16 лет назад, в 1 час 23 минуты в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, произошла крупнейшая в мировой ядерной энергетике катастрофа на Чернобыльской АЭС им. В. И. Ленина. Установлено, что основными непосредственными причинами взрыва на четвертом энергоблоке АЭС были конструктивные недостатки реактора типа РБМК-1000 и грубейшие нарушения персонала при подготовке к предупредительному плановому ремонту. В считанные часы эта проблема местного значения стала международной: по расчетам экспертов, суммарный выход радиоактивных материалов составил 50 млн. кюри, что равнозначно последствиям взрывов 500 атомных бомб, сброшенных в 1945 году на Хиросиму. Однако катастрофой стала не только авария, но и последствия ее ликвидации. Сегодняшняя наша беседа с участником ликвидации, одним из лидеров общественного движения «Содействие защите населения», старшим инженером ОГПС-5 А. Ю. МИТЮНИНЫМ (на снимке).

   — Алексей Юрьевич, как я понимаю, вы занимаетесь проблемами радиоэкологии неслучайно?

   — Это уже профессия. После окончания школы я поступил в военное училище — единственное в СССР, в котором изучали поражающие свойства оружия массового поражения и защиту от него. Качество подготовки военных химиков в области радиационной безопасности я потом наглядно увидел в Чернобыле. После окончания училища в 1983 году вместе с товарищем был распределен в г. Семипалатинск. Так и оказался на секретном ядерном полигоне. А вскоре — на должности инженера-испытателя в самом боевом отделе радиационных исследований.

   Пследние годы активно работаю в социально-экологическом общественном движении «Содействие защите населения», которое занимается проблемами обеспечения безопасности населения в условиях использования атомной энергии.

   — А как вы оказались в Чернобыле?

   — В последних числах апреля 1986 года, когда я находился на отдаленной площадке полигона, с нами срочно связался наш начальник отдела и сообщил, что на какой-то атомной станции случилась авария, и наш самолет-лаборатория с двумя товарищами, которые остались на «большой земле» по болезни (судьба), уже улетел в этот район.

   Чрез несколько дней мы вернулись в лабораторию, где нас уже ждали чернобыльские «подарки». В те годы наша лабораторная база была единственной, способной измерить и исследовать большие количества проб окружающей среды. В течение полугода каждые три дня мы принимали самолет, загруженный пробами воды, растительности как из самой станции, так и из 30-километровой зоны, и занимались исследованиями этих проб. Работали по-стахановски, сутками.

   Могие мои коллеги уже побывали в Чернобыле. Осенью 1987 года подошла и моя очередь. Уже прошла горячка первых месяцев аварийных работ; я непосредственно занимался изучением миграции радиоактивных выбросов вокруг АЭС. Приходилось вылетать на вертолете в Белоруссию и Украину для отбора проб. Помню, увидели как-то с воздуха на одном из хуторов в Белоруссии людей. Семью, живущую отдельно от всего мира. По полю бегала девочка лет семи. Приземлившись, взяли у девчушки варежку. Измерили: радиометр показал превышение нормы по бета-излучению в тысячу раз. Такое загрязнение допустимо только в промышленных лабораториях, а тут ребенок! Уезжать из этого района семья наотрез отказалась. Летчики отдали им свои продпайки, поделились керосином и улетели подавленные. После истории с варежкой стало ясно: реэвакуация населения в эти районы невозможна. Но со временем самоселов, подобных той семье, становилось все больше.

   — Много ли «чернобыльцев» в Миассе?

   — В горбольнице № 3 есть врач, ответственная по диспансеризации ликвидаторов. Это Зинаида Назаровна Голованова, которая «заведует» здоровьем всех миасских «чернобыльцев». На учете в российском медико-дозиметрическом регистре 129 миасцев от 34 до 60 лет; 12 из них уже умерли.

   П данным Медицинского радиологического научного центра, за годы, прошедшие после катастрофы, доля практически здоровых ликвидаторов с 95 процентов снизилась до 4. При этом трое из каждых четырех имеют 3 группу здоровья (страдают хроническими заболеваниями). На мой взгляд, многие из этих болезней оттого, что изначально страна признала их жертвами. Такой незавидный статус с психологической точки зрения оттолкнул их от активной и полноценной жизни. Этим же объясняется и большое количество несложившихся судеб и суицидов среди ликвидаторов.

   Еть, конечно, и другая сторона медали. У нас в России люди почти всегда остаются наедине со своими проблемами. Поэтому ликвидаторы и объединялись в общественные организации для защиты своих прав. Однако даже за 16 лет существенного прогресса не произошло. Общественные организации любого региона сталкиваются с тем, что требования действующего законодательства о социальной защите граждан, пострадавших от последствий на ЧАЭС, исполняются только на 20-30 процентов. По сей день россияне, принявшие на себя чернобыльский удар, вынуждены бороться, отстаивать свои права. Все дело в том, что они живут в стране, в которой хронически не хватает средств, чтобы обеспечить достойную жизнь своих граждан.

    — Сегодня катастрофой называют не только аварию, но и последствия ее ликвидации. На ваш взгляд, как участника тех событий, все ли было сделано правильно?

   — На приписанном к нашей лаборатории БРДМе мы часто путешествовали по зоне. Смотрели, как живут уже вторую зиму расквартированные «партизаны» и молодые солдатки из химических и инженерных войск. Они занимались дезактивацией близлежащих деревень. Как оказалось позже, это было совершенно бесполезным занятием. К слову сказать, сейчас, проанализировав ход аварийно-спасательных и ликвидационных работ, многие ученые пришли к выводу, что сами работы были катастрофичны по своим последствиям. Сверхопасные работы по засыпке реактора с вертолетов, очистка крыши машинного зала были не нужны. Они носили для правительства страны и мирового сообщества скорее успокоительный эффект. А охладитель, в кратчайшие сроки построенный под реактором, вообще не использовался по назначению. Объект «Укрытие», а попросту саркофаг, с площадью дыр в несколько сотен кв. м — тоже еще то сооружение... Широкомасштабная дезактивация и захоронения в могильники признаны неверными, так же, как и методика уничтожения «рыжего леса». Да и гибель первого эшелона ликвидаторов-пожарных, которые бессменно отработали на пожаре с полуночи до утра без всякого радиационного контроля, не была бы неизбежной, если бы аварийные планы хотя бы приблизительно предполагали тактику действий в крупных радиационных авариях. Однако сейчас говорить легко, а вот тогда...

   — Учимся ли мы на своих ошибках?

   — Нужно признать, что за 16 лет многое изменилось. Минатом России организовал свою ведомственную систему реагирования на радиационные аварии как на стационарных объектах, так и при перевозках радиоактивных материалов. Однако, как показала практика, при ликвидации крупной аварии этого будет недостаточно. И сегодня для аварийно-спасательных работ будут привлечены милиционеры, водители, пожарные, другие специалисты. Но по закону ликвидаторами могут быть только добровольцы — мужчины старше 30 лет. А это положение не нашло свое отражение в нормативных документах силовых ведомств. Оно и понятно: если ввести в действие это ограничение, ни военнослужащие срочной службы Минобороны и МЧС, ни значительная часть сотрудников МВД не смогут быть привлечены к аварийным работам ввиду возрастного ценза.

   Почел недавно статью министра С. Шойгу, в которой он говорит о том, что МЧС России готов к авариям типа Чернобыльской. Не верю! Во многом снова будем действовать по чернобыльскому сценарию, боюсь, только добровольцев будет значительно меньше...