Продолжение. Начало в «МР» № 162 от 26.08.2006 г.

   IV

   Чо есть пустыня? Пустыня есть отрешенность от мiра, вернее, от царящего в нем круговорота страстей. Внешняя пустыня в идеале должна вырасти до внутренней пустыни человеческого духа:

   Нкого в подлунной нет,

   Тлько я да Бог.

   (И. Бунин)

   Пстыня собирает человеческую душу воедино, как разбитую чашу, исцеляет раны, омывает росой Божией благодати. Но пустынная отрешенность русского духа не буддийская нирвана, не небытие грезящего о самом себе обособленного «я». Потому что пустыня — это не только отрешенность. Пустыня – великая Любовь. Любовь к Богу и Его творению.

   Впустыню уходят не от ненависти к мiру (упаси Господь!), но от великой Любви. Пустыня не гнушается мiром — она жаждет увидеть его преображенным.

   Н как преобразить мiр, не преобразив собственной души? А без Божией помощи это дело немыслимое. Пустыня рождает в нас покаянный дух, выжигает из нас своим огненным дыханием всякую нечистоту и скверну. В ее тишине слышнее Божий глас, и легче на него откликнуться страждущей человеческой душе.

   О-решенность, от-вязанность от уз мiра сообщает душе начатки истинной свободы, а лучше сказать – воли, любимой русской волюшки, без которой и жизнь не в жизнь, которая с такой легкостью, оторванная от благодати Божией, перерастает в произвол, но с которой только и может жить на белом свете русский человек. Куда до нее западному недомерку куцей «гражданской свободы», «прав человека» и тому подобной шелухе!.. Только под русскими звездами, в нашей сокровенной пустыне спасения живет настоящая воля.

   v

   Н современная безбожная цивилизация напрочь лишает человека отрешенности. Кажется, диавол использует в ней все мыслимые и немыслимые средства для того, чтобы не дать человеку опомниться, взглянуть на себя со стороны, при беспристрастном свете Божией правды, при свете Святого Евангелия. Полная обезбоженность современного человека приводит к утрате понимания истинного смысла жизни. В самом деле, где найти ему этот смысл в диавольском калейдоскопе суеты, в отрыве от Вечности, от питательных корней Матери-Церкви?..

   Пстыня выводит из этой бесконечной череды внешних впечатлений, дает уму возможность отстояться, постепенно освобождает душу от насилия царствующих в ней страстей и пристрастий. Внутреннее трезвение и молитва – наука из наук, которой научает нас мать-пустыня.

   VI

   Млитва невозможна без трезвения, трезвение невозможно без молитвы. А возможны ли они вообще в нынешний век, когда осуетившееся человечество изживает миг за мигом дарованной Богом жизни, всегда и везде торопясь и в конечном счете ничего не успевая?.. Как нам, облеченным плотью и многомятежными заботами сего мiра, стяжать в душе покой? Не знаю. Думаю только, что без матери-пустыни, обретенной изнутри, нам не найти чаемого покоя, не найти тропинок, ведущих к самой сердцевине бытия, не найти самих себя.

   Дугое дело, что «белый шум» современной цивилизации настолько въелся в поры и кровь нашего существа, что мы уже почти не слышим тихий глас матери-пустыни, которая продолжает звать нас к себе. Мы живем какой-то иллюзорной, ненастоящей жизнью, растрачивая время, мысли и чувства на призраки и миражи, только иногда ощущая запредельную, острую тоску подлинного бытия. Она раскаленной иглой пишет в наших сердцах письмена Божии.

   VII

   Дхание матери-пустыни слышнее всего в нашей душе осенью. Только здесь, на Руси, осень дано переживать как великую мистерию, как время разгадки смысла человеческого существования. В холодном октябрьском утре, в шорохе листопада, в глотке воды из пристанционного колодца, когда зубы ломит от летейского холода, а в ведре плавают желтые листья, в стылых ночных звездах – во всех сокровенных и явленных приметах осенней жизни проглядывает последняя тайна бытия. Осенью и дышится, и думается по-иному.

   «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?..»

   Кнечно, Пушкин чувствовал, знал, что осень в России больше чем время года. Осень – стояние на грани жизни, черта под знаком вопроса, тихий зов глубины.

   Мть-пустыня и осень – родные сестры. «Видение отроку Варфоломею», «Великий постриг», «Под благовест» — эти нестеровские полотна показывают нам, как они взаимодополняют друг друга. Осенняя пустынность духа и пустота осени – особенности русского пейзажа и русского мiрочувствия. Блеклая бессолнечность пространства, увядание травы и деревьев, неслышно кружащиеся в прозрачном воздухе желтые листья – и надо всем этим мерный колокольный звон и тихое пение далекого хора. И вот уже замирает человеческая душа в предчувствии нездешнего, стряхивая с себя адамову ветхость и преходящий образ мiра сего, оставаясь один на один с Сущим, с неиссякаемым Бытием, с Вечностью.

   VIII

   Впустыне укореняется обращенность нашей души к Богу. Здесь, в этой звенящей осенней тишине, мы можем чувствовать на себе Его дыхание. Это живое чувство Бога, Его присутствия и наше предстояние перед Ним лицом к Лицу – самое нужное для человека чувство. И где нам найти его, как не здесь?

   Сору нет – Бога можно и нужно чувствовать и видеть везде – и в суете современного города, и на покрытой хвоей лесной тропинке, но только здесь, в нашей матери-пустыне наша душа способна как нигде ощутить Его близость.