Н старой петрографической карте 1876 года под лупой – квадратики копей и подписи: берилл, топаз, слюда, циркон... А вот знакомый изгиб реки Миасс, два водостока у плотины. Здесь, именно здесь должна проходить моя улица, но ее нет. Лишь два значка, обозначающие «золото», и название россыпи – «Фулон-ския». Правы были старики: по золоту ходим. Как-то посреди улицы провалилась выработка. Слова старожилов обрели реальность. Но не совсем о золоте пойдет речь.

   Онажды с долей скептицизма прочел, что люди, живущие в местах, где россыпи золота близки к поверхности, каким-то образом воспринимают его благородство, сильны физически, смышлены умом, талантливы. Не отсюда ли у некоторых особ повышенная тяга к желтому металлу: цепь на шее, крест в вершок, пальцы от колец веером? И все же та мысль старательно стала вытаскивать воспоминания. Говорили же деды: босиком надо чаще бегать.

   Иак, речь пойдет о моей улице, о людях, живших на ней. О времени пятидесятых—шестидесятых века ушедшего. Расскажу что и о ком помню. Не уверен, что все сказанное скрупулезно точно и достоверно. Даже компьютерная память дает сбой. Детской же присуще украшать действительное воображаемым.

   Мю улицу после войны не знал только новорожденный. Известность ей привез мотовоз. Дважды в сутки он, тяжелый и блестящий, пыхтя вползал во 2-ю Ильменскую, гудком торопил рабочих на новостройку. Конечная станция была у переулка Мостового. Дощатый павильон, два—три прилаженных прилавка, скамейки...

   Рнняя осень. Конец двадцатого века. Чуть коснулась желтизна берез. По улице идут двое мужчин. Взгляд направо, взгляд налево, остановились, перекинулись фразами. Издалека вижу: что-то сильно тревожит их память. Поравнялись, поздоровались.

   — День-то какой! Мы с Борисом Васильевичем решили отложить все дела и пройтись по своей улице. Молодость вспомнить. Вся наша юность связана с этим краем. Ты в этом доме живешь? И давно?

   — С рождения, Николай Васильевич.

   — Борис Васильевич, столько его фотографий в моем архиве, а я не знал, что автор – сосед.

   — Я что-то не припомню его на нашей улице.

   — Разница в годах-то какая? Я пешком под стол, а вы, извините, по девкам.

   — Что ж, и это правда. Зоя Васильевна, супруга твоя, Борис Васильевич, через два дома отсюда жила.

   — И твоя, Николай Васильевич, как в песне: «Мы жили по соседству, встречались просто так...».

   Рссмеялись и пошли дальше, в гору, к роднику, проведать – не иссяк ли. Мне было удивительно приятно видеть этих пожилых людей, пронесших настоящую мужскую дружбу через всю жизнь. Видеть их именно здесь, на моей улице, а не где-то в кабинетах власти.

   Тм, где когда-то замирал мотовоз и сотни людей из вагонов вмиг заполняли улицу, был дом Богачевых. Он и сейчас там же, да хозяева другие. Почерневшие бревна, аккуратные окна, простые ставни, ель в палисаднике, у ворот — колодец. Вода с глубины холоднющая. В том доме вырос – не побоюсь этого слова – локомотив своего времени, Николай Васильевич Богачев. Много лет он возглавлял городской комитет партии. На сегодняшний день нет еще нужды говорить о нем подробней. Время нынче другое, а дела его, как слова из песни, не выкинешь.

   Втом квартале улицы, помнится, жил Андрей Илларионович Дубров – ведущий специалист «Миассзолота». До девяноста лет он был крепок и ясен умом. В доме наискосок растила сына лучший детский врач того времени тетя Вера Петеряхина. Сергей стал преподавателем. В соседях стоял дом Михаила Андреевича Мартынова. В Отечественную он командовал подразделением гвардейских минометов, работал в геологоразведочном техникуме, у буровиков вел спецпредмет. Веру Ивановну Губанову и Нину Александровну Воронину помнят сотни учеников, но не все знают, что они тоже с улицы 30 лет ВЛКСМ, бывшей 2-ой Ильменской.

   Впрошлом году в нашей газете публиковалась серия материалов об архитектуре города. А готовить их помогала член Союза архитекторов Любовь Никулина. Тогда и выяснилось, что ее родной дом – в том же квартале улицы. Никулины в нашем краю жили в трех домах. Кто кому родственники, однофамильцы ли – не знаю. Тетя Галя Никулина одна из первых в Миассе освоила парикмахерское дело. Дочь ее стала высококлассным дам-ским парикмахером. Супруга Н. В. Богачева тоже была из рода Никулиной.

   Дма Романовых – того, старого – уже нет. На его фундаменте стоит новый, умело поставленный, с большими окнами и, наверно, очень теплый. Владимир и Борис Романовы закончили политехнический институт. Владимир с красным дипломом был в первом его выпуске. Братья работали на автозаводе. Доброта и порядочность у Романовых были в генах. Если не изменяет память, футболист «Торпедо» Геннадий Аганин жил напротив Романовых.

   Был когда-то на нашей улице резиновый завод. Низкий каменный цех, большие и грязные окна. Цех был похож на угольную шахту. Две—три лампочки под потолком, жутко чумазые мужики у огромных машин – каландров. Эти машины в две смены жевали каучук с сажей, превращая смесь в резину. Назывался заводик очень громко – «Уралрезина». Много лет возглавлял производство невысокий плотный человек с военной выправкой. Только однажды – наверно, в мае – я, пацанишка, увидал, как под плащем на его пиджаке ярко сверкнула Золотая Звезда Героя. Николай Романович Жмаев. По заводу он долгое время нашу улицу тоже называл своей.

   Нпротив завода жил дядя Миша Молодцов. Ходил он медленно, подтаскивая правую ногу. Видно, был тяжело ранен. Однажды я, обознавшись, случайно поздоровался с ним. На мое детское «Здрасьте» дядя Миша остановился, приподнял над головой кепку, чуть поклонился. И я услышал в ответ: «Доброго здоровья». Чувство замешательства вдруг охватило разом, до самых пят. До сих пор не могу осознать: неужели такое почтение может быть чужому ребенку? Наверно, может. Он же воевал. Не знаю, сбылась ли мечта его дочери о театральной сцене.

   Удома Поносовых росла большая яблоня-китайка. Ранетки висели до прилета снегирей. Темно-вишневые, при первом морозце они становились ядрено-сладкими. Мы, пацаны, с нетерпением ждали зимних птиц. Они иногда роняли целые яблочки на снег. Яблоки на снегу – это из детства. А тетя Тамара заведовала сектором учета в горкоме партии. Серьезная женщина.

   Жньку Караваева из дома рядом сверстники звали Кулибиным. Он все что-то изобретал, мастерил. А вышло так, что закончил мединститут и много лет работает судмедэкспертом. Страсть от отца перенял к охоте. У Николая Ивановича были лучшие в городе лайки, из Кировского питомника, и почти дамское ружье 20 калибра «Шольберг». В его речи, спокойной и доброй, в рассказах об охоте не услышать было слов «убил», «шлепнул», «замочил»... О трофеях он говорил с почтением: про зверя – добыл, положил, про птицу – взял. Как маляра его знали в улице.

   Вдоме напротив жили Князевы. Из рассказов брата помню, Князев очень увлекался фотоделом, а работал он рентгенологом. О его коллекции марок среди любителей-филателистов ходили даже легенды. С его дочерью познакомились в редакции. Ольга Князева стала юристом и, помнится, по каким-то делам консультировала «Глагол».

   Н другой стороне улицы жили Аверьяновы. Они купили корову, чтоб на цельном молоке поднять сына. Он был старше нас по годам, но очень отставал в росте. На улице почти не бывал – дразнили. Вячеслав неплохо учился и, если верить слухам, стал в Москве ведущим актером театра лилипутов, много гастролировал.

   Дм Петруишных, как и полвека назад, верен своим хозяевам. У меня в памяти бывший солдат Отечественной – Дядя Вася. Был он плотного телосложения, с сильными руками, широкой грудью, крепкой шеей, с короткой стрижкой на голове. Рубаху на груди не застегивал. Зимой как летом нараспашку. Когда он проходил мимо, пацаны прекращали даже игру в «орлянку», на деньги, уступали дорогу. Дядя Вася шел тяжело, опираясь культей на самодельный протез-деревяшку. Иногда мы с ребятами помогали ему добраться до ворот дома. Его фронтовые «сто грамм» после войны стали другого объема. Мы верили и пересказывали друг другу, что дядя Вася ходил на фрица в рукопашную, но о войне никогда не расспрашивали. Крутого нрава был солдат. И сыновья рукопашной не боялись.

   Укий переулок в годы золотоскупки перемыли не раз. Ребята постарше вместе с родителями старались у ручья. Стимул был. Только за боны можно было отведать сладостей в те годы. В том переулке жил судья Глазунов. От его дома катались зимой на коньках, санках. Судья запомнился не столько хмурым, как уставшим. По переулку в гору он шел медленно, то ли с папкой, то ли с портфелем в руках. Пытались здороваться с ним, а он, как человек в футляре, проходил мимо, не замечал. То ли золото из-под ног у него пацаны на конфетки променяли, то ли тяжесть с работы он в душе носил?

   Онами в переулок выходили два дома улицы. О бывших хозяевах их никто не вспоминал. Дома были коммунальными. У Юрия Визбора есть: «А помнишь, друг, команду нашего двора, послевоенный над веревкой волейбол?..». Как близки по духу в то время были дворы коммуналок, что в столице, что на нашей улице. А сетку для волейбола нам подарил дядя Сережа Лежнин. Сергей Иванович работал председателем Горспортсоюза. В доме на нижней стороне улицы двор был большой, с волейбольную площадку. Ребята старше нас играли серьезно, как на тренировку по вечерам, после работы приходили друзья с других улиц. Двор этот был детско-юношеским центром улицы, без всякой официальщины и бумажек.

   Подолжение следует.