С чего начинаются города? Да где как... Порой сразу с большого поселения, но чаще вырастают они –с малой заимки в лесной глуши.

   Счего начинался город Миасс? С четырех ли Лугининских медеплавильных печей и деревянной плотины, что были построены к 1776 году? Еще до известного обращения к Екатерине Второй Лугинин, в то время владелец шести плавильных печей Златоуста и Троицко-Саткинского завода, посылает служителей приискать место, «где в реке воды сверх довольства, где медные руды гораздо ближе». И находит... здесь, «на речке Миясе». С 60-х годов того века открыты были на миасской земле медные рудники: Тургоякский, Атлянский, Сыростанский, Чертанышский и другие.

   Жать весну каждый год начинаешь еще с солнцеворота. И как бы велики не были упавшие за зиму снега, но приходит срок... и обнажается земля. Зажурчат, запоют вновь c каменистых склонов Чашковки свою звонкую песню ручьи. Пробегут мимо вросших в землю домов, покосившихся за зиму заборов. Пробьют, подточат высокие сугробы.

   Првые проталинки, первая подсохшая корочка земная… Прежде чаще всего появлялась она у стен старых домов. Порывистый весенний ветер здесь затихал. Старый дом, потемневший от времени и солнца, с мощными лиственничными венцами, с высокими резными оконцами вбирал, аккумулировал теплые вешние лучи. У домов тех почти не было палисадников и завалинок. Как будто из земли вырастали они крепкими бревнами.

   Сучалось в детстве, прижмешься к их шершавой поверхности. И всем телом чувствуешь тепло… ласковое, обнимающее. Совсем близко, перед глазами темные растрескавшиеся годовые кольца торца. Будто морщины выветренные углубления витков... как что-то древнее и родное, как знакомый лик, изборожденный временем! Даже запах старого дерева мил был и дорог. Словно от просветленной старости исходил от них покой, умиротворение.

   Бревенчатый мир…. Потом уже, в суете и хлопотах взрослой жизни, нет-нет, да и останавливался взгляд на этих домах. До чего же крепки и основательны! Вот и заезжего немца в недалеком прошлом изумили миасские деревянные строения. Качая головой, прицокивая от удивления, трогал он венцы, гладил их рукой. Поглядывал на нас, будто на людей, обладающих несметным сокровищем. И что-то хотел сказать, да не знал, к сожалению, русского. Важен и нужен порой такой вот свежий взгляд на мир, ставший для нас обычным. На тихий свет отчего дома!

   А жизнь, как та река бурлящая, вышедшая из плотинного створа, погремела, пошумела на перекатах и разлилась вдруг равнинным потоком, стремящимся в синь бескрайнего океана. Есть время подумать – отчего, почему эти срубы из лиственничных стволов-великанов стоят не подряд, не друг за другом, а какими-то островами? Почему меж древних домов, выстроенных в основном без фундамента, небольшой стайкой вклиниваются строения более позднего времени? Дома же окраин старого Миасса сделаны в основном из подтоварника –сосновых бревнышек много меньше размером. Аккуратно, можно сказать, игрушечно, но не исходит от них волна того почтения, благоговенья. Не говорит ли это все о первоначальном облике Миассе? Не рассказывают ли нам старые здания о начатках его истории?

   Н Советской улице, бывшей Кладбищенской, в самом конце ее островок той старины. Большим двухэтажным особняком, наполовину разрушенным, стоит на крутом повороте с Шадринского моста дом под номером 122. От него вправо по четному ряду, как флагманские корабли, чуть впереди 142-й, 152-й, да и 133-й. Равны меж ними промежутки, занятые более поздними строениями. Словно кто-то давно нарезал здесь землю большими одинаковыми участками – родовыми поместьями. Именно так в Новгороде испокон века определялся родовой надел. Да и архитектура тех старых домов, скорее всего рубленных тут же, соотносится с архитектурой севера Руси.

   В1773 году Берг-коллегия рассмотрела прошение Лариона Лугинина и удовлетворила его просьбу. Обследование миасской долины производила команда из двух человек под началом унтер-шихтмейстера Рязанова. «На заводские строения годны красные леса по течению реки Миасс по правую сторону от самого конца плотины вниз». С 1775 по 1977 год Лугинин скупает земли по реке с озерами Аргази, Миассово, Ишкуль; по Киалиму, Кувашам. Наконец, «в августе 12 дня сего 1777 г. онные печи в действие пущены» – построен Петропавловско-Миасский завод.

   Иена Петра и Павла – первоверховных апостолов Христа не случайны в названии завода. В то время принято было называть селения по первой построенной церкви. Летопись гласит: в 1782 году в заводе сооружена деревянная часовня, а в 1815-м – освящен Петропавловский храм. Но Петропавловско-Миасским завод числился недолго. Не стал наш город Петропавловском. Так может, та церковь была не первой? И жили здесь люди, для которых в отличие от официальной власти этот населенный пункт нес уже определенное название. Он и вошел в жизнь, утвердился в ней еще до Лугининского прошения?

   Овоение Южного Урала, по мнению историков, проходило с двух сторон, двумя потоками. Шли русские люди с юга из земель яицкого казачества, и с севера из вотчин Строгановых, Демидовых. От гнета и религиозных притеснений бежали крепостные крестьяне, уходили в глушь старообрядцы. Природные богатства Среднего Урала давали уже прибыль. Дымились заводы, выпуская треть мирового производства железа. Сияли кресты на храмах многочисленных монастырей. Была пройдена и освоена Сибирь. Русские вышли к Тихому океану, построили города, проложили дороги. И только тогда в конце 17-го века присоединен к государству Российскому Южный Урал. Ровно столетие наши горы могли быть тихим, потаенным уголком для бежавших, для людей древлеправославного толка. Желанным Беловодьем, стороной самоуправления и справедливости.

   О той древности, как полагают, не так давно найден каменный тротуар. Его обнаружили при рытье котлована под фундамент возводимого на Почтовом переулке храма Покрова Богородицы. Строителей очень удивил находящийся глубоко в земле, но параллельно ее поверхности большой ровнообтесанный верхней плоскостью камень. Подобный гладким незаасфальтированным каменным плитами, что лежат около Торгового училища.

   УШадринского же моста возле остановочного комплекса всю прошлую осень длинной траншеей «красовалась» канава. Борта ее прорыты были идеально ровно. Это позволило воочию увидеть каменную кладку, уходящую вглубь, мощный слой лесса – так, кажется, называется то, что остается от истлевшей древесины. Его толщина вызывала предположение о большом строении то ли причала, то ли береговой мостовой… плахами друг на друга. Казалась, и река растекалась дальше, подходила вплотную к современным домам.

   Педположение, но как бы хотелось коснуться того времени, увидеть Чашковскую гору, заросшую вековыми соснами, лиственницами. До самого берега, до реки с хрустальной водой в горных перекатах…

   Уренний туман. Сквозь кроны высоких деревьев искрится первый луч. На крутояре на солнечной поляне горят костры, терпко пахнет смолой. Споро и ловко идет работа у бородатых мужиков. Будто колокол, звон ударов по крепкому дереву, словно древний алтарь – иконы на ближней сосне. По тропинке, ступая сторожко, в узорном красном сарафане девица. Коромысло на плече, белый плат на голове, ведра полные воды. В такт шагам покачивается и плывет в них солнце, бликами бьется в деревянные края. «Доброго здоровья!» – гулким эхом прокатилось в утреннем бору. Поклон и снова… с молитвой да под пение, а то под шутки и смех венец за венцом строится изба. Высокая да ладная. С поветью да амбаром. Себе и потомкам.

   Тк с горячей молитвой, уповая на помощь Божью, превозмогали они невероятную тяжесть. В некоторых существующих и сегодня миасских домах нижние бревна в срубах до 70–80 см в обхвате! А это же лиственница – тяжелое дерево. Оттого и стоит она веками. Сильны были наши предки! Сильны и крепки в вере. Может поэтому, до сих пор согревают нас те дома теплотою душ творцов их. Дома не приукрашенные, не разрисованные краской. Не прикрыты они, не облицованы лакированной дощечкой. Естеством своим покоряющие сердца людей!

   Н сохранилось за Миассом название святых апостолов Петра и Павла. Нет давно и прекрасного храма – стерт с лица земли. Поэтому, наверное, так трудно дается нам история. Не чья-то там заморская, а своя родная – своих корней, своих истоков. Забвение подвигов, забвенье и грехов. А значит вся наука заново?

   Чо же принесли бы имена апостольские нашему городу? О чем, их слыша, почаще стал бы задумываться человек? «Сколько темниц вы освятили! Сколько цепей расторгли! Терпение ваше превозмогло даже косность наших сердец». (И. Златоуст).

   А ведь трижды Петрово отречение от Христа:

   ...но поднял Петр немые очи,

   от слез раскаянья восстав.

   Кзалось, кто-то

   над пустыней

   с Петром и плачет

   и скорбит...

   Ипонял он, Кто снова нес

   ему прощение святое, –

   Хистос, простивший

   все земное,

   с ним примирившийся

   Хистос.(К. Фофанов)

   Д, хорошо бы и День города отмечать не слякотной осенне-зимней порой, а в середине лета красного с омывающим дождем да под ясным солнцем! День старого города – в день Петра и Павла.