Чужак

   Да мужичка навеселе уселись в маршрутке напротив. Разговор, точнее рассказ, одного из них неожиданно увлек.

   — …На голубятню ко мне чужак прилетел: мохны на лапах, клювик крохотный, головка с чубом. В выходной взял его и на базар. Может, признает кто, выкупит. Уже домой собрался, и тут незнакомый, ненашенский: «Сколько?» — спрашивает. Чтоб не прогадать, отвечаю: «Четвертной». По тем временам хорошие деньги. Он голубя за пазуху, а я хрустяшку в карман. Пришел домой, а проданный уже на голубятне воркует.

   Ввоскресенье снова его на базар. Тот же самый мужик идет. Меня в упор не видит, все на голубя смотрит и снова: «Сколько?». Я улыбаюсь, жду, может, узнает. За ту же цену отдал, — рассказчик вдруг вспомнил про деньги за проезд, замолчал, начал рыться в карманах.

   Пссажиры уже с интересом смотрят на голубятника.

   — На следующий день этот голубь опять прилетел. Уже заязвило. Снова белохвостого на базар. Чудак этот опять: «Сколько?». Тут я не выдержал: «Ты что, — говорю, — в третий раз этого летуна купить хочешь? Куриц там продают. А это голубь. Он летать умеет. Придержи его пару недель, не выпускай. Пусть попривыкнет». Денег с него брать не стал, так он из кармана бутылку «Столичной»... и мне... Больше не прилетал.

   Дело чести

   Масская «Голубинка» знала и не такие истории. Летом в выходной мы, пацаны, бывало, целый день пропадали в городе: кино, мороженое. Ради любопытства бегали на базар. Там, меся грязь меж дощатых павильонов, каждый раз пробирались на «Голубинку». В стороне от рядов с продуктами и развалов всевозможного барахла, здесь, на задворках рынка, со всего города собиралось до сотни голубятников. «Голубинкой» ее окрестили те, кто, вернувшись с фронта, облюбовал это место на берегу реки за Шадринским мостом.

   Нсмотря на военную голодуху, многие голубеводы сохранили своих питомцев — уральскую породу голубей. И не только сохранили — сумели поддержать их летные качества, а ведь для этого нужно было ежедневно часа полтора-два гонять птиц. Заядлые, увлеченные то были люди. И в то же время суровые: все-таки послевоенные годы, жилось тяжело, голубей часто воровали друг у друга. Многие голубятники за это дело носили насмешливые иногда и обидные клички. На «Голубинке» пацанов не шугали, но и к голубям близко не подпускали. Мужики выставляли клетки рядами, ходили, смотрели, выискивая хорошую птицу. Одни обменивали голубей, другие покупали. Но чаще выкупали улетевших. Был такой уговор: «с отдачей» или «без отдачи». Если поймал голубя «без отдачи», то должен не прятать его, а назначить выкуп. Выкупать или нет — это право оставалось за бывшим хозяином.

   Иой раз, доказывая друг другу, голубятники устраивали нешуточные дебаты, конечным аргументом которых, случалось, становился кулак. Каждый знал себе цену. Своей птице тем более. В спор подчас втягивалось до десятка, а то и больше человек. В какой-то момент мужики замолкали и стояли, задрав головы вверх. Наступала кульминация спора. Выпускали одного или сразу несколько голубей, и проспоривший — дело чести — бежал за бутылкой. Не только пацаны, но и случайно зашедшие на «Голубинку» захлебывались от происходящего, потом с восторгом смотрели на воздушные пируэты турманов, провожали взглядом почтарей. Но иногда ставки в споре были очень велики. При очевидцах бились об заклад и, случалось, ставили на кон всех голубей, всю голубятню. Здесь царили свои неписаные законы. Порой жестокие, но справедливые. «Голубинка» была легендой старого города.

   Базара нет

   Сгодня на прежнем месте базара нет. Но приверженцев «Голубинки» в минувший выходной я встретил именно там. Как почтари летят за тридевять земель к родному дому, так и их хозяева, не изменяя традиции с довоенных времен, до сих пор кучкуются по выходным на площади бывшего рынка. Три машины, с десяток уже в возрасте мужиков, среди них два соседа, и… одна клетка с двумя парами голубей — вот и вся «Голубинка». Остатки былого сословия голубятников (на снимке вверху).

   — А ты че сюда? К пенсии решил голубей завести? — здоровается сосед.

   — Про вас вот написать надумал.

   — Опоздал ты, брат. Над городом уже ни одной стаи не увидишь. Почти все голубятники на том свете. И души их голубками порхают.

   — А вы что, голубей на кур-несушек разменяли? Поди забыли, как по крышам лазить да свистом голубей гонять.

   — Обижаешь. Каждый из нас с малолетства голубей держит. А птиц погонять, действительно, одно удовольствие было. Когда поднимается стая — такая красотища. Бойные крыльями щелкают, монахи восьмерками да с поворотом на два крыла кружат. Голуби то в точку уйдут, то парят, распластав крылья, иль на гладких плывут. Турманы чуть ли не до самой земли кувырками.

   — Нынче не погоняешь, острокрылый бьет, спасу нет. Только выпустишь голубей, а он тут как тут. И норовит самого летного взять.

   — Витька за прудом говорит: я, охотник, все равно его выслежу, прибью. Неделю у голубятни, как у мавзолея, с ружьем простоял. Застрелил. Через три дня его голубятню уже два ястребка пасли. У них тоже у каждого, знать, есть своя территория. И «попилено» все давно.

   Подранки

   Сполчаса прождал, пока голубятники дела свои обговорят. Потом Владимир Мелентьев, его тезка Владимир Савельев и сосед Геннадий Коротков сели в машину поговорить о птицах.

    — В сорок шестом году, с пяти лет, голубями стал интересоваться, — вспоминает Владимир Мелентьев. — У меня отец голубятник был. Родился я двадцатого июня, а двадцать второго война началась. Отец на фронт ушел и погиб вскоре. До войны, говорят, было у них неписаное правило: перед смертью голубей другу завещать. Отец, видно, в письме наказ дал. Мать всех голубей раздала. А голубятня осталась, амбар рубленый был. Нас, подранков, оставшихся без отцов, тянуло к общению со взрослыми мужиками. Помню, после войны все к голубятникам бегал. Мать поначалу не позволяла, а потом все-таки разрешила. Лет с восьми в отцовской голубятне самостоятельно птиц держать начал. Хорошего голубя пацану не купить. Ну откуда деньги? Старики помнили отца и отдавали мне своих второсортных. Косяков несколько пар выбракованных подарил. Он не занимался перепродажей голубей, как многие, а улучшал породу. Нам-то какая разница, лишь бы летные были. Но в любом случае у пацанов на всю жизнь память осталась о добрых людях. Считай, я всю жизнь с голубями. Спрашиваешь, были перерывы? Были, — и Владимир Константинович без утайки показывает рукой за воротник, насмешив нас всех этим. — Лет десять уже как ни грамма. Сейчас у меня штук тридцать, хвостарики, пара желтых, красный, плекие, рябых пара, ну и там длинноносики. Много их тоже куда? Их ведь кормить надо и уход ежедневный. Я же только для души голубей держу.

   Птицы на праздник

   — Голубей мы с собой брали на стадион, на футбол, — вспоминает о своей юности Геннадий Коротков. — В предчувствии гола трибуны орали, свистели, кто-то хватался за голову. А мы доставали из-за пазухи голубей и подбрасывали в небо — турманов, монахов, дутышей. Пацаны дымили «Прибоем», «Севером» и считали вслух кувырки турманов. Покружившись, голуби устремлялись в свои улицы, к своим крышам. Когда они летели со стадиона, город знал: наши забили гол. Были в Миассе голубятники, кто Первого мая или на октябрьскую демонстрацию брал с собой до полсотни голубей и выпускал у трибуны. Голуби в небе — это всегда праздник.

   За пазухой носил

    — Мой тезка в сорок шестом уже голубей гонять стал, а я только родился, — начал рассказ про себя Владимир Савельев (на снимке внизу). — Помню, в первый класс уже с голубями ходил.

   — На уроках в портфель прятал?

   — Нет, за пазухой носил. Дойду до школы и оттуда голубей в небо. После уроков домой бегом: все ли прилетели. Отец на драге работал сутками. Голубей закрывал. Так я в голубятню приноровился в леток лазить. Когда отец понял, кто пакостит, всыпал, конечно, запретил близко к голубям подходить. Тогда я стал к другим бегать. Он видит такое дело, пусть, говорит, дома будет. И стали мы с отцом птиц в одной голубятне держать.

   Глуби — это еще и азарт. Сам процесс — поймать, заманить чужого голубя, пусть даже соседского — это такой адреналин. Если разобраться, то он тебе и не нужен, этот голубь, но трудно устоять перед соблазном подержать в руках чужого. Голуби — это как табачок: дружба дружбой, а голубки-то врозь.

   Пред армией я своих голубей отцу оставил. Он ходил за ними, в письмах писал, какие живы, чьих заманил, за сколько выкупили, какое потомство вывели... В армии в авиации служил, но скучал по голубям, ночью снились. В увольнение в город поедем, друзья к девчонкам знакомым, а я на базар. Там тоже вроде нашей «Голубинки» базарчик был. Похожу, на голубей посмотрю, душа как будто в небе птицей полетает. С тех пор я приверженец нашей, уральской породы.

   Впределах России и даже СНГ голуби уральской породы: белохвостые, пестрые и белые статные — самые красивые среди декоративных. Разные по цветовой гамме, они объединяются по некоторым общим признакам. Так, у них короткий и толстый клюв на круглой голове, шея с подтрясом, опущенные ниже хвоста крылья (вислокрылые), широкий и приподнятый дугообразный хвост из 12-14 перьев и короткие, густо оперенные ноги с лохмами, перьями.

   Продолжение следует.