Эу рубрику мы предложили нашим читателям в конце прошлого года с тем, чтобы вы вспомнили и рассказали нам веселые истории, случившиеся с вами или вашими знакомыми. За три месяца в редакцию пришло немало писем со смешными сюжетами, некоторые были даже в стихах. Благодарим всех, кто откликнулся на наш призыв, и публикуем в сегодняшнем номере историю-победительницу. Поведал ее нам замечательный рассказчик Василий Кобелев. Ему и наш приз — подписка на «МР».

   Кнкурс завершен. Но жизнь продолжается, огорчая и радуя нас. И если вам вновь захочется поделиться веселым случаем из жизни — пишите нам. Посмеемся все вместе!

   Еть у меня приятель. Кстати, удивительное это слово — приятель. Сказать про человека «знакомый», значит, не сказать ничего. Знакомый — это что-то легкое, мимолетное. Если же учесть, что ты с этим человеком несколько лет прожил в коммунальной квартире, где делил с ним немногие квадратные метры на кухне и очередность в туалет и ванную, то это уже не просто знакомый. Ну а друг — это все-таки нечто большее, чем совместные застолья, общая крыша над головой и общие бытовые проблемы. Вот здесь и появляется это слово — приятель. Тем более, что с моим приятелем иногда, когда он был трезвым, вполне приятно было пообщаться.

   Тк вот он, назовем его Николай, удивительный был человек, философ, если хотите, с очень прогрессивными взглядами для тех лет — начала 80-х. Это сейчас наконец-то наше общество осознало, что пьянство — это болезнь. Я имею в виду не болезнь общества в целом (хотя оно-то у нас и есть хронический больной), а конкретно взятого человека. У нас ведь всегда пьянство было пороком, распущенностью, просто недостатком воспитания, упущением общественных организаций. Так вот Николай, работавший сантехником в ЖЭКе, и был «упущением общественных организаций», а упущения эти были практически ежедневно. В будние дни все зависело от степени сложности ремонта по вызову, а следовательно — от полноты налитого стакана благодарных жильцов. В выходной же, как уважающий себя человек, тем более человек труда, как выражался Николай, имел полное моральное право на полбанки — выстраданной и заработанной нелегким трудом. После такой субботы, как правило, всегда наступает воскресенье. Трудный это был день!

   Нколай с утра, когда еще все в мире спит, занимал место на кухне, возле окна, и сидел в полинявшем, вытянутом на коленях, трико и застиранной майке размера на три больше своего хозяина. Николай ждал. Ждал нас, соседей, когда мы выйдем из своих комнат и войдем в его положение. При этом обязательным должно было быть присутствие его жены.

   Нчиналось примерно так (в этом и была прогрессивность взглядов):

   — Василий, вот ты мне скажи, если человек больной язвой или, хуже того, какой-нибудь чумой, что ты к нему испытываешь?

   Н дожидаясь ответа, Николай сам себе отвечал:

   — Верно, сострадание. Ведь скажи любому из нас, что плохо человеку и нужно достать лекарства, которые его спасут, да ведь любой из нас хоть на край города, в любое время дня и ночи. Верно я говорю, Василий? Вот! Не понимают у нас некоторые люди, что есть огромная разница между пьющим человеком и больным. Пьющий он что, нахлещется как свинья, кому-то морду набьет, ребятишек напугает, жена, бедная, в синяках. Не уважаю. — Николай решительно тряс головой. — А вот тут сидишь, — продолжал он, — а сердце, как воробышек, загнанный в силок, так и трепещет, а оно ведь, между прочим, и остановиться может. Делов-то, тьфу! Вниз спуститься, магазин-то в нашем доме...

   Иесли молчала жена, Николай уже увереннее добавлял:

   — Да и я сам бы потихонечку сходил, много-то ведь и не надо, красненькую и все. Мне-то ведь ее не надо, душа-то не принимает, воротится, а организма-то, язви ее, просит. Болезнь это, болезнь. Эх, как этого люди не понимают! Она ведь для меня как микстура, я ведь и сам не рад.

   Мнологи каждое воскресенье были разные и по-разному заканчивались. Иногда он, окрыленный, через три ступеньки летел вниз, забывая о сердце-воробышке. Иногда обиженно по полдня бубнил, то и дело закрываясь в ванной или туалете, и при этом непременно настроение его улучшалось. Я сам иногда думал, уж не по трубам ли его друзья-коллеги выручают?

   Ивот однажды нечеловеческий вой, совершенно дикий, на невозможно высокой ноте, за беспредельной чертой человеческих возможностей, и страшный грохот, поднял как по команде всю нашу квартиру на ноги. Жуткие стоны неслись из ванной комнаты. Я первым, в одних трусах, побежал к ванной, что есть силы рванул дверь и включил свет. Соседи толпились за моей спиной.

   Вванной на полу лежал Николай, из разбитого носа текла кровь, на белом как мел лице она была особенно яркой. Губы у него тряслись, а зубы отбивали мелкую дробь. Увидев меня, он замычал что-то нечленораздельное, а затем слезы ручьем брызнули из его глаз. Такой радости у человека от встречи со мной я не видел больше никогда в жизни. Мы, возбужденные и ничего не понимающие, разошлись по комнатам, а Николая, как маленького скулящего щеночка жена, прижимая к себе, увела спать.

   Ве стало понятным только утром, благо это было очередное воскресенье. Николай с честно заработанной полбанкой залез в наполненную водой ванну, и так ему стало хорошо, что он в ней и заснул. Жена, не добудившись, вынула пробку из ванны — не дай бог захлебнется, выключила свет и пошла спать. Замерзнет кобель шелудивый, прибежит, — решила она.

   Иведь вот надо же такому случиться, что именно в эту ночь приснилось Николаю, что он умер из-за жестокосердной жены, пожалевшей ему бутылки «Агдама», и хоронят его друзья из родной жэковской конторы. И все в таких ярких, жалостных красках, как наяву. И тут Николай проснулся...

   Педставьте себе картину: кромешная тьма, тишина. Слева — стенка, справа — стенка, ноги — в стенку, голова — в стенку. Гроб! Похоронили! И Николай что есть силы рванул вверх, в надежде пробить толщу могилы. Ну, а дальше вы знаете.

   Был такой случай. И он доказал, что не бывает худа без добра. Сколько лет прошло! Мы уже все живем в отдельных квартирах. Только Николай с тех пор ни капли спиртного в рот не берет. Вылечился. Вот бы такую ванну всем нам! А лучше — всему обществу.