Вице-спикер госдумы, сопредседатель Союза правых сил считает, что главная жизненная ценность – человеческая личность. В 95-м году «Тайм» назвал ее политиком ХХI века. Через год тот же журнал включил в число ста самых известных женщин мира. Пять лет, с 1997 по 2002 год, она – женщина года в России.

   «...Обо мне болтают разное. Считают очень богатой, говорят, что для меня политика – это светская жизнь, в которой я чувствую себя как рыба в воде. В общем, почти все уверены, что я счастлива и иду от одного успеха к другому, не прилагая особого труда. И мало кто догадывается, как далек этот образ от реальности...» – так она написала о себе несколько лет назад.

    О РОМАНТИКЕ И РУССКОМ ХАРАКТЕРЕ

   — Ирина, вы побывали на Ильменке...

   — И очень пожалела, что раньше не была. Думала, собираются погулять – повеселиться, пивка попить, потусоваться – в общем, к самой песне мало отношения все это имеет. А оказалось, что фестиваль неформальный, народный, не для галочки, и большинство интересует как раз песня.

   Ее раз увидела, в чем суть русского национального характера. Возьмите среднего француза или американца – там вся жизнь просчитана как в компьютере: когда построит дом, нарожает детей, выйдет на пенсию... А у нас при такой неблагоустроенности абсолютная романтика. Может, на этом Россия и стоит. Правда, только на это надеяться бесконечно нельзя.

   — В этих местах вы ведь впервые?

   — Да.

   — Ну и как?

   — Грандиозно! В очередной раз смотришь и думаешь: Боже мой! Никакие Швейцарии, никакие Австрии и Франции нам в подметки не годятся. Все бы обустроить, чтобы были шикарные дороги, инфраструктура. О чем говорить – такая красота! Чем Женевское озеро лучше Тургояка?

   — Себя к романтикам не причисляете?

   — В определенной степени. Вообще, романтики должны править миром, но только при одном условии: если четко знают, как свои романтические идеи претворить в жизнь. Так что я – романтик, претендующий на реальность. Когда шла в депутаты, все говорили — не получится. Потом никто не верил, когда начинала первый кооператив, организовывала первую фондовую биржу. Создали первую либеральную партию, в 99-м объединились в СПС – ничего хорошего не предрекали. И такое слышу без конца.

   Еть такая восточная мудрость. С одной стороны, человек должен иметь мечту, с другой – не должен спешить. Надо идти к ней спокойно, но никогда не отодвигать главную цель.

   — И какая у вас мечта, если можно так сказать, в глобальном смысле?

   — Чтобы мы стали сверхдержавой, но не с помощью ядерного оружия, нефти и газа. Уверена, Россия может быть супер-экономической империей в новом смысле этого слова – не захватом территорий, а в силу экономического потенциала, за счет человеческого ресурса.

   М – самая большая страна на Земле, поэтому просто обречены либо развалиться, либо стать сверхдержавой. Такой, которая понесет новый, русский стиль жизни, когда человек будет думать о том, как развиваться, а не о том, как свести концы в концами. Можем стать конкурентами и для Соединенных Штатов, и для Китая, но для этого должны понять, что наш главный ресурс – вовсе не ядерный потенциал, нефть, газ, лес, а человек, поющий ту же авторскую песню.

   А что касается Китая, то две недели их истеблишмент демонстрировал мне во всех подробностях китайскую экономическую модель. И последние слова были такими: «Ну что, теперь вы нас не боитесь? Вот такие мы рыночные, и собираемся у вас, демократов, учиться». Очень они мудрые...

    О НАС, РАЗНЫХ, И ДРУЗЬЯХ В ПОЛИТИКЕ

   — Вам не знакома такая фраза, что порядочность прямо пропорциональна расстоянию от Москвы?

   — Нет, не слышала.

   — Бытует мнение, что в рамках Садового кольца одни мерки, за его пределами – совсем другие.

   — Это некий штамп уже. Думаю, власть в Белом доме и Кремле ничуть не хуже и не лучше, чем в региональных белых домах. Насмотрелась по полной программе. Что там коррупция – что здесь, что там зажрались – что тут. Чистоты среди чиновников особой нигде не вижу.

   А что касается людей, то Россия – страна огромная. Если приедете в Иркутск, к примеру, то увидите, что там люди просвещеннее будут, чем в Москве, если в Новосибирск – узнаете, какой там потенциал. На Дальнем Востоке ненавидят китайцев, и заодно Хакамаду, за узкие глаза. А на Камчатке, несмотря на бедность, обожают и центр, и все на свете. Может, вулканы помогают...

   — Недавно у нас, на Южном Урале, был Геннадий Зюганов, пообещавший, что 18 июня правительство будет отправлено в отставку. Позиция вице-спикера Хакамады как-то на это повлиять может?

   — Считаю, что влияет достаточно серьезно. Я ведь одной из первых заявила, что если Россия хочет двигаться дальше, то должна перестать реформировать народ. Пора власти реформировать себя, но пока ничего не изменяется ни на грош.

   Издесь есть только два пути, нравится это или нет. Президент, как в последнем послании, лишь жалуется народу на правительство, на тот же закон о гражданстве, хотя и готовила его президентская администрация. Наверное, тогда Владимиру Владимировичу надо взять на себя функции премьер-министра, ликвидировать большую часть министерств, отдать большинство контрольных функций саморегулируемым организациям, повысить при этом зарплату чиновникам, увязав ее с результатами, – словом, провести серьезную реформу правительства, если оно само ею заниматься не желает.

   Ии второй вариант. Президент делает правительство парламентского большинства.

   А сейчас — вотум недоверия сегодняшнему кабинету, а значит персональные претензии Касьянову – это предвыборная конъюнктура в чистом виде. Посудите сами: правительство уходит в отставку, парламент – на каникулы. И до сентября в стране нет ни правительства, ни бюджета, ни зарплаты. Деньги никуда не поступают, регионы рушатся в пропасть.

   Зганов не идиот, понимает, что этого не будет, вотум недоверия не пройдет. Так что все эти игры – не что иное, как неуважение собственного народа. Большинство коммунистов давно имеют свой бизнес, зарабатывают деньги, поддерживают предпринимателей. Все они давным-давно в рынке, просто людям мозги пудрят.

   Эономика должна стать такой, чтобы был нормальный средний, малый бизнес, формирующий 50—60 процентов валового внутреннего продукта. Только с помощью экономики можно бороться и с олигархами, но вовсе не с помощью спецслужб. Об этом, кстати, и Владимиру Владимировичу говорила.

   — А чего с ними бороться-то? Пусть бы себе работали.

   — Они не просто работают. Есть олигархи и есть крупные предприятия. Например, машиностроение в лице Бендукидзе – это не олигархия, просто крупное предприятие, с которым и ему подобными бороться невозможно: сами или выживут, или вымрут. Олигархия же заключается в том, что есть огромный «сбыточный» ресурс – нефть, газ, черные и цветные металлы. И часть этого ресурса тратится на приватизацию власти. То есть фактически капитал вырастает до того, что начинает формировать политику, вся страна попадает в зависимость от группы «товарищей». А если одна группа поссорится с другой, то дело может дойти и до государственного переворота. Это крайне опасно. Власть и экономика должны быть разделены абсолютно.

   Иенно поэтому в Америке разгорается скандал, если конгрессмен оказывается связан с каким-то заказом, который он лоббирует для той или иной фирмы. Тут же – уголовная ответственность. Бизнес отделен от власти – это правило демократии.

   Унас пока ложное мнение, что олигархов можно «строить», стращать, за ними можно следить... Бесполезно! Точно так можно пытаться следить за предпринимателем, чтобы платил налоги, когда он их платить совсем не хочет и поэтому всегда найдет способ не платить.

   — А в СПС так ли уж все гладко? Наверняка ведь и разногласия бывают, к примеру, по тем же естественным монополиям.

   — Естественно. Я вот согласна с Андреем Илларионовым по тарифам. Не нужно, чтобы народ платил за их расширение и капитальное строительство. Пусть они находят деньги сами, на рынке, а народ должен платить тот минимум, который обеспечивает покрытие расходов и очень небольшую прибыль.

   Н в принципиальных моментах мы едины. В конечном счете и Чубайс согласился с ограничением роста тарифов. У нас, в отличие от вождистских партий, более сложный механизм согласований. Там вождь сказал – и все пошли. А мы садимся вчетвером и начинаем... Часто я спорю со всеми или все спорят с Чубайсом или Немцовым... Но уже привыкли к этому.

   — Нельзя сказать, что Хакамада и Немцов все-таки несколько ближе друг к другу? Егор Гайдар – это как-то отдельно...

   — Я бы сказала, что с Борисом Немцовым ближе в человеческом плане. Но не друзья. Вообще, очень серьезно отношусь к понятию друга.

   — В политике могут быть?

   — Нет. Категорически. В политике – никаких друзей.

   — А в жизни?

   — Очень мало. Буквально два человека, причем не из политической или бизнес-тусовки. Чаще общаюсь с людьми искусства, журналистами, писателями, музыкантами. А приятелей – огромное количество.

   — Сами не испытывали желания сесть за книгу?

   — Хочу. В жизни было столько всего, что хочется роман написать.

    ЖИЗНЬ КАК РОМАН?

   — Не сомневаюсь, роман получился бы увлекательнейший. Всю вашу жизнь обыватели могут считать вызовом обществу. Фамилия закрыла в свое время дорогу к карьере, в студенчестве даже для подработки сторожем приходилось устраиваться по чужим документам. Четвертое замужество, рождение дочери пять лет назад... Думаю, не случайно вспоминаете периодически притчу о том, как царю подали блюдо с вареными раками, которые почему-то шевелились...

   — ...А когда царь спросил почему, ему ответили, что внизу один – живой.

   — Так вот, никогда не ощущали себя в роли того единственного живого?

   — Не настолько амбициозна, чтобы считать, что все вокруг меня мертво и лишь одна я живая. Но если на самом деле, то действительно есть во мне какая-то энергетика, потому что любой нормальный человек в моем возрасте и с моей карьерой за десять лет в политике мог бы и сдохнуть. Разочароваться, уйти в депрессию и начать цинично делать собственную карьеру – таких возможностей масса. Так что есть, наверное, что-то...

   — Интересно, как крутые повороты в вашей жизни воспринимал отец. Муцуо Хакамада ведь был японским коммунистом, эмигрировал в СССР по политическим мотивам в 1939 году, принял советское гражданство.

   — Так ведь он был митинговым, публичным политиком. Я в него пошла.

   Н для отца была трагедия, когда ушла в кооператив – не принимал всего этого. Правда, когда узнал, сколько зарабатываю, сразу расслабился. Японцы – народ практичный.

   — И все же, откуда такая независимость во всем?

   — Смотрите сами. Дед был наполовину армянин – наполовину лезгин, при Сталине расстрелян. Бабушка – русская, сибирская красавица. Обожала деда, а тот носил ее на руках. У них была шоколадная лавка, бабушка буквально объедалась шоколадом. Кое-как разродилась моей мамой. Бабушка тоже та еще, на девятом месяце решила кататься на лошади – каприз такой. В результате упала, мама родилась с синей ногой. Очень повезло: если бы на лице это было, то все.

   А папа – это самурайская кровь, древний род с одиннадцатого века, назывался он Угасавара. Были настоящие самураи, а потом за хорошую службу им подарили землю. Поле было по форме самурайских брюк, и поскольку по-японски они называются хакама, а поле – это да, то и появился род Хакамада.

   Итеперь представьте сегодня, в двадцать первом веке, женщину, в которой армянская кровь и с ней великое страдание армянского народа, лезгинская – темпераментных горцев, русская кровь красивейшей бабушки, которая была воплощением женственности и сводила с ума всех мужчин, самурайская – японская... Обречена так жить. Кое-как сдерживаю эту завязь. Только восточный характер, генетическая память заставляет держать себя в неких рамках.

   Исчитаю вполне приличным иметь четвертого мужа, рожать когда тебе за сорок, при этом оставаться в политике, бросать вызов власти...

   — И не врать самой себе?

   — А это – главное. Не думаю, что это генетическое качество, скорее мудрость, может быть. На самом деле политик является реальным и нормальным, если он немножко видит себя со стороны, понимает, что все это временно.

   А что касается четвертого замужества, то если люди умеют честно влюбляться, любовь для них важна... По крайней мере гораздо честнее, чем иметь при одном муже кучу любовников.

   — Слыша раньше о вашем знакомстве с Владимиром Сиротинским, считал эту весьма романтическую историю несколько приукрашенной, что ли...

   — Нет-нет! И после сорока, вообще в любом возрасте черт-те что можно делать, если вы способны чувствовать. Энергетика появляется.

   Лди мучаются, бывает, всю жизнь. Ищут, но не могут найти. Стареют.

   А когда находишь... Это фантастика. Возраст и ощущение юности... Это улет!

   — Правда, что имя дочери родилось в церкви Святой Марии?

   — Да. Это было во Франции, по-моему. Еще вообще ничего не было, мы с Володей гуляли. Маленький городок, на вершине горы совсем маленькая церквушка Святой Марии. Подняться туда было очень трудно, жарко, пошла одна. Сказала, что хочу ребенка, если родится – чтобы была Мария. Потом, когда возвращалась, заблудилась. А Володя высчитал то место, куда выйду, и меня нашел.

   — Вопрос несколько не по адресу, но все же. Как считаете, Владимир счастлив с вами?

   — Он очень независимый человек. Думаю, счастлив трудным счастьем. Если бы ухаживал за мной как за гадким утенком, а потом этот утенок вырос в принцессу, известную на всю страну, ему было бы тяжело. Но ухаживал, когда я была уже очень известной женщиной, знал, чего хотел.

   — Вряд ли получается уделять много внимания Маше, которой сейчас пять лет...

   — Может, и не очень много, но зато столько любви, столько нежности, что ребенок это сразу чувствует. А когда с утра до вечера уставшая мать, дошедшая до ручки, начинает орать... А здесь как праздник. Сплошной праздник!

   Зметила, кстати, что во многих семьях, где родители вкалывают, дети растут нормальные, хотя и общения мало. И наоборот, когда родители опекают с утра до вечера, уроки за них делают, в музыкалки разные таскают, то вырастает потом черт знает что.

   — Но вы-то уж Данилу не опекали. Учился и работал, сам себя кормил и одевал. Как сами писали лет пять назад, «мой принцип воспитания: не выживешь сейчас – не выживешь вообще». В результате сын окончил МГУ и МГИМО, делает карьеру финансового аналитика, вроде бы недавно женился.

   — Год назад.

   — Заранее его избранницу знали?

   — Там было целое приключение. Знала ее, потом они разошлись в разные стороны «окончательно», сошлись снова. Сумасшедший роман, я даже Данилу подстегнула: «Что ты тянешь? Забирай ее и все. Любишь – забирай». Теперь вот внучка у меня.

   — И как ощутили себя в роли бабушки?

   — Да отлично! Они же самостоятельные, так что как жила, так и живу. А когда берешь этот маленький комочек... Рыжая, глаза круглые... Зовут Даной, в честь папы.

    КОГДА ПОСТРОИМ МОСТ?

   — Вы как-то говорили, что задача нашего поколения – строительство моста, по которому уже дети смогли бы пойти в будущее.

   — Да.

   — Как считаете, для Данилы, для Маши и многих других этот мост будет построен?

   — Под мостом подразумевала не вхождение в райские ворота. Мы создадим возможность невозврата к старому, а уж они будут создавать возможность эффективности. А мост все-таки еще не достроили, не считаю задачу выполненной. До тех пор, пока не решим проблему бедности, неэффективной коррумпированной власти, мы им все это передать не можем.

   — А вообще решим? Я имею в виду именно нас.

   — Все вместе – решим. Если народу дадут возможность решать. За нас ведь всегда решал кто-то наверху. Власть практически не обновляется, если повнимательнее посмотреть на второй – третий уровень, то там по-прежнему те же люди. Чиновники давно все забыли, да и не жили никогда как обычные люди. Потому и надо дать возможность решать именно народу.

   Дя этого, повторюсь, нужно или Президенту взять на себя всю ответственность, как в Византии, и отвечать в итоге за все самому. Или предоставить возможность формировать власть политическим партиям, за которые голосует народ. Если не решим эту задачу, то в ближайшее десятилетие можем просто развалиться.

   — Что же мешает все менять?

   — У нас нет власти. Если бы СПС получил весь кабинет...

   — Это вообще-то возможно?

   — А куда деваться, если они завалят страну?!

   — Политика – доходный бизнес?

   — Не заработала ни копейки. Только одни неприятности.

   — Кстати, на одном из скандальных сайтов вас «пристегнули» к ореховской, вроде бы, группировке...

   — Был такой левый сайт, дали информацию, что «замочила» всю ореховскую банду потому, что, якобы, поссорились. Я же раньше избиралась по тому округу.

    ВЕЗДЕ И ВО ВСЕМ!

   — Женщина в политике... Это всегда особое внимание со всех сторон. Мужикам многое прощается: и живот, и похмелье. Все равно, скажут, умный...

   — Прощается все. Представляю, что бы началось, если бы я, как Жириновский, обматерила Буша: «Какой ужас, какой кошмар!» Претензий, если что, куча.

   — Остаться, несмотря ни на что, женщиной во всех смыслах этого слова... И даже с чисто женской непоследовательностью любить макароны и пельмени, говоря, что не едите мяса, предпочитаете рыбу и овощи...

   — Любимые пельмени – с тремя видами мяса: бараниной, свининой и говядиной. А тесто должно быть тоненькое-тоненькое. Еще обожаю китайские – там теста вообще почти нет, а мясо с травами.

   — Кто, кстати, научил делать?

   — Мама. Она же из Сибири. А насчет того, что остаться женщиной... Это генетика. Да и не оставаться надо, а просто быть.

   — Но в политике...

   — ...Да черт с ней, с политикой! И в бизнесе вкалывают, и в науке...

   Гавное – рваться. Брать на себя риск и рваться. Во всем.

   Мня часто спрашивают, а как вы можете жить максималистски? А как журналисты, бизнесмены, балерины?.. Почему мы обращаем внимание только на политиков?

   — Ирина, что такое счастье?

   — Счастье – это любовь. Во всех ее проявлениях. К женщине, к детям, к жизни, стране. Главное – очень любить жизнь. Быть жадным для жизни и по жизни, не бояться любить ее со всей своей открытостью. Тогда вы будете счастливы несмотря на то что станете переживать трагедии, приключения, наживете кучу проблем. Но пойдете со счастливой судьбой.

    ... А потом, когда под моросящим дождем шли от Тургояка, вспомнили старый фильм, где звучали эти строчки: «Мне милее тучи, я из той породы, что может быть лучше плохой погоды»...

   — Ни разу.