Окончание.

   Нчало в «МР» № 191, 196, 201.

   Туча

   Онажды мне показалось, что небо над улицей закрыла какая-то страшная туча. Родители стали реже отпускать нас на улицу, требовали играть недалеко от дома, в разговорах взрослых все чаще мелькали слухи о разбоях, грабежах, насилии. На домах появились ставни, на окнах — решетки, во дворах — собаки. До перестройки было еще далеко. После смерти Сталина многотысячная армия амнистированных стала этой тучей. Примерно в те годы я зашел к приятелю-соседу позвать его куда-то. Во дворе у рукомойника мое внимание привлек незнакомый человек. Худой, в черных, отглаженных, из дорогого материала брюках, белой рубашке, с очень чистым полотенцем на шее, в середине лета он показался слишком бледным. Родственники учтиво суетились вокруг него. Нас с другом быстренько выпроводили со двора. На мое любопытство друг отмахнулся: «Брат отца». Лишь спустя сорок лет случайно узнал: в том дворе я пацаном впервые увидал вора в законе. Был ли он с нашей улицы, не знаю, но задним числом зрею мыслью: в те годы спокойной обстановкой в улице мы были обязаны не только милиции, но и родственнику соседей.

   Баба Нюра Савельева людей со злым умыслом не боялась. В ее доме не было решеток, хитроумных замков, во дворе — грозного пса. Чем богата была — жулики даже на спор не стянут. На кухне русская печь, старый посудник, покосившийся стол, лавка у окна, в горнице — сундук да железная кровать. Но были у соседки две до слез дорогие для нее вещи. Всего раз подержала она их в руках, потом завернула в платочек, вздохнула тяжело и, не зная от кого, спрятала в дальний угол сундука, на самое дно. В том незатейливом узелке всего-то и было: похоронка на мужа и ее орден «Материнская слава» III степени. Во многих миасских семьях в те годы ребятишек до десятка росло. При орденах были матери. Это сейчас потомки Славу предков за «зелень» продавать стали. Тогда же «Честь и Слава» одной строкой писали. Малограмотная баба Нюра всю жизнь «робила за гроши», но детей подняла. Вдовам в лихолетье только Бог помогал. Как? Она уже не расскажет. Сыновья в рабочие пошли, ныне ветераны труда, на пенсии. Дочь преподавала английский язык в одной из школ Челябинска.

   Души солдат

   Пхоронка с фронта не обошла и дом рядом. Ну разве скажешь, что тете Вале Молодцовой и сыну Павлу пережить беду было легче? Горе, хоть дели его на всю семью, хоть плачь в одиночку, оно всегда горе горькое. В доме Казымовых слезы по мужу и отцу тоже на похоронку упали. Беда сроднила вдов. Два Павла — Молодцов и Казымов — автотехникум окончили. На наших северных предприятиях до пенсионного возраста проработали. Николаю Казымову нынче шестьдесят пять будет. Он с детства в труде, мастеровой. Хотел было написать: уральский мастер, но он двадцать лет на ВАЗе проработал. В Тольятти все было, все, кроме малой родины. Вернулся в отцовский дом. Умеет действительно многое. Часы иль телевизор починить — легко. Движок на «Жигулях» восстановит, как часы заработает. Ремонтник он. Но даже женские домашние дела у него ладятся. Шерсть спрясть, носки связать или тесто замесить, пирогов да шанег напечь — все у него получается. Навык свой от людей перенял. Отца никогда в жизни не видел. Только по фотографии знает. Мужиков с улицы в октябре на фронт взяли. А он родился за неделю до зимнего Николы. Назвала тетя Валя сына в честь святого. Очень надеялась на чудо, что отец и сын увидят друг друга. Но Казымов-отец в такое пекло угодил... Не углядел святой за Федором, не сберег для сына. Каждый год тетя Валя, покуда ноги носили, шла 9 Мая к проходной напилочного завода. Среди сотни имен есть на мраморе у памятника заводчанам-фронтовикам и «Казымов Ф.». Патриотические речи, красивые слова — вряд ли она слышала их на митинге. Тетя Валя шла к своему Федору. Душа его в День Победы всегда здесь.

   Дши солдат — белые голуби. Я часто их видел в небе над городом. В детстве любил забираться на крышу сарая и, задрав голову, смотреть в синеву. В ясный день голуби уходили далеко ввысь и кружились, кружились. Две стаи прямо над улицей. Птиц держали два Ивана. У Скоробогатова были страшно игривые голуби. Взлетят высоко-высоко и оттуда с небес один за другим кульбитами до самой земли. Когда смотришь на них, сердце замирает. Дядя Ваня Аблин держал птиц разных пород. Жил он через дом. На фронте серьезно был ранен. Списали в тыл. В госпитале дал обет: выживу — до последних дней буду держать голубей. Птиц развел в тот же год, как с фронта пришел.

   Вдоме у Аблиных была фисгармония... Давишь ногами на педальки, подаешь воздух в инструмент, а пальчиками по клавишам, как на рояле. Звук изумительный, что на большой губной гармошке. После ранения в ногу дядя Ваня за фисгармонию не садился. Нашел себе отраду в обыкновенной двухрядке. Представьте себе: на крылечке дома сидит бывший солдат в галифе, в майке, ноги в шерстяных носках, в домашних тапочках, в руках гармонь. Мелодия вальса. Во дворе десятка четыре голубей, ходят по земле, воркуют, ухаживают. Солдаты на привале — любимый эпизод из фильмов про войну. Именно это я, мальцом, увидал, когда под звуки вальса на четвереньках заглянул в подворотню. Жаль, опустело небо над городом. Тетя Маруся Аблина умела заговаривать грыжу у детишек и заикание. Их дочь Валя одно время работала в Доме пионеров, потом в машгородке, в «Юности», всю жизнь среди детей.

   Чей ты родом, откуда ты?

   УТиуновых дом фамильный. Сказывают, прадед их был лесничим. Лес на дом сам выбирал. Бревна в срубе — один к одному, толстенные, диаметром что колесо на «Жигулях». От времени черные, как антрацит. Торцы бревен не пилой резаны, а топором рублены. При такой старой технологии годовые кольца с замином получаются и воду с торца не тянут. На века мужики, корпя, рубили дом. И в том доме двухрядка на почетном месте была. Николай Иванович с ней на свадьбах, гулянках, пирушках первый гость был. Много частушек да прибауток знал, весельчак, но детей в семье строго воспитывал. Дома на гармошке редко играл. Была у него другая затея — гирьками поиграть. Среднего роста, но силы... Свяжет три двухпудовки ремнем, возьмет ремень в зубы и давай с гирьками поклоны отвешивать, раз десять. Сыновья с отца пример брали, крепыши росли. Девчата себя тоже в обиду не давали. С годами разлетелись дети. Осиротел дом, без хозяйского пригляда уж с десяток лет будет. А гирьки те в ржавчине его нынешние жильцы еле-еле в утиль дотащили.

   Яов, татарин, знал дом и работу. С войны орден принес. Красивые девчонки росли у Муслимовых. Вот этот Яков без слов — по-русски он плохо говорил — соседских мужиков к чистоте на улице за месяц приучил. Каждую субботу, пока роса не сошла, у дома своего под метелочку порядок наведет и как бы невзначай соседу до ворот прометет. А соседу куда деваться? Шел на базар иль в лес за метелкой. Через неделю уже два-три дома смотрелись в чистоте. Лет семь в нашей улице чистота и порядок зимой и летом были. В соседних домах метлы и сейчас есть, а вот такого Якова нынче даже городу не хватает. Девчонки замуж повыходили, мать с собой в Татарию увезли.

   Ттар в нашем краю еще три семьи было: Алеевы, Садыковы, Насибулины. В улице дружно жили. Но с особым почтением относились к маленькой сухонькой старушке — бабе Саре Алеевой. Добрая, с ясными глазами, она всегда была в национальной одежде и почему-то даже в сухое лето носила галоши. Мы, пацаны, уже тогда чувствовали в ней какую-то духовную силу, мудрость. Баба Сара считалась муллой. Часто на недели уезжала по деревням. Сыновья ее получили хорошее образование, на заводе при должностях были. Не скажешь, что баба Сара жила материально богато, но до получки помогала всем. Дом ее был очень старый, без фундамента, подгнивший и осевший на бок. Ее сын Анатолий в годы войны окончил Васильковскую школу авиамехаников, что в те годы была в нашем городе.

   Дм, в который переехали Садыковы, был угловой, новый. Бывший хозяин поставил его на месте сгнившей избы, но после новоселья пожил не больше года и продал. В семье новых соседей росло трое мальчишек. Но вскоре братья осиротели. Автомобильная авария унесла жизнь отца. Беда сплотила семью. Старший Юрий учился, работал, увлекшись лыжами, стал мастером спорта, последние годы до пенсии был директором школы на Динамо. Кандидатский норматив по лыжам выполнил средний брат Равиль. Младший Наилька к спорту интереса не проявил. Его уже нет. Лет пять назад отказало сердце.

   Кльша Чугаев, с которым мы часами стояли в очередях за хлебом, жил в домике напротив, был добрый, тихий, покладистый. Но учеба не давалась ему, раза два второгодничал. Отец Кольши был старьевщик — реможник. Он ездил по улицам на лошади. На телеге в окованном железом сундучке таился самый дефицитный товар того времени: бельевая резинка, булавки, синька — ультрамарин, фонарики, китайские лампочки и даже батарейки для них, а еще воздушные шарики, свистульки — пикульки из глины. Настоящий супермаркет на телеге. В обмен на это богатство бабульки и мальчишки несли ему тряпки, кости, железо и всякий цветмет. Все это он взвешивал на рычажных весах, но чаще определял цену старья на глазок. Получить в обмен на ведро костей или какую-нибудь медяшку леску, рыболовные крючки или настоящий поплавок радости было немерено.

   Бывало, отец Кольши использовал государственный транспорт в личных целях. Домой он частенько возвращался, лежа на телеге под углом в сорок градусов и напевая: «Коляска к дому подкатила, колеса о землю стучат…» Старая кобылешка могла часами стоять у ворот дома, ожидая, когда хмельные пары покинут его седую голову. Кольша с братом долгое время работали на автозаводе, но отцовское наследие в генах и центробежная сила перестройки отбросила их на периферию жизни. Даже золотая россыпь, что была под босыми ногами в детстве, не помогла. Видно, к ступням пристало что-то иное, липкое.

   З переулком жили Козицыны, Ухановы, Ковригины. Лев Козицын работал на автозаводе, защитил кандидатскую. Дети Ухановых тоже рано остались без отца, но, помогая друг другу, все встали на ноги, обзавелись семьями. Растут в роду Ухановых уже внуки. Как и у Садыковых, глава их семьи погиб в автомобильной аварии. Василий Ковригин вырос в семье пожарного. Живет в отцовском доме. В улице его знают как замечательного художника и хорошего столяра. Он участник многих городских выставок.

   Нша улица насчитывает почти триста домов. Лишь часть из них, что ближе к Шадринскому мосту, на Фулонскую россыпь приходится. Речка за тысячи лет в этом месте до восьми метров песка нанесла. Предки за золотом к коренным породам шурфы били, в поту жилу искали. Разбогатевших на золоте в улице даже старики не припомнят. А вот кто по тем пескам босиком бегал, в жизни многого достиг. В послевоенном поколении есть музыканты, спортсмены, учителя, художники, кандидаты наук, лингвисты, рабочие многих профессий и просто хорошие люди.

   УНиколая Ивановича Тиунова была любимая присказка. Увидит кого-нибудь из пацанов, подзовет к себе и задаст простой и в то же время очень-очень сложный вопрос: «А ну, скажи-ка мне, друг милый, чей ты родом, откуда ты?». Не раз сам себе я пытался на него ответить. Фулонские мы. Но разве сегодня про золотую россыпь кто вспомнит? Вот и решил про людей рассказать, про своих соседей. А получился в рассказе срез того времени, когда наша страна была одним большим государством — Союзом Советских Социалистических Республик.

   Ктати, в будущем году исполнится 60 лет, как в послевоенном, 1948 году 2-ю Ильменскую улицу переименовали в честь юбилея Ленинского комсомола. Патриотическое название ей дали — улица 30 лет ВЛКСМ.