«Перебирая четки лет» — так назвал свой рассказ Сергей Каратов о поселке золотодобытчиков Тыелге, о детстве, выпавшем на послевоенные годы. В сегодняшнем номере «Родников» печатается в сокращении вторая его часть. Начало было опубликовано в № 20 от 12 февраля.

   Вто время в Тыелге стали появляться солдаты, которые служили в гарнизоне, недавно открывшемся в связи со строительством какого-то объекта. Самосвалы из той воинской части возили песок, отвалы которого остались около речки Тыелга после перемалывания золотоносных пород. В первый раз солдаты начали брать песок в середине зимы. Поскольку отвалы были недоступны для экскаватора, то они стали закладывать взрывчатку в глубокие шурфы. Гремели мощные взрывы, поднимающие в небо огромные желтые столбы песка. В окнах звенели стекла. Дети пугались и начинали плакать. Был какой-то инстинктивный страх: эти взрывы вызваны войной, напоминали о ней.

   Рзвороченный песок на темно-зеленых пятитонных самосвалах стали перевозить на строительство объекта. Солдаты-строители в черных погонах по вечерам начали наведываться в Тыелгу, где почти каждый вечер работал клуб с показом кино, с концертами или танцами. Тут служивые заводили знакомства, выпивали, вступали в драки с местной молодежью. Для разгона чернопогонников из новой воинской части стали приезжать солдаты и офицеры в красных погонах. Эти были более собранные и дисциплинированные. Они отвечали за порядок на объекте.

   Кк-то я шел по зимней ночной Тыелге после фильма «Отверженные» по роману Виктора Гюго и размышлял о судьбе героя фильма — мальчика Гавроша, который, рискуя жизнью, снабжал патронами повстанцев, дерущихся на баррикадах Парижа. А это был мой день рождения. И я думал не о том, что у нас дома нет возможности отметить это торжество, а о том, что мне уже стало 11 лет, а я еще ничего значительного в жизни не сделал.

   Пзднее был случай, когда я реально спас жизнь человеку. Мы ходили по застывшим водоемам, любовались ледяными розами, которые образовывались на поверхности льда от лютой стужи, жгли пузыри метана, которые поднимались со дна и зависали матовыми медузами под прозрачным ледяным панцирем. Ударишь несколько раз скобой по льду — тут же метан вырывается наружу, только надо успеть его поджечь. Вспыхивает он с шумом и свистом, похлеще, чем газовая конфорка. А пламя тоже голубое. Прогорит на радость нам, и снова долбишь лед.

   Сразрезов мы пришли на речку Тыелгу. Стояли около глубокого омута с темной полыньей, вода в котором закручивалась, парила и с бурлением снова устремлялась под лед. С нами был небольшой чернявый парнишка по имени Абдулла, или попросту Абдул, который поскользнулся и оказался в полынье. А там глубина метра два. Он ушел под воду,но вынырнул. Глаза совершенно очумелые от страха. Тут я чудом успел схватить его за шиворот (благо, что он был легким) и волоком оттащил в безопасное место. Он был младше меня года на два и, похоже, плавать не умел. Да и умение бы его не спасло, потому что течение тут же могло увлечь его под лед. Латыповы, родители Абдула, благодарили меня, что я спас их сына. Вскоре все их большое семейство уехало жить в Казахстан. Потом, много лет спустя, Абдул появился в Тыелге уже взрослым симпатичным парнем и тут уже сам неустанно твердил мне слова благодарности за то спасение.

   Зпоминающимися были торжественные праздничные линейки, на которые все классы выстраивались во дворе, потом под командованием директора школы огромная колонна поворачивалась к воротам. Затем под звуки барабанов и горнов все учителя и школьники направлялись в сторону клуба. По всей центральной улице имени партизана Макурина двигалась наша школьная демонстрация. Во главе колонны несли школьное знамя, пели бодрые песни до самого клубного крыльца. И вот на большой сцене клуба разворачивается праздничный концерт с участием школьной самодеятельности. Обычно это происходило на 7 ноября, Новый год и 1 мая. В клубе по случаю праздника работал буфет, где можно было купить лимонад, конфеты, пряники и многое другое. И стоило все это очень дешево. Для мужчин привозили бочковое пиво. На сцене исполняли песни, разыгрывали интермедии, читали стихи, и все это было так торжественно, красиво, все настраивало на доброту, на уважение к людям, к своей стране. Мы гордились своим Отечеством, потому что совсем недавно Советский Союз одержал великую победу над фашистской Германией. Мы с гордостью называли видных полководцев: маршала Жукова, маршала Конева, маршала Рокоссовского. В наших военных играх эти люди ставились в пример.

   Пстоянные тяготы и испытания не могли сломить в нас веры в лучшую жизнь, которую мы непременно должны были построить в недалеком будущем. Несколько школьников на зиму селились в Тыелге и учились в нашей школе. Это были дети из Индаштов, где была только четырехлетняя школа. Три года они учились у нас, а потом либо родители увозили их в другие края, либо они поступали в городские учебные заведения.

   Чо касается новогоднего праздника, то он отмечался школьниками два раза: сначала это была школьная елка дня за два до начала праздника, а 31 декабря вся школа отправлялась в клуб. Весь поселок собирался на эти торжества. А народу в Тыелге было много до середины 50-х годов, пока не закрыли шахты по добыче золота. Кто-то посчитал, что нерентабельно добывать серный колчедан, который сопутствовал золотоносной породе, и отправлять его на медеплавильный завод в Карабаш. А золота добывалось все меньше.

    Я помню, как нам, ученикам 5 и 7 классов, поручили сделать перепись населения. Школа получила это задание от местных властей. По нашим сведениям, получилось где-то 1860 человек. Кажется, это был 1957 год. Потом начался отток населения. В огромном помещении конторы прииска гулял ветер. Коммутатор, где за деревянным барьером сидели телефонистки, заколотили досками. Раньше я любил приходить к телефонисткам и смотреть, как они ловко соединяли абонентов с помощью разъемов, вынимая их из одного гнезда и вставляя в другое. Эти женщины курили папиросы. В опустевшем помещении долго еще стоял запах табака.

   Взаброшенном коммутаторе были оставлены телефонные трубки, разбитые аппараты, старые магнето, с помощью которых на телефон поступало электричество и звенел звонок. Закрыли и конный двор, где жили 12 лошадей, работавших на прииске. На них подвозили добытую золотоносную породу, вынутую из шахты, к бегунной фабрике. На бегунной фабрике огромные жернова перемалывали подвозимую руду в мелкий песок.

   Пмимо приискового, в Тыелге были еще два конных двора: леспромхозовский и лесхимовский. Лесхим занимался добычей сосновой смолы живицы, которая шла на скипидар и на многое другое, что требовалось в народном хозяйстве. Помню, как одна наша работница по фамилии Клявлина была награждена в Кремле за отличную работу по сбору смолы. Лесхим являлся серьезной организацией в те годы. У него в Тыелге был и свой детский сад, и контора, и конный двор. Какое-то время помещения конных дворов пустовали, а потом местные мужики разобрали эти деревянные постройки на дрова. Машин в ту пору еще маловато было в стране. Сохранились «полуторки», ЗИС-5, американские «студебеккеры».

   Яеще застал «газгены», которые работали на дровах. Передняя часть деревянного кузова у этого грузовика была отгорожена для дровяных кубиков, которые специальный кочегар при этом автомобиле подбрасывал в топку, устроенную сбоку кабины. С другой стороны кабины находился газогенератор. В нем древесный дым преобразовывался в горючий газ, который закачивался в специальные баллоны под кузовом и шел в двигатель вместо бензина. Однажды мы с мамой поехали на «газгене» в леспромхоз. Была зима, холод жуткий, а в узкой кабине «газгена» стояла жара от дровяной печки. Правда, скорость у этой машины была маленькая. И буксовать приходилось часто, особенно на подъемах: лошадиные силы были не те.

   Пред фабрикой была большая деревянная эстакада, по которой подвозили к фабрике руду для перемалывания. Руду доставали из шахты огромной деревянной бадьей с помощью электромоторов и тросов. Когда работала шахта, то над ней всегда крутились два огромных колеса на самой макушке. Камни сваливали из больших телег-самосвалов с высокими бортами прямо в бункер. Грохот и гул этой фабрики можно было слышать круглосуточно. Золото из этого песка добывали с помощью ртути. Ртуть собирала в себя мелкий желтый металл, а обогащенную ртуть, как простоквашу, отжимали через ткань. Оставшийся в ткани серебристого цвета отжим затем обжигали на открытом огне, испаряя ртуть. И вот сухой остаток — золото. Тогда, конечно же, никто не знал о том, что ртуть опасна для здоровья.

   Кбегунной фабрике была пристроена длинная деревянная эстакада-пандус, по ней подвозили руду и увозили песок в отвалы. Под этой эстакадой проезжали машины, которые что-то везли в Тыелгу или шли за лесом в Индашты и дальше, к делянам в самых горах. Я помню, как мы с сестрой Фаей ходили к бегунной фабрике и носили маме горячий обед в белом тряпичном узелке, который именовался тормозком. Мама работала на подвозке руды. Во время перерыва она привязывала лошадь за уздечку к специальному бревну — коновязи, садилась на телегу, развязывала узелок и нас тоже заставляла обедать вместе с ней. Бабушка знала, что мы не откажемся, и накладывала тройную порцию. Потом мы общались с ее лошадкой или рассматривали бегунную фабрику. Это было интересное время. Кругом кипела работа, люди шутили, напевали что-то себе, насвистывали, а сходясь на перекур и степенно сворачивая самокрутки, обязательно обсуждали дела на производстве, в стране или в мире.

    Но вот не стало в Тыелге и лесопилки. На ней пилили бревна на шахтные крепи, доски, брусья для строительства. Здесь мы, мальчишки, тоже любили смотреть, как огромное сосновое бревно закрепляется на пилораме с железными вагонеточными колесами и едет к огромному стальному полотну с зубьями, которое раскручивает мощный электромотор через тугой брезентовый шкив. Пилорама на колесах по узеньким рельсам подтягивается тросом с помощью другого электромотора. И вот пила вонзается в древесину и с визгом начинает разбрызгивать опилки, которые желтой пахучей струйкой стекают под станок. Над пилой железный кожух, который не дает опилкам рассыпаться по сторонам. А внизу их отгребает деревянной лопатой помощник пильщика. Мы тоже набираем по мешку опилок и тащим домой, чтобы подсыпать их в курятник или в козий загон. Вообще, игры у нас всегда сочетались с добыванием чего-то полезного для дома, для хозяйских нужд. Особенно это было связано с вылазками в лес или на озера. Оттуда всегда можно было прийти с ягодами, с грибами, с дровами или с рыбой. Рыбу могли поймать где угодно и чем угодно, хоть руками. После того как от липовых лык, мокнущих не одну неделю в воде, отдиралось мочало, хозяин бросал их тут же, около водоема. Мы хватали двухметровое лыко с двух сторон, заводили его по краю пруда, где мелко и много водорослей, и тянули в виде невода. Вместе с водорослями на берегу оказывались и караси. Мелочь мы бросали в воду, а тех, что с ладошку, сажали на ивовый кукан. Дома вечером была обеспечена большая сковорода жареной рыбы.

   Продолжение в следующем номере.