.

   Рзговор о жизни не всегда складен. Мысль перепрыгивает с одних воспоминаний на другие, порой возвращается назад, и тогда простой факт вдруг обретает зримую реальность, яркую, насыщенную подробностями, вновь и вновь заставляя переживать давно ушедшее, но как будто вчерашнее еще время. Кто служил, знает: солдатские будни остаются в памяти на всю жизнь.

   — Армия — это целая история, тернистая, но интересная.

   — Можно сказать, это маленькая жизнь.

   — Вот именно, маленькая жизнь. На Дальний Восток в товарных вагонах мы ехали 11 суток. Я впервые увидел такие унизительные условия. Наш призыв везли как ширмачей: вагоны после цемента облили водой, из досок сбитые нары, рваные матрасы... Во Владике нам выдали солдатскую форму, и на корабле «Витебск» мы пошли в океан. Шторм, дикая качка. Еле перенес. Когда подошли к Камчатке, от красоты мест вся дорога забылась.

   А в армии как? «Кто подстригать умеет?» — «Я!» — «Кто сапоги подбивать?» — «Я!» — «Кто может доски для столовой смастерить?» — «Опять я». — «Отец всему этому нас научил. Мы все могли делать сами. Было не страшно, не тяжело». — «А кто играет на музыкальных инструментах?» — «И опять я». — «Давай в оркестр». — «Помимо аккордеона я еще играю на трубе, на барабане. Надо идти на парад, а тут срочник заболел». — «А с тарелками в оркестре можешь?» — «Могу». — «Мне эти тарелки дали. Они тяжелые. Приспособление сделали, чтоб их держать. Три километра этими блинами на параде я за того парня колотил. Благодарность объявили».

   — Леонидыч, да ты никак в армии выскочка был. Всюду я да я.

   — Во-первых, я никогда не навязывал все, что мог или умел. Но всегда принимал участие в каких-то соревнованиях или помогал что-то сделать. Это во мне с детства и на всю жизнь. Даже сегодня я не чураюсь снять белый халат, взять ключ и подтянуть ту же задвижку, прокладочку поставить, сделать все быстренько, чтоб не затягивать ремонт.

   — Наверное, и в общаге студентом тоже приходилось чинить, мастерить?

   — Приходилось, но в институте была другая школа. Можно сказать, мое рабоче-крестьянское начало дальше в институте не продвинулось. Там как бы уровень интеллигенции пошел, и опять надо было себя проявить.

   — Ломать себя не пришлось?

   — Нет. И этим опять обязан отцу. Мы росли разносторонне развитыми, незакомплексованными. Если, допустим, я мог спеть, отчего же не принять участие в художественной самодеятельности? Уже говорил, но повторюсь снова: в нашей семье все очень любили книги и много читали.

   — Насколько помню, после института выпускников по распределению на три года посылали работать чуть ли не к черту на кулички. Как же ты угодил в родной город?

   — И я по распределению. Но у меня было право выбора. Армия дала навык комсомольской работы. В институте был старостой курса, потом комсоргом курса, был председателем студсовета института, заместителем секретаря парткома вуза.

   — Не тяжело было, помимо учебы, тянуть все это? Ты что, по девкам совсем не бегал?

   — И на это я был активный. На все времени хватало. К моему счастью, с будущей женой познакомился на первом курсе, а на пятом друзья на весь институт кричали нам: «горько». Закончили учебу и распределились туда, куда хотели, — в Миасс.

   Жна тоже врач. Сначала была детским врачом в роддоме, потом невропатологом, на пенсию ушла с радиологии, но еще десять лет работала врачом на мебельной фабрике. Дочка у нас, как и мы, медик, закончила челябинскую медакадемию. Она работает сейчас в больнице № 3. У Шемякиных как бы уже династия.

   — Помнится, первое время физдиспансер был в старом городе, на углу переулка Детского и Советской?

   — Да. Но в 1969 году я пришел уже в новое помещение, вот в это. До меня было четыре главных врача. Заступив на должность, с первых дней поставил цель вывести учреждение в лидеры. Сам был в активе профсоюза медицинских работников, секретарем парторганизации медучреждений. Во всех смотрах мы всегда принимали самое активное участие. До меня в физдиспансере никогда такого не было. Я сразу стал его тащить, выводить в лучшие.

   — При этом у коллектива была какая-то материальная заинтересованность?

   — Нет. Стимул был только моральный. Чтобы люди поверили в наши возможности.

   — Вячеслав Леонидович, стыдно признаться, но я так и не знаю основное направление в работе вашего учреждения.

   — Муниципальный лечебно-профилактический физкультурный диспансер был создан во времена Советского Союза для спортивной медицины. Это несколько иная медицина. Это работа со здоровыми людьми. Цель работы учреждения — найти среди здоровых спортсменов больного и пролечить его. Для этой цели у нас своя функциональная диагностика, своя физиотерапия, есть ЛФК, зубной и другие кабинеты. На сегодняшний день все наши услуги бесплатные. Есть Конституция государства, где гарантировано бесплатное медицинское обеспечение. Мы это осуществляем, хотя власть прессовала и прессует. Но мудро и медленно я всегда отстаивал бесплатное лечение. На это есть бюджет, и бюджет должен такие учреждения содержать. Спорт — это престиж государства, это политика. А для оздоровления у нас есть физическая культура. Людям надо показать суть необходимости движения. Не будь спорта, не будь примера, люди никогда не поймут физические возможности организма. Люди ленивы.

   Тт что-то вдруг заязвило меня. И я ни с того ни с сего поставил руку локтем на стол.

    — Леонидыч, давай бороться.

   — Давай.

   О обхватил мою ладонь своей. Напряглись мышцы, задребезжали ручки и карандаши на столе. Ощутив силу друг друга и пробыв в напряженном поединке с минуту, мы обоюдно решили, что лучше пусть будет ничья.

   Дя тех, кто незнаком со спортивным медиком Вячеславом Шемякиным, скажу, что он уже восемь лет как пенсионер, но крепок и очень подвижен. Среднего роста, шаг быстрый, походка пружинистая, лицо румяное. Утром идет на работу — невольно задержишь взгляд.

   Отом, как сохранить здоровье до преклонных лет, быть таким же бодрым, крепким, трудоспособным, пойдет речь в следующем выпуске «Родников». Было бы непростительно уйти от главного врача физдиспансера, не поговорив о самом бесценном, что есть у человека. О здоровье.