последний номер | поиск | архив | топ 20 | редакция | www.МИАСС.ru | ||
Пятница, 1 апреля 2005 г. № 24 Издается с 10 октября 1991 г. |
"МЫ ИЗ КОЖИ ВОН ЛЕЗЛИ..." Победа над врагом ковалась не только на фронте, но и в тылу. Только здесь воевали, по большей части, женщины. Хрупкие, нежные, слабые, они вдруг обрели невиданную доселе силу духа, стремясь помочь стране и своим любимым, защищавшим ее с оружием в руках. Что особенного они делали? Да вроде бы и ничего, просто работали, подвигом свою работу не считали. Говорят, что у войны не женское лицо. Да так ли это? Два лица у войны: рядом с суровыми мужскими – лица их жен, дочерей, матерей, сестер, подруг. Но судите сами... Вспоминает наша землячка Вера Федоровна Червонцева. Круглолицая, русоволосая, совсем девчонка на вид, Вера Васильева, незадолго до войны поменявшая девичью фамилию на мужнину, в «сороковые роковые» трудилась в литейном цехе УралЗиСа плечом к плечу со своими ровесницами. «Вот меня и женили...» 22 июня 1941 года были в гостях у тети. Брат двоюродный у меня овдовел, и мы хотели за него сватать невесту. А невеста-то мужу моему родня. Вот сидим у них, тетка Нюра испекла огромный пирог с рыбой. Афанасий (брат) был веселый такой, выпили немножко. А у них «тарелка» висела. Кто-то крикнул: – Послушайте, что-то тревожное говорят... М замолчали. – Работают все радиостанции Советского Союза! Слушайте, слушайте, враг вероломно напал на нас, границу прорвали в некоторых местах, бомбят уже Киев... Инаш Афанасий как схватился за голову, заплакал: – Все, мама, вот меня и женили! «За что Ванюшку нашего убили?» Пибежал племянник: – Вера, айдате скорее в клуб, дядю Ваню на фронт провожают! М и побежали с ним. Народу много – кто на лошадях приехал, кто так. Брат Ваня-то нас поджидал. Я подбежала к нему, обняла, а он красивый такой, чернобровый. – Леленька, что ты плачешь? На смерть меня что ли посылаешь? Тт и жена его подоспела: – Ваня, только вернись! Хоть без руки, хоть каким вернись, только пусть голова будет! Ипока их на машину грузили, все просила: – Вернись! А он как ушел, письма два прислал и все. Похоронка пришла – она не верит. А после прислал Ванин товарищ карточки, что были, и пишет: «Ваш муж, когда в бой собирался, все напевал «Не вешайте нос, товарищи одной команды, не знай, кого из нас вперед убьют» Чо это за песенка, не знаю. Смерть его была мгновенной – пуля попала прямо в голову. Думали, отец с ума сойдет, он же его вырастил. Не ел, не пил и только все спрашивал: – Еленушка, так за что же Ванюшку нашего убили? Вед он даже курицы не обидел... Вт у него одни эти слова и были... «Я ведь еще ни с кем не дружил...» Мльчишки, с кем я училась, 23-го года рождения – почти что ни один из них не вернулся. Брали необученных и бросали как траву. Оин мой одноклассник говорил на прощанье: – Завтра, Верушка, я пойду на фронт. Знаешь, обидно – я ведь даже еще ни с кем не дружил... А про то, как погиб Павлик Малов, рассказал мне Витя Аганин: – Освобождали мы какое-то местечко. Танки, как водится, всегда впереди идут. Когда подбежали и стали из подбитых танков вытаскивать раненых, гляжу, Павлик. Он меня узнал: «Витька!» А у самого ноги по колено обгорели. Погрузили его, но до госпиталя не довезли... «Зима та снежная была и морозная...» Пред войной я пошла работать в артель «Трудобувь» – шили белье постельное, наволочки, простыни, учились шить нижнее белье мужское. А как война началась, сделали нас надомницами – тех, у кого машинки дома были. Стали рукавицы, патронташи да подсумки шить. Впервую же зиму послали лес рубить и девчонок, и старух, и солдаток. Привезли в первый раз, мы спрыгнули вниз и по пояс в снегу. Зима та снежная была да морозная. Березку пилят, кричат: – Верка, уходи, береза в твою сторону! Итут же ветками меня прикрыло. Они березу оттаскивают, а я лежу в сугробе и хохочу. Лтом поехали в колхоз на посевную. Приходилось и железную дорогу строить (там, где сейчас мебельная). Песок носилками таскали, кочки выдирали, разгружали рельсы – по три человека за одну беремся и тащим! А как в город вернулись, глядим – там уже полный склад навезли с фронта: обувь всякая, валенки, шинели, фуфайки... Их мы сортировали, кровавые отмачивали в речке, стирали, сушили и снова отправляли в трудармию. Вт этим делом мы занимались. «Я полюбила этот цех...» В43-м вышел приказ Сталина, что девушек, кому 20 лет исполнилось, на фронт посылать. Объявление мы с подружкой прочитали, взяли паспорта и пошли на учет вставать. Пожилой дядечка посмотрел на нас и говорит: – Девчонки, вам еще нет двадцати лет. Идите на завод, очень там руки ваши нужны. Пишли на завод. – Выбирайте, где вам нравится! Повели по всем цехам, везде маслом пахнет. – Ну, последний цех остался, литейный! А там как раз перерыв был, все продуло, воздух свежий, чистый, маслом не пахнет... – Давай, Дуся, здесь останемся! Нд нами потом мужики-работяги так смеялись – устроились, мол, по блату, выбрали по желанию! ...Но я не жалею, я полюбила этот цех. Сачала поставили на сборку. Когда научилась хорошо работать, говорю: – Хочу на станке учиться! Пставили на станок. Стала формовать переднюю крышку блока. Рботали по 10 часов. Делали по две нормы, денег много зарабатывали, но сумму не скажу, не помню – столько лет уже прошло. Сначала военный налог платили, облигации подписывали. Хеба давали один килограмм, а если норму выполнишь, получишь еще сверх того сто граммов хлеба и 50 шпига. Этот шпиг я сроду никогда не ела. А хохлы, что с нами работали, кричат: – Верка, ешь! Н, я нос зажму и жую. «К врачу не обращались...» Нзадолго до войны, в 40-м году, я вышла замуж. Мужа на фронт не взяли – у него с детства зрение было потеряно. Он тоже работал на заводе, только в цехе «Мотор» на шлифовке коленвалов. Тяжело ему было: если сменщик не придет, оставался на другую смену. Только немножечко у станка прикорнет и снова работает. Хорошо мы работали. Бывало, палец сшибешь где-нибудь, поранишь – к врачу не обращались: формовочной земли приложим и все хорошо заживет. Выходные были два раза в месяц – первого числа и 16-го. «Не придет мотовоз — идем пешочком» Жли мы тогда на горе за автотехникумом, где геологоразведка, а ходили на остановку, чтоб на работу ехать, туда, где сейчас остановка «Поликлиника». Придут грузовые машины, все лезут, давятся, толкают... Уйдет машина – на остановке можно было килограмм пуговиц насобирать. Так и было, пока мотовоз не построили. А когда построили, нам пришлось еще дальше на остановку ходить, но тут уж без всякой давки ездили, спокойно. Глять времени не было все работа да работа. А другой раз не придет мотовоз, так идем пешочком. «Случилось большое несчастье...» Онажды я помылась после смены, бегу на остановку. А там народу уже много собралось и проводник вдруг объявляет: – Товарищи, поезд не пойдет, идите пешком, случилось большое несчастье: между автозаводом и вокзалом на повороте произошло крушение. Ве в слезы. Пошли по рельсам, а ноги не шагают – устали, да еще такая весть страшная. Подходим – кругом оцепление из грузовых машин, нас туда не пустили. Смое главное, что я вам скажу – какие-то мы были все веселые. Встанет у нас в цеху земледелка или компрессор, или свет погаснет – уж поют. В вагон зайдем, кто сидит, кто стоит, и все равно поют. «Мы ему верили...» Встаром городе на площади на столбе висел репродуктор. Каким-то образом люди узнавали, что будут передавать новости, и сходились – хоть там дождик, хоть что. Стоят, слушают, плачут – особенно, когда наши сдавали города. А уж потом, ближе к победе, стали радоваться. Как узнаем, что Сталин будет выступать, бежим слушать. Когда враг к Москве подходил, он нас подбадривал: – Держитесь! Работайте! Имы из кожи вон лезли, потому что знали: топчут нашу страну. Птом, когда война кончилась, он всех с победой поздравил. Сказал, что будем добиваться довоенного уровня, и всего хорошего нам наговорил. И мы ему верили. Н писал приказов, а сразу сообщал народу: военный налог отменяется. Эо все мы узнавали от него. Цены снижались тогда без конца. Слушаем – и радуемся, пляшем. Ме обидно, что сейчас все это топчут. Пусть много у него было всего, но нам он был дорог.
Н. КОРЧАГИНА.
|
назад |