Продолжение. Начало в «МР» № 191.

   Ялоки на снегу

   Н другой стороне улицы, у дома Поносовых, росла большая яблоня-китайка. Ранетки висели до прилета снегирей. Темно-вишневые, при первом морозце они становились ядрено-сладкими. Мы с друзьями с нетерпением ждали зимних птиц. Они, склевывая ранетки, иногда роняли на снег целые яблочки. Яблоки на снегу — это из детства. А тетя Тамара заведовала сектором учета в горкоме партии. Уж весьма серьезной запомнилась она мне.

   Жньку Караваева из дома рядом сверстники звали Кулибиным. Он все что-то изобретал, мастерил. А вышло так, что окончил мединститут и много лет работал судмедэкспертом. Страсть к охоте от отца перенял. У Николая Ивановича были лучшие в городе лайки, из Кировского питомника, и почти дамское ружье, 20 калибра, — «Шольберг». В его речи, спокойной и доброй, в рассказах об охоте не услышать было слов «убил», «шлепнул», «замочил». О трофеях он говорил с почтением: про зверя — добыл, положил, про птицу — взял... Как маляра его знали в улице.

   Вдоме напротив жили Князевы. Из рассказов брата помню, что Князев очень увлекался фотоделом, а работал он рентгенологом. О его коллекции марок среди любителей-филателистов ходили легенды. С его дочерью мне довелось познакомиться по редакционным делам. Ольга Князева стала юристом.

   Рдом стоял аккуратный флигелек, два окошка на улицу. За забором у дома густо разрослась сирень. В домике жила маленькая, сухонькая, но шустрая и острая на язык бабка Егоровна. В свои семьдесят с гаком она не прочь была поплясать в модных туфлях на высоком каблуке, спеть ядреные частушки. Ее любили за веселый нрав и часто приглашали на разные гулянки. А мы, пацаны, только и ждали, когда Егоровна отбудет на такое мероприятие. Нет, мы не лезли к ней в огород страдовать. Тут дело было намного серьезней. Иголка, небольшая картофелина, катушка ниток — и готов бабке стукоток на окне. Прокинем нитку на соседнюю лавочку и ждем, когда Егоровна навеселе вернется домой. Оттянешь нитку, отпустишь, а по стеклу картошка легонько, как пальчиком, тук-тук-тук.

   Еоровна распахнет створки:

   — Кто там? Тебе что, дня нет? Чего ради на ночь глядя приперся?

   М же давимся от смеха.

   Н третий или четвертый раз бабка окошко уже не открывала, а в сердцах выбегала за ворота искать невидимку. Вот тут нам всем становилось ясно, почему русский язык назвали могучим.

   Н другой стороне улицы жили Аверьяновы. Они купили корову, чтоб на цельном молоке поднять сына. Он был старше нас, но очень отставал в росте. На улицу почти не выходил — дразнили. Вячеслав неплохо учился и, если верить слухам, стал в Москве ведущим актером театра лилипутов, прекрасно играл на трубе, много гастролировал по Союзу и даже в то время, говорят, несколько раз побывал за границей.

   Рукопашной не боялись

   Дм Петрушиных, как и полвека назад, до сих пор верен своим хозяевам. У меня в памяти бывший солдат Великой Отечественной — дядя Вася. Был он плотного телосложения, с сильными руками, широкой грудью, крепкой шеей, с короткой стрижкой. Рубаху на груди не застегивал. Зимой как летом — нараспашку. Когда он проходил мимо, пацаны даже прекращали игру на деньги в «орлянку», уступали ему дорогу. Дядя Вася шел тяжело, опираясь культей на самодельный протез-деревяшку. Иногда мы с ребятами помогали ему добраться до ворот дома. Его фронтовые «сто грамм» после войны стали другого объема. Мы верили и рассказывали друг другу, как дядя Вася ходил на фрица врукопашную, но о войне никогда не расспрашивали. Крутого нрава был солдат. И сыновья рукопашной не боялись. Старшего в улице звали не иначе как Митя-Слон. Ох и силен был! Младший, Василий, искал железную руду в недрах на Круглой горе, работал в геологоразведке, где и погиб от несчастного случая. Их сестра Мария — ветеран швейной фабрики, по сей день живет в отцовском доме.

   Укий переулок в годы золотоскупки перемыли не раз. Ребята постарше вместе с родителями старались у ручья. Стимул был. Только за боны можно было отведать сладостей в те годы. В том переулке жил судья Глазунов. От его дома катались зимой на коньках, санках. Судья запомнился не столько хмурым, сколько уставшим. По переулку в гору он шел медленно, то ли с папкой, то ли с портфелем в руках. Пытались не раз здороваться с ним, а он, как человек в футляре, проходил мимо, не замечал. То ли золото из-под ног у него пацаны на конфетки променяли, то ли тяжесть с работы он в душе носил.

   Команда нашего двора

   Онами в переулок выходили два дома улицы. О бывших хозяевах их никто не вспоминал. Дома были коммунальными. У Юрия Визбора есть: «А помнишь, друг, команду нашего двора, послевоенный над веревкой волейбол?..» Как близки по духу в то время были дворы коммуналок что в столице, что на нашей улице! А сетку для волейбола нам подарил дядя Сережа Лежнин. Сергей Иванович работал председателем Горспортсоюза. В доме на нижней стороне улицы двор был большой, с волейбольную площадку. Ребята старше нас играли серьезно; как на тренировку, по вечерам, после работы, приходили их друзья с других улиц. Двор этот был, по сути, детско-юношеским центром, без всякой официальщины, бумажек, без массовиков-затейников и пионервожатых.

   Вволейбол резались допоздна. Зрителей было хоть билеты на матч продавай. Глазели с забора, сидели на поленнице, жались к стенкам амбара. В командах с молодежью часто играли отцы. Дядя Сережа Лежнин играл вместе с сыном Шуркой. У секретаря горисполкома Ивана Алексеевича Русина, считай, была своя семейная волейбольная команда: Лида, Юра, Нина, Вера, Мишка, Ванька. Ванька под сеткой пробегал, не нагибаясь, а потому чаще сидел на заборе в зрителях. Мал еще.

   Рвнодушен к волейболу был только дядя Петя Каблуков. Человек уже в возрасте, сутуловатый, с торчащим ежиком, рыжими усами от постоянной самокрутки во рту. Он бочком проходил в свой амбар. Там ждала его гора обувок: сандалии, ботинки... На модном каблуке туфли он чинил накануне выходного дня, к танцам. Придет девица-красавица к нему, а он при ней еще разок по глянцевой коже туфельки щеточкой, потом бархоткой, вынет изо рта козью ножку, взглянет из-под очков и:

   — С вас, барышня, по моим подсчетам, один рубль сорок четыре копейки.

   Вулице все знали, что дядя Петя никогда в жизни не видал «куркуль-лятора», что нет в его амбаре арифмометра и даже обычных счетов. Все знали, что просто нужно округлить сумму в большую сторону, и тогда дядя Петя в следующий раз с удовольствием возьмется надежно прикрепить свернувшийся на «дискотике» каблук. Старшая дочь Каблуковых была замужем и работала на оборонном заводе, в каком-то номерном Челябинске. Однажды к родителям они с мужем приехали на новеньком «Москвиче», и вся округа долго удивлялась, что может так осчастливить денежно-вещевая лотерея. После свадьбы младшей дочери по улице отголоском веселья долго еще звучала спетая кем-то частушка:

   Ддя Петя Каблуков

   Ввился выше облаков

   Посить кожи у богов

   Дя починки сапогов.

   Окрытое место на Ильменском болоте старожилы до сих пор называют Каблуковским покосом.

   Кукурузная пятилетка

   Могие в улице держали коров. Скотина во дворе — достаток на столе. С покосом всей семьей при хорошей погоде управлялись за неделю. Табун в краю был большой. После прохождения по улице стада в шустрые игры с беготней уже не играли, опасно было: стадо оставляло после себя «минное поле».

   Будет ли хорошая погода или пасмурно, собираться на рыбалку или клева не жди — сейчас забавно, но мы, пацаны, определяли по табуну. Ежели впереди стада красная корова — жаркий день, черная — дождь, переменная облачность — если правофланговой окажется какая-нибудь пеструшка. Быков боялись — чего у них на уме? Погода может быть непредсказуема. Непредсказуемым оказалось руководство страны. Очередное постановление — и почти все стадо ушло на мясокомбинат. Но в магазинах мясо так и не появилось. Наверное, его съела революционная Куба. На витринах вместо молока вдруг явился всем на удивление какой-то кукурузный мед. В стране началась ударная кукурузная пятилетка. А про погоду владельцы телевизоров стали пересказывать занятные рассказы Татьяны Леонидовны Ишуковой. Но без буренок проверить ее прогноз было уже невозможно.

   Втом коммунальном доме, где мы играли в волейбол, жила еще тетя Варя Замотохина. Сыновья росли без отца. Старший был темноволосый, шустрый, невысокого роста, но задиристый. Помладше который отличался добрым, спокойным характером. Он только что отслужил на флоте, носил настоящую тельняшку и нам, пацанам, рассказывал о море, кораблях, походах. Он много лет проработал в транспортном цехе автозавода, потом где-то на Севере.

   В дворе, как в песне у Визбора, часто звучала радиола. Был и свой гений чистой красоты — Танюшка Лежнина. Но однажды музыку с пластинки пытался перевизжать тонкий, с треском голосок из обыкновенной мыльницы. В моду входили транзисторы. В магазинах миниатюрных приемников еще не было. Но во дворах уже выросли свои Кулибины, Поповы... Из деталей, привезенных из «запретки» сестрой, Юрий Русин по схеме спаял чудо в мыльнице.

   Продолжение следует.