Продолжение. Начало в «МР» № 144 от 7 августа

   Вадимир Васильевич, на минуту прервав рассказ, принес небольшую баночку и высыпал из нее содержимое. Удивительно, чего только не хранила земля! Монеты, железные пуговицы, расплющенные винтовочные и охотничьи пули, кованые гвозди и два бронзовых наконечника стрел.

   — Деньги, можно сказать, и не самое интересное. Вот наконечники стрел, копья. Их в руки берешь с замиранием сердца. В кого летели они? В дичь? А вдруг в человека?

   А раз вымыли маленькую ложечку, сантиметра 4 всего. Она медная, с одной стороны углубление небольшое, с другой отверстие. Долго гадал, для чего такая. А тут передача была «Что? Где? Когда?», принесли им такую же штучку и спрашивают: вот это что такое? Не могли они угадать. Интересная штука. Оказывается, эта ложечка, чтобы чистить в ушах! А у какого народа наблюдалась она, из передачи не запомнил.

   Кестиков нательных находили много. Всяких крестиков: и оловянных, и каких только не было, кресты староверовские, сзади у них молитва, маленькие иконки-складни. Одиночные могилы размывает струей, их и не заметишь. Может, кладбище там, или копи старательские, или шахта была?

   Ооло села Устиново часто вымывались кости мамонтов. Как пойдут зеленоватые плиты в глине, где-то на глубине 1,5-2 метров, значит, будут кости. Ой, и огромные они! Бедровая, это куда вставляется шаровая-то кость, так вот с таз будет. А зубы!..

   А однажды ночью стоял у монитора, смотрю: от породы что-то белое летит, лоскутами такими. До того вся порода была одинаковая. А ночь, она и есть ночь. Деревня там недалеко, но, думаю, как бы кто не попал. Я бригадир уже. Пошел посмотреть. Подхожу, беру — что такое, какие-то лоскутья. Много их уже нарвало струей-то. Поломал — мягко, нажал — вода бежит. Давай потихоньку монитором это место отмывать. Отмыл, смотрю: так много его, площадь большая.

   Пшел на землесос, свояк там у меня работал. «Слушай, Павел, говорю, что-то вымыл, а не знаю че. Пойдем, посмотрим». Уже вдвоем ну-ка смотреть. А там место промеж двух известняковых валунов вот этим, похожим на свиное сало, все и заполнено. Стали раздирать, так оно, как селедка от костей, отрывается. Он говорит: «Ты хоть руками-то не бери, шут ее знает». А глубина приличная, на 19 метрах на песках это было. Пошел я директору, Федорцу, звонить. Объяснил Дмитрию Никифоровичу это дело. Он в ответ: «Не троньте и продолжайте работать. Но это место не размывайте».

   Уром ученые люди приехали из Свердловска. Рубили, толсто там было. Ну а мы еще до них такой вот брус вырубили. Поделились, значит, а потом решили сварить. Нарезали, воробышкам бросили — они хватают, но не едят. Сваренное — покраснело. Собаке дали — понюхает, отойдет. Любопытные были, всяк испробовали, но в рот не брали: боялись. Ученые-то полные рюкзаки набили этого чуда. Нам не сказали ничего.

   Псле у Федорца спрашивал. Горное сало, говорит. А что за сало? Вырубая его, свояк, чтобы удобнее было, ногой придавил. Так жидкость из него сквозь кирзовые сапоги прошла!

   Д, за 22 года чего только не было! И инструменты старые вымывали. Люди-то ведь работали здесь испокон века. И топоры, и лес, рубленный ими, тогда еще пил не было.

   У15-й плотины, когда прорезали ее, оказалось, что там мыли золото давно. В реке стояли деревянные срубы. Их рубили на поддув, так это называли. Вычерпывали из них воду машинами. Мы вымыли — огромное деревянное колесо, переборки на нем, как на мельничном. От него коленчатый вал. Ставилось это все на сруб, колесо крутилось, вал крутился, дергался шатун — воду из сруба откачивали. И прямо из русла брали речной песок. Золотишко мыли.

   Вт после войны на Пригородном тоже чудо было: драгу сквозь скалы провели. Узкое место-то! Это где село Устиново. Тогда выработали там разрез, а ниже по реке, у Горбатого моста, огромный золотоносный полигон нетронутый еще был. Промеж них известковые скалы, крутой поворот… Инженеры говорят: не пройдет, разбирать надо. На драге работал Константин Иванович Суханов. Вот он и говорит: я проведу. С одним глазом был! Ну посовещались, померили и решили проводить по скалам, тогда железной дороги над рекой еще не было. Сейчас это место достопримечательностью объявили. Миасские известняки, вроде так назвали.

   А драга, она как шагает? Впереди у нее ковш ходит, а сзади две сваи. Тяжелые, низ у свай острый. Вот она на одну встает, застопорила ее и так по дуге поворачивает. И черпаками породу вычерпывает на глубину понтона. Она же плавающая. Как этот забой закончит, ставит другую сваю, а ту поднимает. Поворачивает и опять по дуге. Поэтому кучи дражные полукругом.

   Вт этот ход и надо было просчитать. Мало провести, еще и золото нужно было собрать. Подъем этих свай сложен. Несколько раз проделать эту операцию на скальном участке — не шутка! А он сумел рассчитать все до сантиметра. И вывел драгу… и это с одним глазом! А когда подросла молодежь, стали говорить Константину Ивановичу, что ты инвалид, тебе не положено на драге работать… и не дали до пенсии доработать.

   А в 50-х у дороги, что на Иремельскую плотину, гидравлику поставили, золото мыть начали. И вот ведь оказия — черепа стали вымывать, да не один, не два… из-под струи во все стороны летят. Ну кому приятно?! До этого было, что вымывали единичные, но такого… Отказались мужики работать. Так и бросили.

   А я вот думаю, во время революции здесь сражение большое было: казаки и миасские воевали. Как мост через Миасс проедешь, на горке, там, где очистные гидроузла, братская могила находилась. Я ее хорошо помню, мы с отцом часто там ездили. Стоял деревянный памятник, красивый, со звездой вверху. На нем надпись: «Спите, орлы боевые, вы заслужили покой». А в том месте, где гидравлика работала, может, казаков тех в закопушки побросали? Недалеко там дом стоял брошенный, яблони, черемуха росли. Кого ни спрашивал о нем, никто не знал, даже тогда уже. Жестокое время было. Брат брата убивал.

   Н вот, посмотри наконечники от стрел. Жизнь, считай, прожил, а вот все думаю: от этих, от стрел, люди к ракетам да бомбам на самоуничтожение сколько сил потратили. Золото, оно ведь тоже сотни жизней погубило. Желтым дьяволом верно его называют, не люблю я его. После, как на пенсию пошел, егерем стал работать. Вот тут душа отдыхает. Жизнь животных, повадки их наблюдать — одна радость.

   Нзаметно, сам собой наш разговор перекинулся от темы золота на еще одну древнюю страсть человека — охоту.

   — Веришь, нет ли, но вот бывают в жизни совпадения.

   Псле войны старательскую добычу золота закрыли. Прошли годы… Приезжает как-то один товарищ лет тридцати и спрашивает, можно ли поохотиться у нас. Если есть документ, пожалуйста, говорю. Охотничий билет у него был, стал я путевку выписывать, а сам поглядываю — уж больно похож он на одного деда.

   З Ленинском, километрах в трех, жил на заимке старатель с семьей. Картошку садил, корову держал, золото мыл. Тогда за него не рубли давали — бонны. На листе бумаги квадратики с цифрами. Вот сколько купил, продавец столько квадратиков и вырежет, останется меньше.

   Ввойну еще парнишкой я частенько к нему заезжал, приветливый был мужик. Рядом подсобное хозяйство Челябторга. Скот держали, сеяли. Под горой ручей протекал, по нему-то он золото и мыл, у самого дома почти.

   Гянул в документы — Щербаков… Спрашиваю: «Вы здесь жили когда-нибудь?»

   — Дед у меня здесь жил. Вот и приехал посмотреть, может, найду то место.

   — Бывал я у вашего деда и знал его.

   — Покажете?

   — Ну а че не показать?

   Пехали с ним в Щербаков лог. Нашли, где дом стоял, где дед золото мыл. Память о старателе в названии лога осталась. Показал, рассказал все, что помнил. Вытащил внук винишко, выпили по стопочке — помянули деда. А когда домой приехали, он и говорит: «Если вам, Владимир Васильевич, что-то нужно, то я могу помочь». Думаю, ну чем он мне поможет? У трактора вон колеса того и гляди полопаются. Я как та бабка: мне бы новое корыто! А он: «Хорошо, позвоню». И подает визитку, а в ней… директор банка! Позвонил ведь! Съездил я в Челябинск, привез колеса. Вот так бывает. Доброта, отзывчивость, выходит, тоже по роду передаются. А нам, пожалуй, не столь и важно, где жить-то — при социализме ли, капитализме или демократии. Главное, чтобы люди жили честнее!

   Окончание следует.