свежий номер поиск архив топ 20 редакция www.МИАСС.ru |
||||
171 | ||||
Четверг, 13 сентября 2007 года | ||||
Солдат столетия День Победы Да года назад, в майские праздники, надумали опять проведать отшельника Абдуллу, поздравить фронтовика с днем Победы. От имени почитателей глухих мест написали ему поздравительную открытку — и в путь, на Белую. Подкатили к самому дому. Абдулла, узнав, кто пожаловал, резво сбежал с крыльца и долго пожимал руки. Когда вручили открытку, старик растрогался чуть ли не до слез и взял под козырек. Хотел было как в юности: «Служу Советскому Союзу!», да растерялся. Нет Союза. Всередине войны еще и семнадцати не было, из ФЗО на фронт Абдуллу взяли. Два года в пехоте минометчиком воевал, потом год в морской пехоте и четыре года, уже после войны, в железнодорожной батарее береговой обороны на Дальнем Востоке служил. Там, от выстрелов из 14-дюймовой пушки вертикальный комендор и потерял слух. Псидев за столом, поговорив за жизнь, отшельник убедил нас в необходимости пройтись по «его поместью», с удовольствием стал показывать свое хозяйство: стайки, конюшни, даже готов был истопить баньку. Поражало трудолюбие этого неугомонного старика. Со двора он повел в лес посмотреть его покосы, а потом, решив угостить нас кислицей, потащил в крутую гору. За восьмидесятилетним Абдуллой едва поспевали. Он шел легко. а ведь перед этим отмахал километров тридцать: накануне ночью вернулся из Учалов. После того путешествия Фануза сняла с его одежды штук сорок клещей. Поднимаясь в гору, мы старались не отставать от него. Признаюсь: пыхтел и потел. Абдулла же на ходу рассказывал про лес, про зверье, про цветы и травы. Фнуза в тот день украдкой пожаловалась на Абдуллу. Недели две ходила с синяком под глазом. за что, правда, умолчала. Чуть было не испытали его твердое слово и мы. Нши «УАЗики» один за другим забуксовали в болоте и крепко сели. Абдулла настойчиво говорил, где лучше проехать, но наш ведущий — человек своебышный, упертый. Абдулла его убеждать не стал, а взял в руки не то в шутку, не то всерьез весомый аргумент — крепкий березовый дрын. Объехали гнилое место дорогой, что подсказал Абдулла, и распрощались до следующего года. Ночной экстрим Умоих друзей в октябре прошлого года была еще одна поездка в Байсакалово. Дое из них взяли с собой горные велосипеды в надежде, испытывая их и себя, подняться на хребет Аваляк. Водители же решили разведать дорогу вниз по течению Белой. В этой поездке, надо сказать, экстрима хватило всем, и Абдулле тоже. В тот ясный предзимний день с гор неожиданно скатилась волна сухого холода. Велосипедисты первыми вернулись к биваку. Уставшие и вспотевшие, разжигая костер у палатки, они вдруг услышали за спиной нешуточную брань. — Сейчас же вон с поляны, — к ним живо шагал Абдулла и сердито кричал. — Быстро собирайтесь и… ко мне в дом. Мороз ночью сильный будет. Тмнело, друзья все же остались у костра дожидаться водителей. А те на поляне накрепко засадили в колеях обе машины. Пока одну корчевали хайджеком, вторая уже начала вмерзать в чернозем. Густые осенние сумерки, мороз… И ничего не оставалось делать, как идти за помощью к Абдулле. О хитрый и мудрый старик! Чтоб не повадно было друзьям без надобности рисковать, для порядка заупрямился, завтра, мол, утром и дернем трактором ваши машины, никто ночью их в такой мороз не возьмет, а сейчас идите ко мне ночевать. Хорошо, что при тусклом свете керосиновой лампы Абдулла не разглядел выражение лиц экстремалов, а то напрочь лишился бы сна на всю ночь. Н не таков отшельник, чтобы не помочь в беде. Расспросил, где, на какой поляне осталась техника «папанинцев», галоши на босу ногу — и к трактору. В темноте все сам, без помощников, на ощупь подсоединил проводки, завел движок, прогрел и только тогда поехал на выручку. Ехал в темноте осторожно, не раз вылезал из кабины оценить дорогу. Один «Уазик» вмерз так, что трактор «Беларусь» при рывке заглох и только со второго раза смог вызволить его из ледяного плена. Следом вытащил на дорогу и второй. И этой поездки приятели привезли не только массу впечатлений от ночного экстрима в двадцатиградусный мороз, но и неприятную весть. Абдулла опять остался один. Что-то не заладилось у него с четырнадцатой женой. Про нее сказал загадкой: «Не фартовая оказалась». Втот раз отшельник с какой-то необычной грустью провожал гостей. Аж слезы на глазах навернулись. З прошедший год Абдулле, наверное, икалось не раз. Вспоминали мы его часто. Как там он в тайге? Жив ли? Счет годков старику пошел уже на девятый десяток. Смерть и Вечность Рссказ о нынешней встрече с отшельником начну с небольшого отступления. На днях пожилой читатель высказал свое мнение по поводу публикаций о нем. Что ты, говорит, заладил: Абдулла да Абдулла, нашел черт знает где какого-то там башкирина-многоженца. Вот взял бы да написал о ком-нибудь другом. Мжет, и прав читатель. Город наш большой, людей интересных много, есть удивительные судьбы. Но назовите мне еще хоть одного человека, который бы, пройдя фронт, выработав трудовой стаж и выйдя на пенсию, вот так взял и ушел доживать свой век в заброшенную деревню. Два десятка лет вдали от людей жить только своим трудом, надеяться лишь на Бога и на себя. Делать все самому и не задавать деревенскому главе вопросы, подобные этим: почему в темное время суток нет света, почему в подъезде, то есть сенях, грязь, почему в доме нет воды, почему до реки не расчищен снег, почему нет хлеба, почему скотина на ветру, а не в стайке, почему навоз не убран, почему, почему, почему... И все эти «почему» Абдулла решает сам. — Обманывать здесь некого, — говорит он, — а жить за чужой счет невозможно. Абдулла в одном лице и глава деревни, и ее житель. Кк только издали заметишь дом отшельника, странное возникает чувство. Кажется, что вовсе не уезжал отсюда. Как прежде, у забора стоит прицеп для сена и дров, лает на цепи Борман. Однако нынче глаз сразу приметил бортовой «Уазик» во дворе, ульи под окнами. Как и в прошлую осень, спешит встретить нас Абдулла. Но нет за ним следом хозяйки. Отшельник опять один. Писели с Абдуллой на деревянный настил у забора. Достал диктофон. — Пленка есть? Итут же, не расслышав ответ, запел. Н пригорке над рекою в нашей солнечной стране Соит домик одинокий от дороги в стороне. Вльный ветер взгляд ласкает, небо радость мне дает, Сдобрым утром поздравляя, птаха песенку поет. Овел взглядом вокруг и удивился, до чего ж точно эти простые его стихи с натуры взяты. Тепло ранней осени пахнет еловой хвоей и спелой крапивой. Здесь ее много. Опустевшее жилье человека она прячет и стережет. Речка обмелела и чуть шумит на перекатах. Лошади, звеня колокольчиком, щиплют зелень травы. А вот птахи уже улетели. Над деревней в небе изумительная тишина. Суховой аппарат Абдуллы совсем устарел, никак не можем друг друга понять. Пишу в блокноте: «Абдулла, расскажи о себе». — Я тептярь. Когда мать померла, мы четверо остались. Отец женился. Эта женщина оказалась плодовитой, каждый год одного мальчика таскал. За три года — три мальчика. Отец помер, утонул. Мы остались семь гавриков. В сорок втором начал на руднике работать, послали крепь возить. Потом лес рубил для Белорецкого завода. Потом ФЗО, фронт. В пятидесятом уволился, приехал с Камчатки, устроился сварщиком на ЧТЗ. Потом работал шофером. Мастером на маслозаводе. Потом завгаром был. Уменя своих детей не было. Я вырастил приемную дочь. Она замуж вышла в Челябинске. Сначала родила мальчика, а потом сразу двух девочек. Я приеду туда — дети болеют. Я говорю: давай в деревню. Не соглашаются. Тогда я сказал: перевезите меня сюда. Они меня перевезли. Дом построили. Все лето дети здесь были, дочь брала отпуск без содержания. У меня тогда пчелы были, мед, сметана — тут без сметаны не садились кушать. Дети выросли здоровые, крепкие, хорошие, уколов им не надо. Вот и остался в Байсакалово. Когда один жил, пять коров доил, но тогда я помоложе был. У меня двадцать четыре головы скотины было. Я этому, как по-новому спекулянт называется, он мне трактор купил, скотину отдал. А теперь они меня в Челябинск зовут, бросай, говорят, все и к нам приезжай, а я не хочу туда. Там умрешь — где-нибудь закопают. — А ты где хочешь, чтобы похоронили? — В Рысаево, где отец похоронен. Я там родился. Сам рысаевский. Государство обещает памятник участникам войны поставить. Только умирай быстрее. А вот квартиры в городе для меня нет. Писал заявление, сказали, сообщат, два года не был — его аннулировали, сказали, пиши еще. Но я боюсь умирать. Здесь умрешь, никто ведь не узнает. Будешь лежать и вонять тут, звери учуют, а потом алкаши придут, кости в мешок затолкают и в навоз закопают. А теперь вот хочу все это продать: и лошадей продать, и корову продать. Мне уже восемьдесят два года. Тут ждать нечего, глаза все хуже, хуже. Надо уйти куда-нибудь или в дом стариков. Лшади, услышав голос Абдуллы, обступили нас, тычутся в руки мордой, нюхают и щиплют губами. — Верхом ездил? Бери вот эту, хорошая кобыла будет, кумыс пить будешь. Абдулла с минуту молчит, вспоминая, а может, рифмуя слова. — В Байсакалово все прекрасно. Жть можно лет до ста. Н не нам эта дата — Пдорвано здоровье солдата. — Абдулла, а вон у того дома небольшая ограда и холмик. Кто там захоронен? — Я не знаю, и прежний хозяин тоже не знал. Он только предполагал. Отец наказ ему дал: вот это место в загородке держи, чтоб скотина не ходила. Он думал так: башкиры постоянно восстания поднимали. Вот какой-то вожак из этого восстания скрывался в Байсакалово и тут похоронен. А кто он такой, не знаю. Ошельник Абдулла замолчал. Молчим и мы. Молчаливо высятся горы напротив. Каменная вечность Урала вдруг стала настолько ощутима, что застучало сердце в висках. Смерть и Вечность. И лишь жизнь — миг. «Абдулла, не уезжай. Без Байсакалово твоя душа от тоски умрет раньше тела», — расставаясь, написали ему в блокноте. Отшельник внимательно и долго вчитывался в текст, потом вырвал листок, вчетверо сложил его, засунул в карман рубашки, застегнул пуговицу и, ни слова не говоря, крепко пожал нам всем руки.
Страницу подготовил Виктор СУРОДИН
|
назад |