Пд древним городом Муромом, в селе Карачарове, у простых родителей родился мальчик, будущий сильномогучий богатырь Илья Муромец. Узнал об этом злосмрадный змей, что от Адама и Евы чинил зло людям. Затрепетал, затрясся, завертелся от страха и со свистом помчался по небу к Мурому.

   – Эка туча, невиданная, страшная наш град под себя подминает, – испуганно бормотал муромский люд. И по избам, топоча лаптями, зайцами упрыгал.

   А у младенца Илюши изба не затворенной осталась. Отец на покосе был, мать же пеленки в Оке полоскала и видела, как сверкающие молнии разорвали зловещую тучу на тысячу кусков и один сгусток тьмы пал вниз – черным вороном влетел в открытую избу.

   Онула Ефросинья, уронила в реку полосканье и, не чуя под собой ног, побежала к дому. Дрожащими руками схватила зыбку и увидела – нет в ней Илюши, а лежит он в рубашонке на полу, живой, но неподвижный и белый как мел… С той поры отнялись у него ноги. Не мог ни ходить, ни легкой работы делать, а только сидеть на лавке и с тоской в пол глядеть.

   Лтят годки быстрыми птицами, кому в радость, кому в тягость. Двадцатый год уже Илья сиднем в избе. А хорош собою! В плечах могуч – любо-дорого поглядеть! Но от немощных ног своих на весь белый свет осерчал. Особенно невмоготу ему зимой, на Масленицу, когда буйны-молодцы с другого берега с муромскими на кулачках биться сходились. С веселым хохотом и с обидным свистом гнали их по скользкому льду.

   – Э-эх! Нет у наших робят бойца-надежи, опять, как щенят, пораскидали, – в сердцах бросит отец шапку об пол. А Илья в своем углу каменным делался, будто ему шапку в лицо с укором бросали.

   А тут еще одна беда на Илью опрокинулась. Приходила к ним иногда тихая девочка Улита. Такая ласковая – то сладкой земляники Илюше из леса в лопушке принесет, то орехов, а то просто так придет и скажет:

   – Я тебя, Илюша, жалеть пришла.

   – Ну, жалей, жалей, – усмехнется Илья.

   А Улита сядет рядом на лавку, голову рукой по-бабьи подопрет, губы подожмет и молчит горестно. Илюшу жалеет. Потом встанет и скажет серьезно:

   – Дай тебе Бог здоровья и силушки, Илюша. – И степенно, до самой земли ему поклонится. А косица-то ее толстая, как на грех, со спины через голову перекинется и хлоп об пол! Всю серьезность портила. После Улиты Илюшина душа будто от теплого солнышка оттаивала, и не заметил он, как стал ждать, когда Улита снова жалеть придет.

   А вот на эту Масленицу отец с матерью пришли с праздника-гуляния и с порога Илье:

   – Улита то наша под венец нынче пойдет! Сосватали ее.

   Зкручинился, затосковал еще больше Илья. Жизнь не мила стала. На Бога возроптал. В тот вечер явился ему в светлом облачке святой князь, Глеб убиенный:

   – Ах, Илья, Илья! Трудно тебе, вот пришел укрепить. Не дано нам знать, почему посылает Господь скорбь и несчастие. Только думаю, по грехам нашим. А тебя, может, Бог от несотворенных грехов спасает? Вспомни, как ты кипел, клокотал, когда левобережные молодцы на Оке муромских били. Была бы сила в ногах, не раздумывая, сколько бы жизней ты почем зря загубил! И сегодня что подумал о женихе Улиты? Помни, Илья, ты – «Крепость Божья», а посему верь и молись. Услышит тебя Господь, и исцелен будешь.

   Мнуло еще несколько долгих лет. Илье уж тридцать. Борода густая, темная, плечи богатырские, а в глазах свет, покой и мудрость. Эх, кабы ноги его каменные такими же податливыми стали, как душа, помнящая слова святого Глеба. За эти годы много к Богу душа его подвинулась.

   Нстал праздник Преображения. Матушка с отцом в церковь ушли, а Илья сидит под образами на постылой лавке… Вдруг скрипнули ступени и кто-то сказал за дверью:

   – Люди добрые, пустите Христа ради паломника переночевать.

   – Входи, входи мил человек, – обрадовался Илья.

   Визбу шагнул маленький сухонький старичок с седой бородой, поставил у стены посох, снял пыльный колпак, трижды перекрестился, поклонился в пояс:

   – Ну, Илья, чем путника дорогого-нежданного угощать будешь?

   – Откуда ты меня знаешь?

   – Да пока из Киева шел, весь муромский люд про твое страстнотерпное сидение рассказывал.

   – Эка чего удумали! – смутился Илья – Возьми, дедунь, в печи чего хочешь и ешь вдоволь.

   А старичок, видать, исполнительный был, мигом из печи горшок каши выволок, хлебушек из тряпицы развернул, перекрестился и полгоршка в свое тщедушное тело умесил.

   – Ты вот думаешь, зачем я столько верст в Киев топал? К святым старцам ходил. Внучка у меня чахнуть стала. Вот несу ей оттуда святую просфору. – Дед осторожно достал из-за пазухи белую тряпицу, развернул ее… На ладони лежал маленький хлебец с выдавленным крестом и буквами: «ИС ХР».

   – Старцы сказали, если внучка с верой съест – исцелится.

   Уром проснулся Илья, а старика уж нет. На лавке рядом только маленький белый сверток.

   – Дед, когда уходил, – сказала матушка, – долго на тебя спящего глядел, произнес непонятно: «Ему нужнее будет».

   Рзвернул белую тряпицу Илья, а в ней та самая просфора!

   – Да ведь это он хворой внучке нес! Как же звать то его?

   «Русь-Русь-Русь…» То ли жаворонок в траве пропел, то ли Ангел с неба шепнул…

   Нвероятным кажется нам, что былинный богатырь Илья Муромец не выдуман народом, а реально жил в 12-м веке. Мощи его покоятся в Киево-Печерской лавре. Недавно они были внимательно изучены, и оказалось, что Илья действительно страдал болезнью позвоночника. Тяжелой и, можно сказать, неизлечимой. Семь веков уже не гаснет в его изголовье лампада. А с темной иконы спокойно, с достоинством глядит на нас русский воин.

   Првого января мы чтим его светлую память. В этот день святой Илья Муромец ходит по заснеженной Руси. Если вы зажжете свечу, тихо помяните его, он незримо войдет и сохранит дом ваш от черного зла. И так будет ныне и присно и вовеки веков.

   из книги «Спасенная душа»)