Одним из наиболее значимых событий 2005 года для «Ильменита» стало вступление в Союз писателей России Александра Петрова, моего давнего соратника по перу. Это произошло в декабре, под самый Новый год, и не явилось для членов литобъединения такой уж большой неожиданностью.

   Ркомендации, необходимые Александру для вступления в Союз, были отосланы в Москву около года назад, и правление приняло единственно верное, на мой взгляд, решение. Зрелость и тонкое чувство в произведениях Александра Петрова столичных мэтров, как видно, вполне убедили. И теперь предлагаю убедиться в этом широкому кругу читателей. Приведенная ниже подборка содержит стихи из всех шести выпущенных на сегодняшний день Александром книг. От имени членов «Ильменита» поздравляю единственного члена Союза писателей России, проживающего в нашем родном провинциальном городке. Миасс подарил России еще одного интересного и самобытного литератора. Судя по богатству готового к публикации поэтического материала, выносимого сегодня на суд публики моими друзьями по литобъединению, Александр Петров — лишь первая ласточка.

   * * *

   Втебе другая красота,

   которая не превосходство.

   Т так естественна, проста,

   как... перед Богом без креста.

   Лбить тебя

   безумно

   просто.

   Гармония

   Вда чуть слышно капает из крана.

   Будильничек стрекочет, как сверчок.

   Вдохнув, вдруг оживает холодильник.

   Вокно струится свежесть. Лунный свет.

   Рняет легкий пепел сигарета.

   Дмится чашка кофе. На столе —

   тетрадный лист, как лист фотобумаги,

   на нем сейчас проявятся стихи.

   * * *

   Газа тоскуют по губам,

   тоскуют губы по глазам,

   тоска сильнее боли в сердце,

   она преследует меня,

   и в каждом закоулке дня

   звенит, и никуда не деться

   от мысли, рвущейся к тебе

   по ускользающей тропе.

   Мня засасывает серость.

   Тска беснуется и льнет,

   в твоей груди не тает лед.

   Лбовь без тайных слез — нелепость.

   Тк к солнцу тянется трава,

   но будет выжжена дотла

   земля, вскормившая побеги.

   Вогне любви горю за грош,

   благодарю святую дрожь,

   не помышляя о побеге.

   * * *

   Да вязких берега,

   но дальний симпатичней:

   зеленое болото, словно луг;

   задетый за живое безразличьем,

   плыву к нему, не чуя ног и рук.

   Чго я жду от этого болота?

   Врнуться не желаю, хоть убей,

   влечет меня неведомое что-то,

   глух к голосу сирен мой Одиссей.

   Тчением снесло уже довольно,

   и, плюнув на зеленые луга,

   я закружусь, как льдина в половодье,

   прими меня, кипящая река.

   * * *

   Дже мысль вопреки

   Нземной быстроте

   Счьей-то легкой руки,

   Нследив на листе,

   Нм являет себя

   Тнью в слове, и та

   Вех живей, несмотря

   Н буквальность следа.

   Жребий

   Чо видит глаз —

   не повторит художник,

   что слышит ухо —

   композитор не создаст,

   поэт гармонии души не передаст,

   не выразит, как плачет подорожник.

   Вкоторый раз ваятель безутешен,

   сравненьем архитектор посрамлен.

   Сужители народов и времен,

   вся жизнь есть вызов, жребий грешен.

   Иящность мира не вместит пробирка,

   природа совершеннее искусств.

   Вдомые наитьем, гамму чувств

   копируем, но как бледна копирка.

   Укаждого свой голос, назначенье,

   Соя палитра, свой диапазон.

   Н отражение напоминает сон,

   небытия неясное свеченье.

   * * *

   Ивсе ж я окольцован. Изнутри.

   Тки себя теряю в этом круге.

   Н сколько в собственную душу

   ни смотри,

   она не выдаст, в чем ее потуги.

   Зркально отшлифованным яйцом,

   Без крапинки намека на открытость

   душа с невозбраняемым лицом

   следит за мной,

   и это ли не дикость –

   спокойно созерцать, как я тону

   в ежовых обстоятельствах реалий,

   из сотен судеб ставка на одну,

   и выбор — обезличенное ралли

   с неведомым — по времени — концом,

   с невидимой — по ходу гонки — целью,

   бок о бок с простодушным подлецом,

   и днем, и ночью — в люльке карусели.

   Тков расклад. По желобу судьбы

   ползу вперед и выгляжу убого.

   Кда мне повернуть свои стопы,

   чтоб все сошлось:

   кольцо, любовь, дорога?

   * * *

   Зма прошла. И после долгой спячки,

   Мнут забвения, побегов, глупых сцен,

   Збыв про незажившие болячки,

   Бросаю мир, где царствует Базен,

   Ге день без времени своим тиранством

   Дводит до отчаянья огня.

   Явыскоблен до белизны пространством.

   Панета — клеть. Не только для меня.

   Тлпа шуршит листвою заскорузлой,

   Гнима ветром вешних перемен.

   Мй длинный путь сочтут тропою узкой

   Нпрасных жертв, ошибок и измен.

   * * *

   Н четыре стороны маяча,

   оградив Миасс от метастаз,

   церковь — на Родительское — мягче,

   купола не ослепляют глаз.

   Идали березовая роща

   смотрится коралловым кустом.

   Ввоскресенье приезжает теща

   осенить наш уголок перстом.

   Гухо прозвучат ее каноны,

   Вдоме восстановится режим.

   Тхий свет невидимой короны

   принимая, все-таки сбежим.

   И на час опережая время,

   забуксуем в суете сует,

   пропуская молодое племя,

   верой оградив его от бед.

   * * *

   Ятвоего не слышу голоса,

   Н возбужденье жжет меня,

   Кгда в ночи пылинкой хроноса

   Сользишь по кромке сна, маня

   Н броским жестом — тайной образа,

   Н плотью – призраком немым;

   Пи адекватной силе тормоза

   Той зов не кажется крутым.

   Потивоядием от страха –

   Впрос — ответ, вопрос — ответ.

   Збыв про шапку Мономаха,

   Ия включить пытался свет,

   Тбя тем самым озадачив,

   Оидев — как дошло потом.

   О щедрости твоей беззвучно плачу:

   Ощаться ты приходишь в дом.

   Ивновь стоишь у изголовья,

   Безмолвьем тело леденя.

   М одного с тобой сословья,

   Ии, я догоню тебя.

   * * *

   Тнуть я буду долго. Крик души,

   тревожа эхом родственные души,

   минует спящие земные этажи

   и не заметит синей-синей стужи,

   сжимаясь до незримого глотка,

   до мысли, не озвученной гортанью,

   я обрету свободу, а пока

   пугаю жизнь ее же содержаньем.

   * * *

   Сйчас, опускаясь в молчанье

   к озерам святой пустоты,

   я понял возникший случайно

   твой образ — сон зеркала ты.

   Т был не обман, а виденье,

   оно, наделенное всем,

   пугало мое вдохновенье,

   я робок был, робок и нем.

   Н медленно в сон проникая,

   теряя, как ориентир

   возврата, рассудок у края

   Веленной, в неведомый мир

   входил безоглядно, ведомый

   наитием чувств и тобой.

   Сихи потекли, как из домны –

   горячий металл золотой.

   Пянящая радость успеха

   опять ослепила меня.

   Иты удалилась — до эха,

   исчезла – до судного дня.

   * * *

   Сдая женщина напротив пьет вино.

   Сороговоркою — о склоках на работе,

   слова, как старые костяшки домино,

   бегут от понедельника к субботе,

   логично им пристроились вослед

   эмоции по поводу погоды, и,

   завершая праздничный обед,

   слетает вздох на недоступность моды.

   Тк год за годом, в память оседая,

   в цепочке той займу свое звено.

   Сдая женщина напротив пьет вино.

   Сдая женщина — жена моя седая.

   * * *

   Содя с ума по облакам печали

   Ипримеряя на ходу фату дождя,

   рассеянно процеживаешь дали

   меж «до» и «ля».

   Ипеснь твоя летит вдоль сна Ассоли,

   как отсыревший реквием любви,

   но губы, онемевшие от боли,

   фальшивят ли?

   Нпройденные тропы режут ноги.

   Н замечая острых ран, летишь на дно

   не вечности, а ближе. Видят боги

   — в мое окно,

   распахнутое настежь днем и ночью,

   хранящее твоих имен тепло.

   Вети звездой в слезящиеся очи,

   чтоб дух свело,

   иль шаровою молнией — в сознанье,

   чтоб никогда уже не смог плести

   интриг любви. Всего одно касанье,

   и – Господи, прости.

   * * *

   Мгко вплетаю прядь

   жестких твоих волос

   в память свою. Понять

   силюсь нирвану слез —

   как очищенье душ

   от перспектив греха,

   ибо родное «муж»

   спазмами рвет меха

   легких в моей груди

   на серебристый плач.

   Нбо, не обруби

   тонкую нить удач.

   * * *

   Смнительное счастье не спасет от

   одиночества. Пронзительная осень

   гербарий памяти услужливо несет,

   когда о том ее никто не просит.

   Вчерний сумрак смоет грим с лица.

   Нчная свежесть успокоит сердце.

   Дша скользнет в немой колодец сна,

   скупой любовью не желая греться.

   Сть ревностно недремлющих очей,

   капризный тон обиженной гордыни...

   Озисы украденных ночей

   плывут над болью выжженной

   пустыней.

   * * *

   Д в принципе слепые навороты

   зациклившейся на себе души

   надуманны. Когда не знаешь, кто ты,

   мир истин подсознаньем сокруши,

   войди в свой виртуальный сон иллюзий

   (здесь тавтология); схоластика идей

   навеяна не матерьяльной Музой —

   сознаньем трансцендентности, где ей

   с ее провинциальным вдохновеньем

   прикрыться нечем, и на сквозняке

   сюрреализма (вкупе с дуновеньем

   восточных философий) налегке

   она не просто потеряет голос,

   навек от любопытных сгинет глаз.

   Седи полей отыщется ли колос,

   что умереть поэзии не даст?

   * * *

   Шлест медного отлива

   Н ресничном берегу.

   О волшебного огнива

   душу не оберегу.

   Ужеланного порога

   замираю не дыша:

   златовласка-недотрога

   открывает не спеша

   сон безоблачного тела,

   как шкатулку детских грез;

   этой неге нет предела,

   в ней мерцанье сотен звезд.

   Рки дрогнули пугливо

   Ивспорхнули. Я теку

   Вшелест медного отлива

   Н ресничном берегу.

   * * *

   Мр за окном закрыт мембраной-марлей.

   Яо таком истосковалась сне,

   в котором хвойная иголка чистой каплей,

   отяжелевшая, забыла б о сосне.

   Яслышу звук иглы, входящей в спину,

   пью порами озонистый бальзам,

   я каждую душистую росину

   вам, зрячим, но невидящим, раздам.

   Ми глаза, увы, не видят света,

   но в глубине души такой огонь горит...

   Вм мое тело ни о чем не говорит?

   Ячувствую ваш взгляд.

   Яжду ответа.

   * * *

   Хани очаг семьи,

   Лби – не властвуй...

   Уы, неверный тон.

   Дви себя,

   дави, но не сорвись:

   Птля всегда доступней счастья,

   как ненависть

   всегда реальнее любви.

   Н перекрестке дней

   Оонь врагов и близких

   Преплавляет боль в последний интерес.

   Мй горизонт в глазах и тех, и этих низко,

   Ине подняться мне на крест его,

   Н крест.

   * * *

   Очем молчат твои уста,

   Кгда тропой вдоль берега

   О тургоякского моста,

   как два замшелых дерева,

   бредем домой, — скажи, о чем?

   Онас с тобой, об осени,

   о том, что ходишь космачом

   по предрассветной озими,

   о тропке узкой, о луне,

   о сапогах для дочери,

   я – о тебе, ты — обо мне,

   о том, что напророчили.

   Яне молчу, я говорю,

   я мысленно беседую.

   З диалог — благодарю,

   Н монолог — не сетую.