Даже гадать не надо, что в ночь на Воскресение Христово на окраинах старого Миасса опять вспыхнут пасхальные костры — головная боль лесников, милиции, пожарных.

   Увосточных славян встреча у пасхального костра была частью ритуального бодрствования. На Украине парубки в ночь на Великдень разводили возле церкви большой костер и согревались возле него во время всенощного бдения, а девушки вместе с женщинами стояли возле расставленных вокруг церкви пасок. В западнославянской традиции пасхальным кострам также уделялось особое внимание: возле них прихожане собирались, грелись и веселились, трапезничали.

   Втагу пацанов у свертка на Вознесенку заметили издалека. Есть такое старинное русское село с замечательным храмом на землях Башкирии. До него километров семьдесят на юг. Близилась Пасха, и весна была уже в самом разгаре. Вдоль дороги набухли и распустились барашками веточки вербы; над равниной покосов, залитой вешней водой, носились утки; вдалеке, прокричав, опустилась на болото пара журавлей. За околицей коровы лениво выискивали в покосившемся стоге травинки с ароматом прошлогоднего лета. У дороги за селом мальчишки возились с огромным колесом от «Урала». Возле них вился лохматый пес. Ребятня намеревалась закатить тяжеленное колесо на голую вершину горы. В который раз пацаны пробовали поднять его, но оно скользило, вырывалось из рук, падало в лужу, брызгами разгоняя сельский народец. У мальцов не хватало силенок, но с лихвой было упорства. Все походило не на ребячью забаву, а скорее на какое-то серьезное дело.

   — Пацаны, может, помочь?

   Рбятня оторопела, а мне так захотелось оказаться ровесником им. Выскочил из машины — и к колесу.

   — Ты что выдумал, у тебя же спина!.. — слова жены утонули в ребячьем гомоне: «Раз-два взяли!» Проворные, они, как муравьи, облепили колесо, и мы споро закатили его на вершину. А после присели передохнуть.

   — Дядь, а вы откуда?

   — А на Пасху в Миассе тоже костры жгут?

    — И факелы мотают?

   Пишлось признаться, что все это было в жизни. Однако так давно, что порой кажется, а было ли вообще? Но без детства никто не вырос.

   Пмнится, накануне Пасхи, в Страстную неделю, соседи наводили чистоту и порядок во дворах, на улице. В домах белили печи, перемывали всю домашнюю утварь, выставляли окна, доставали чистые занавески, половики и вообще выскребали всю грязь, накопившуюся за долгую зиму. Начиная с Чистого четверга в православных семьях готовились к праздничному столу, красили, а кто умел, расписывали яйца. Моя бабка крашеные яйца укладывала на свежую взошедшую зелень овса или пшеницы, которую специально заранее проращивала для праздника в сите. На улицах в эти дни пахло хлебом, пекли куличи и всякую всячину с изображением крестиков, голубков, жаворонков. До Пасхи отведать этих лакомств было непозволительно. У бабки чудно выходили куличи. Она всегда носила их освящать в церковь. Обливая куличи глазурью и посыпая их крашеным пшеном, она объясняла, что у каждого человека есть день рождения и у Господа Иисуса Христа тоже есть день рождения, но это еще не говорит о том, что он Бог. Воскреснуть мог только Господь Бог, поэтому Воскресение Христово, назидала она, утверждает, что Иисус Христос действительно Господь, Сын Господа Бога, Второе Лицо Святой Троицы. Трудно было тогда во всем этом разобраться, и я, не дослушав бабку, убегал к пацанам.

   А у нас в это время были свои заботы. Мы собирали на улицах старые галоши, резиновые сапоги, выискивали автомобильные камеры, покрышки от мотоциклов и машин, скапливали в укромном уголке, чтобы накануне Пасхи все это добро утащить на гору. Там ближе к полуночи на самом высоком месте, как повелось исстари, надо было запалить костер. Нам в голову не приходило, что разжигание костров имело древние корни и соотносилось с тем светом, который Иисус Христос даровал миру. С тем сиянием, которое являлось зримым выражением веселья и ликования, какое ощущают верующие при радостной вести — Христос Воскресе!

   Впослевоенные годы братья друзей не раз рассказывали, как раньше встречали Пасху. Загодя, по снегу, собирали они в лесу хворост, сушняк, мастерили хлопушки. В ночь на Пасху разводили костер, прыгали через него, разматывали горящие факелы и бросали их высоко в небо, что даже однажды палили из самодельной пушки. Эти занимательные истории почему-то всегда заканчивались каким-то напутствием поддержать традицию улицы. Костры в пасхальную ночь горели по всей городской окраине на вершинах Чашковского хребта: в Кошелевке, Пензии, у горбольницы, за техучилищем, не отставали и мы, шадринские. Существовало даже какое-то соревнование, чей костер будет гореть дольше. Сегодня смело могу сказать, что почти все мужское население, выросшее в старом Миассе, было причастно в разные годы к таким вот пасхальным кострам.

   В60-х годах прошлого века светлый праздник Воскресения Христова находился под запретом. Милиция и «люди в штатском», чтобы не допустить в храм молодежь в пасхальную ночь, стояли в оцеплении у церковной ограды. Перед Пасхой мы успевали до полуночи побывать у церкви. Иногда удавалось обхитрить патруль и где-нибудь незаметно спрятаться за оградой. Но что там совершалось в храме, для нас было тайной, разжигавшей любопытство. Пионерам не положено было знать, что в эту ночь происходит наиболее драматическая и волнующая церковная служба, что в храме льется тихое песнопение, а несколько свечей тускло освещают образа. Перед самым началом службы гасятся все свечи, за исключением одной. Под сводами воцаряется мрак. Внезапно в руках священника загорается свеча. Она и символизирует Священный Пасхальный Огонь. Со словами: «Приди и обрети свет от Негасимого Огня во славу Христа, воскресшего из мертвых», священник подходит к прихожанам и зажигает у близстоящих свечи. Те в свою очередь передают огонь, зажигая свечи у соседей. Вскоре свет разливается по всему храму. Верующие выходят из церкви. С хоругвями и зажженными свечами шествуют они вокруг храма, а затем возвращаются к церковному порогу. Здесь священник трижды объявляет о Воскресении Христовом. Все осеняют себя крестным знамением и трижды громогласно — «Христос Воскресе!» Пасхальный перезвон колоколов отрешал от всего мирского. После прихожане возвращались в храм, где продолжалась праздничная служба. А мы убегали на гору мотать факелы.

   Н один год к ряду эти пасхальные фейерверки на горах пытались искоренить. На дежурство в ночь выходили специальные команды активистов, дружинников, бригадмильцев. Они устраивали засады, облавы. Ребятня в ответ выставляла «на шухер» дозорных. Но иногда случалось, что для кого–то пасхальная ночь заканчивалась приводом в милицию и большими неприятностями в школе. К нам лишь однажды незаметно подошел лесник, бывший фронтовой разведчик, которого мы почему-то очень боялись. Всю пасхальную ночь он пробыл на горе вместе с нами. На наше мальчишечье счастье, лесник оказался добрым и мудрым.

   Т ночь выдалась на редкость теплая, с яркими звездами. С Ильменского болота пахло оттаявшей землей, набухшими березовыми почками, и эти запахи ожившей природы смешивались с запахами костра и махорки, которую лесник по-солдатски заворачивал в козью ножку. Мы сидели вокруг лесника на нагретых костром валунах. Иногда из-за горы доносился крик какой-то ночной птицы. Город не спал, во многих домах светились окна. Было видно, как у церкви плавают маленькие светлячки — это старушки со свечами в руках не торопились расходиться по домам. В пасхальную ночь в храме до рассвета шла заутреня.

   Сэтой самой высокой точки горы город в огнях казался отражением звездного неба. Мы говорили о звездах, о Боге, о Гагарине. Расспрашивали лесника о войне. По рассказам старого солдата, там без Бога он не ходил в разведку.

   — Как-то сказывала мне одна монашка. В ту весну мы у монастыря в обороне стояли, — лесник наклонился к костру, подобрал угольки в кучку, и они вновь раскраснелись, отдавая на исходе жар.

   М затаили дыхание.

   — Говаривала она, что с первого дня Пасхальной недели вплоть до Вознесения, это сорок дней значит, сам Христос вместе с апостолами по земле ходит. При этом небесные странники выглядят как простые нищие в ветхих рубищах. Встречаясь с нами, они часто своим видом испытывают наше людское милосердие. Чья душа отзовется на их страдания. Кто их приветит, скажет доброе слово, милостыню подаст или пустит в свой дом на ночлег.

   М молчали, вспоминая убогих, нищих, ущербных. Вспоминали и свое отношение к ним. В тишине потрескивали угольки, вился дымок. Вдруг почудилось, что от жара костра покраснело лицо.

   Зезда упала. Длинный след почти коснулся земли. Лесник шевельнул палкой костер, и сотни искр взлетели в небо. Мы подняли головы. Искры, казалось, превращались в звезды.

   — Дядь Семен, — меньшой из нас, Ванька, поднялся с камня. — Дядь Семен, может, вот эти наши, — он долго подбирал нужное слово, — ну вот эти самые, добросердечные дела, ну вот, как эти искры, может, они тоже в небо, к Богу, летят?

   — Может быть, может быть, — задумчиво произнес лесник и опять шевельнул костер. — В жизни все быть может.

   А Ванька вдруг сорвал с головы шапку и запустил ее вслед за искрами в звездное небо.

   — Христос Воскресе!!!

   Итут же в небо полетели фуражки, шапки, кепки.

   — Христос Воскресе! — закричали мы на всю округу. В церкви ударили в колокол. Еще радостней завопили мы:

   — Христос Воскресе!!! Христос Воскресе!!!