Елена Константиновна Афанасьева в войну была ребенком. Вместе с мамой эвакуировались в Фергану. Ее память сохранила множество щемяще-трогательных подробностей из жизни детворы военных лет.

   7 марта 2003 года в «Глаголе» был опубликован отрывок из ее воспоминаний «Батистовый платочек в кобуре» (№ 18). Предлагаем вниманию читателей еще один фрагмент из рукописи Е. Афанасьевой.

   Кк семье военнослужащего нам с мамой полагались обеды. Ежедневно ходили мы с теткой за ними на другой конец города. На первое бывала там неизменная затируха, на второе выдавали обычно гуляш из репы или брюквы. Эти овощи, не произраставшие в наших краях, по слухам, привозили с северо-запада. Вкус у них, вареных, был, как говаривал персонаж Аркадия Райкина, «списьфисський», к такому трудно привыкнуть. Как-то к празднику дали нам роскошные морковные котлеты. Но из-за отсутствия хлопкового масла выдали их в сыром виде. Дома пожарили их. Вот была вкуснятина! Через много лет, уже живя в Москве, покупала я морковные котлеты в кулинарии. Приятно было вспомнить детство.

   Чобы получить каждый обед, необходимо было отстоять в длинных очередях: сначала за талонами на обед, потом за ним самим. Мы томились во дворе. Хорошо, если удавалось пристроиться в тени деревьев. Однажды в сумку типа «гробик» забралась в доме мышь. Как испугалась чья-то бабушка, когда из раскрытой теткой сумки на нее скакнуло испуганное животное!

   Дма питались мы скудно. Я изо всех сил старалась внести свою лепту в рацион семейства. Дядя Миша, работавший на тропической станции, для борьбы с личинками малярийных комаров добыл где-то мальков рыбки гамбузии. Работники тропстанции запустили их в парковое озеро неподалеку от нашего дома, где рыбка начала бурно размножаться. Маленькая жирненькая гамбузия выглядела весьма аппетитно. Как мы убедились с ребятишками на собственном опыте, ее можно было кидать на сковороду целиком, не чистя и не потроша. Мы нередко жарили ее на железных листах «в своем соку». Было очень вкусно.

   Щты с угрозой штрафа за вылов гамбузии нас не пугали. Я до того обнаглела, что стала в солидных количествах притаскивать рыбку тетке. Она жарила ее для семьи в чугунной посудине. Только однажды погруженный в свои мысли дядя оторвался от вкуснятины: «А не моя ли это гамбузия?». – «Что ты, Миша, что ты?» – ответствовала тетка. На этом рыбный вопрос навсегда был исчерпан.

   Жвородящая эта рыбка ловилась без крючка. Она жадно заглатывала земляных червей и не в силах была с ними расстаться. Рыбки в озере было полно, личинок комаров она пожирала исправно – сама это видела. Так что наша рыбалка на численности гамбузии, похоже, не сказывалась.

   Сседствовала по дому с нами семья бывшего заведующего тропстанцией, ушедшего на фронт капитаном. Уходил он уже разведенным с женой и, насколько я помню, семье не помогал. Его бывшая супруга-инвалид маялась с тремя детьми. Если бы не сестра, известный московский модельер женской одежды, поддерживающая родню, навряд ли бы вытянула она в то лихое время ребят. С детьми этими, девочкой-подростком, ее сестрой чуть помладше меня и мальчиком лет пяти, я приятельствовала. Существовал в этой семье старший брат. К приезду нашему в Фергану он прозябал на нарах в дальних краях, попавшись на мелком воровстве. В сорок четвертом его освободили и послали на фронт.

   Всамых близких отношениях были мы с младшей дочерью соседки Людой. Вместе с ней затеяли мы на плоской земляной крыше дома «пшеничное поле», разжившись толикой зерен у знакомых ребят. Урожай выдался неплохой, и оба семейства пару раз угощались пшеничной кашей. Собирали мы урожай по колоску, молотили вручную на веранде. Приятно было чувствовать себя кормильцем семьи.

   Коме пшеницы и гамбузии поставляла я к семейному столу дикорастущие коренья, разные пряные травки. И так этим гордилась!

   П сравнению со многими знакомыми, мы жили еще благополучно. Хотя не помню дня, когда бы меня не мучило привычное чувство голода. Но на то и война. Фруктов и овощей в благодатной Фергане было – хоть завались, на базаре они стоили очень дешево. Но с остальным – проблема. Климат не позволял выращивать картошку, привозная она была дороже яблок раз в двадцать. Да и поди достань ее в огромных очередях. О мясе и говорить нечего. Масло было дороже мяса раз в десять. Это – сливочное. Вонючее хлопковое мы могли себе позволить. Тяжело было с солью, а сахар нам заменял сахарин. На нем делали дико-красного цвета «лимонад», продаваемый в людных местах города. Этот был доступен по цене, но отдавал горечью. Считался он деликатесом. Бывал в продаже и терпимый на вкус квас, но в городе были случаи отравления этой подозрительного вида жидкостью.

   Ддя как кандидат наук получал спецпаек, прозванный в народе «профессорским». В доме не переводилась корица, гвоздика, лавровый лист и даже кофе в зернах, довольно регулярно выдаваемые дяде. Очень редко к специям добавляли понемногу местных злаков. Звались они маш и джугара – нечто вроде чечевицы и проса. Каши из них мне очень нравились.

   Чобы притупить чувство голода, я приспособилась грызть кусочки корицы, бутончики гвоздики или поджаренные на металлическом листе зерна кофе. В семье кофе не любили, так что было его много. Этими зернами я угощала всех желающих из нашего двора. Соседка, мать моей Люды, обратила внимание на то, что ее дочка грызет кофе, и предложила мне, как сейчас говорят, бартер – поменять баш на баш кофе на маш или джугару. Все были довольны, даже тетя Леля.