Окончание. Начало в «МР» №№ 162, 187.

   iх.

    Противостояние «веку сему» никогда не имело у нас пафоса эскапизма, бегства от реальности. Пустыня – не просто уход от мiра, но созидание в глубинах своего духа нового мiропорядка, утвержденного на Божией правде. Завет нашего великого святого, преподобного Серафима Саровского «Спасись сам, и вокруг тебя тысячи спасутся» свидетельствует о спасительном значении пустыни для всего русского мiра.

   Смое главное дело человеческой жизни – дело спасения – нынешняя цивилизация подменила хамским по сути своей призывом «Бери от жизни все». Как нам помышлять о спасении, о правде Божией в удушающих тисках повседневности, глумливо подсовывающей человеку вечную смерть в красивой конфетной обертке: «Ведь ты этого достоин»?.. Страх глубины, ненависть ко всему, превышающему человеческие, слишком человеческие рамки и измерения, стремление исковеркать душу, соорудив из реальности галлюцинацию «быстрорастворимой нирваны», — вот что предлагает сегодня каждому из нас обезумевший мiр.

   Н мать-пустыня своей неотмiрностью врачует страсти и болезни нашего раздавленного современностью «я» и выводит нас туда, где далеко-далеко за окоемом видится чистое небо.

   х.

   Дхание матери-пустыни превращает метафизическую «тошноту бытия» в неприкаянное юродство против мiра сего. Юродивый – одна из главных фигур русской жизни, посреди гнуси и мерзости тлетворной «современности» свидетельствующая о Жизни Вечной, о правде и о суде. Юродивый сам и есть суд мiру сему, ибо он вмещает в себя то, что принципиально невместимо в прокрустово ложе этого мiра.

   Мжно сказать и так: юродство – это наш специфический взгляд на мiр, отношение к нему, способ жития в нем. Русский народ – от века юродивый, несродный и не слиянный с его логикой и законами или с его алогичностью и беззаконием, потому что мiр не повинуется Божиему закону, отторгая себя и от Божией благодати.

   Нше юродство и есть пустынничество в мiре, совлекшем с себя образ славы Божией и отказавшемся от Его силы. А юродивый не может жить в пространстве, лишенном Бога; он взыскует Его, чтобы жизнь была согрета Его теплом. И пусть зубы стучат от холода, и босые ступни немеют от колкого снега, — «душа ходит по земле…, но ум прилепился к Богу» (преподобный Силуан Афонский).

   хi.

   Нша жизнь скудна духовной радостью. Да и какая радость может быть у потерявшего Бога, осуетившегося, погрузившегося в черную реку сегоденья человечества?

   Взвращение к матери-пустыне позволяет нам вновь обрести эту радость бытия, нащупать под ногами твердую почву, на которой можно стоять без опасения навеки углебнуть в бездне. Она, мать-пустыня, научит нас «жить и творить Божье дело», видя это Божье дело в самой нашей жизни, потому что жить во славу Божию и умирать в «жизнь бесконечную» — извечная участь русского человека.

   Оретение пустыни в себе, отрезвление от иллюзорного мiра, его страстей и соблазнов, осознание жизни как дара, битва со злом внутри и вовне и утверждение нового бытия – путь, по которому ведет нас дух матери-пустыни. И это новое бытие, поправшее ветхость, разрушение и саму смерть, – то семя, из которого возрастает в нас невидимый град Китеж, Царство Божие, непоколебимое и вечное.

   xii.

   … А за окном вечная русская осень, без которой не может жить наша душа на белом свете, и клин журавлей вновь бороздит пасмурное небо, и желтые листья все срываются и срываются с деревьев, и последние тайны Божиих судеб раскрываются перед нами в каждом прожитом осеннем дне…

   О прекрасная мати-пустыня!..