Здравствуй, читатель! Почти год как регулярно, в каждом номере за четверг, стали выходить «Родники».

   Чтая его, многие из вас непременно вспомнят свою деревенскую или городскую улицу, свой квартал, двор. Вспомнят соседей и те далекие, радостные годы детства. А тем, кто родился позже, небезынтересно будет сравнить свое, теперешнее время с нашим, ушедше-уходящим.

   Срез времени

   Н нашей улице незнакомая пара, муж и жена, разыскивали бывших своих однокурсников. Фамилию назвали обычную, русскую, но я никак не мог вспомнить, кто же живет в соседях. Махнул рукой на дом, который недавно кто-то купил. Показал наугад. Но, на радость им, не ошибся. Сам собой возник вопрос: живем не первый год рядом, можно сказать, соседи, и почему-то до сих пор не знакомы.

   Свсем по-иному было в годы моего детства. Дома на улице продавались редко. А если такое случалось, то о новых соседях уже на другой день почти все было известно. Даже не могу представить, как бабки мгновенно узнавали о житье-бытье приезжих.

   Нвый хозяин дома, так повелось исстари, вечером или в выходной, не чураясь, обходил ближних соседей, здоровался с мужиками, крепко пожимая руку. Называл себя по имени-отчеству, а иногда говорил кличку, ее ведь все равно не скроешь. И тут же добавлял: «Жестянщик я, кровельщик. Умею плотничать, столярничать, если надо, печь сложу. Или могу пимы подшить». В ответ соседи обычно предлагали свою посильную помощь. Детей новоселов ребятня тут же принимала в свою компанию, вместе бегали в лес, на рыбалку, купаться на пруд. После войны на улице богатством никто не выделялся, оттого и жили дружно, во многом помогая друг другу.

   Мнутный разговор с незнакомыми людьми, но он натолкнул на мысль показать срез того времени. Чтобы рассказать о своей улице, пришлось вспомнить о людях, живших когда-то рядом. В те годы у меня не было фотоаппарата. Снимки из более позднего архива дополнят рассказ. Лишь иногда на фотографиях будут конкретные люди.

   По золоту босиком

   Н старой петрографической карте 1876 года под лупой — квадратики копей и подписи: берилл, топаз, слюда, циркон... А вот знакомый изгиб реки Миасс, два водостока у плотины. Чуть ниже по реке и ближе к горе должна проходить моя улица, но ее нет. Лишь два значка «золото» и название россыпи — «Фулонския». Правы были старики: по золоту ходим. Как-то посреди улицы после дождя провалилась выработка, образовалась воронка чуть ли не с метр глубиной. Слова старожилов обрели реальность. Но не совсем о золоте пойдет речь.

   Онажды с долей скептицизма прочел, что люди, живущие в местах, где россыпи золота близки к поверхности, каким-то образом воспринимают его благородство, они сильны физически, смышлены, талантливы. Не отсюда ли у некоторых особ повышенная тяга к желтому металлу: цепь в полкило на шее, крест в вершок, пальцы от колец веером? И все же та мысль старательно стала вытаскивать детские воспоминания. Говорили же деды: босиком летом надо чаще бегать. После теплого ливня носиться друг за другом по лужам было несравненной радостью. Даже если за это ждала взбучка от старших.

   Мы жили по соседству

   Иак, речь пойдет о моей улице, о людях, живших на ней. О времени пятидесятых-шестидесятых века ушедшего. Расскажу, что и о ком помню. Не уверен, что все сказанное скрупулезно точно и достоверно. Даже компьютерная память иногда дает сбой. Детская же воспринимает все ярко, образно, с присущей ей способностью нередко приукрашивать обыденное.

   Мю улицу после войны не знал, наверное, только новорожденный. Известность ей привез мотовоз. Дважды в сутки он, тяжелый и блестящий, пыхтя, вползал на 2-ю Ильменскую, гудком торопил рабочих на новостройку. Конечная станция была у переулка Мостового. Дощатый павильон, два-три прилаженных прилавка, скамейки. Бабульки здесь приторговывали излишками со своего огорода. Пацаны, наловив пескарей, окунишек и чебачков на речке через улицу ниже, тоже несли улов к приходу мотовоза. Ребята постарше, бывало, и ведро раков притащат с Ильменя. Ближе к осени на остановке продавали землянику, чернику, грузди, опята.

   Кнец двадцатого века. Желтизна чуть коснулась берез. Пылю за воротами метлой. По улице, с той стороны, где когда-то пыхтел мотовоз, идут двое мужчин. Неспешно разглядывают дома. Остановились, перекинулись меж собой словом. Что-то сильно тревожит их память. Поравнялись со мной, поздоровались.

   — День-то какой сегодня! Мы вот с Борисом Васильевичем решили отложить все дела и пройтись по своей улице. Молодость вспомнить. Вся наша юность связана с этим краем. Ты в этом доме живешь? И давно?

   — С рождения, Николай Васильевич.

   — Борис Васильевич, столько его фотографий в моем архиве, а я не знал, что автор — сосед.

   — Я тоже что-то не припомню его на нашей улице.

   — Разница-то в годах какая? Я пешком под стол, а вы, извините, по девкам.

   — Что ж, и это правда. Супруга твоя, Борис Васильевич, через дом отсюда жила.

   — И твоя, Николай Васильевич, тоже с этой улицы родом.

   — Выходит, как в песне: «Мы жили по соседству, встречались просто так...»

   О души рассмеялись и пошли дальше, в гору, к Роднику на песках — так называли в нашем краю ключ меж двух огромных камней, — проверить, не иссяк ли. Около него раньше золотоносный песок промывали. Мне же было удивительно приятно видеть этих пожилых людей, пронесших через всю жизнь настоящую мужскую дружбу. Видеть их именно здесь, на моей улице, а не где-то в кабинетах городской власти.

   Тм, где когда-то замирал мотовоз и сотни людей из вагонов вмиг заполняли улицу, был дом Богачевых. Он и сейчас там же, да хозяева другие. Почерневшие бревна, аккуратные окна, простые ставни, ель в палисаднике, у ворот — колодец. От времени он покосился и завалился набок, но вода с глубины, как и прежде, холоднющая. В том доме вырос — не побоюсь этого слова — локомотив своего времени, Николай Васильевич Богачев. Много лет он возглавлял городской комитет партии. Сегодня нет нужды говорить о нем подробней. Время нынче другое, но дел его на посту партийного руководителя города не забыть, как слов из песни не выкинуть. Хотя те песни в эфире уже давно не звучат.

   Втом же квартале улицы, помнится, жил Андрей Илларионович Дубров — ведущий специалист «Миассзолота». До девяноста лет он был крепок и ясен умом. Дом известного детского врача того времени тети Веры Потеряхиной, если заболел ребенок, родители находили даже ночью. Наискосок стоял дом Михаила Андреевича Мартынова. В Отечественную он командовал гвардейским минометным подразделением, после войны работал в геологоразведочном техникуме, у буровиков вел спецпредмет. Сотни учеников старгородской школы № 1 помнят Веру Ивановну Губанову и Нину Александровну Воронину, но не все знают, что они тоже с улицы 30 лет ВЛКСМ, бывшей 2-й Ильменской.

   Онажды корреспондентам газеты пришлось готовить серию материалов об архитектуре старого города. В этом деле редакции помогала член Союза архитекторов Любовь Никулина. Тогда и выяснилось, что ее родной дом — в том же квартале улицы. Кстати, именно по ее проекту было реконструировано здание филиала Челябинского политехнического института на улице Калинина. Ее дед Тит Родионович Никулин, старообрядческой веры, был знатный мастер-камнерез. В дореволюционном Миассе славился тем, что лучше всех изготавливал мраморные надгробия. С его работами и сегодня можно встретиться на старом кладбище у Свято-Троицкой церкви. Никулины в нашем краю жили в трех домах. Кто кому родственники, однофамильцы ли — не знаю. Тетя Галя Никулина одна из первых в Миассе освоила в парикмахерском деле новшество и модницам вместо паровой завивки принялась делать химическую. Дочь продолжила дело матери и стала высококлассным дамским парикмахером. Кстати, супруга Н. В. Богачева в девичестве тоже носила фамилию Никулина.

   Дма Романовых — того, старого, что на углу улицы и Целинного переулка, — уже нет. На его фундаменте стоит новый, умело поставленный, с большими окнами и, наверное, очень теплый. Владимир и Борис Романовы окончили политехнический институт. Владимир с красным дипломом был в первом его выпуске. Братья работали на автозаводе. Доброта и порядочность у Романовых были в генах. Если не изменяет память, футболист автозаводской команды «Торпедо» Геннадий Аганин жил напротив Романовых. На тополе у старого дома еще полтора десятка лет назад висели два скворечника, высоко прибитые спортсменом.

   Он же воевал

   Был когда-то на нашей улице резиновый завод. Низкий каменный цех, большие и грязные окна. Цех был похож на угольную шахту. Две-три лампочки под потолком, жутко чумазые мужики у огромных машин — каландров. Эти машины в две смены жевали каучук с сажей, превращая смесь в резину. Резина шла на какие-то колесики, шайбы и женские сапоги. Рогатки из нее получались никудышные. Назывался заводик очень громко — «Уралрезина». Много лет возглавлял производство невысокий плотный человек с военной выправкой. Только однажды — наверное, в мае — я, пацанишка, увидал, как под плащом на его пиджаке ярко сверкнула «Золотая Звезда» героя. Николай Романович Жмаев. Мы гордились им и не раз в теплый день, рассевшись на траве напротив проходной, грызя семечки, пересказывали друг другу фильмы про войну и ждали настоящего героя воздушных боев. Нам хотелось взглянуть на него, а если повезет — и прошагать квартал с ним рядом. Он долгое время нашу улицу тоже называл своей, поскольку работал здесь.

   Нискосок от «резинки» — так мы называли завод — жил дядя Миша Молодцов. Ходил он медленно, подтаскивая правую ногу. Видно, на фронте был тяжело ранен. Однажды я, обознавшись, случайно поздоровался с ним. На мое детское «Здрасьте» дядя Миша остановился, приподнял над головой кепку, чуть поклонился. И я услышал в ответ: «Доброго здоровья». Замешательство охватило разом, до самых пят. Не могу до сих пор осознать: неужели такое почтение может быть чужому мальчишке? Наверное, может. Он же воевал. Не знаю, сбылась ли мечта его дочери о театральной сцене.

   Продолжение следует.