Вадимира Плотникова судьба забросила в Миасс в начале семидесятых. Без малого три десятка лет он, старший научный сотрудник Института экологии растений и животных Уральского отделения Российской Академии наук, живет здесь. За эти годы изданы книги и монографии, Плотников считает себя зачинателем совершенно нового направления – экологии конфликтов.

   Оец мечтал стать писателем

   — Владимир Васильевич, так и начинали с биологии?

   — По базовой специальности – инженер лесного хозяйства, окончил Уральский лесотехнический институт.

   — И сразу в академическую структуру?

   — Ни в коем случае! Еще студентом начал работать в лесоустроительной экспедиции, в институт потому и пришел, что знал: лесоустроители много путешествуют. Этого и хотелось.

   — Только из-за этого? Никаких семейных традиций не было?

   — Нет, конечно. Деды – крестьяне, отец – крестьянин, потом рабочий, солдат. В тридцать семь погиб на Ленинградском фронте. Это целая легенда. Дело в том, что и он, и мать имели только трехклассное образование, причем, сельское. Но отец всю жизнь мечтал быть писателем, много работал над собой. Писал рассказы, участвовал в литературных кружках, объединениях. Письма такие писал, что если опубликовать... – «Война и мир».

   Педставляете, с 41-го по 44-й год рядовым в пехоте! Трижды был ранен, воевал под Москвой, был в окружении, потом – Ленинградский фронт... Даже могилы не знаем, осталась только справка, что пропал без вести.

   Ханю начало его рукописи «От сохи к станку». Начинал-то он крестьянином, а потом были «Уралмаш», Тагил, Каменск-Уральский. Стал интеллигентным работягой, страшно переживал, что не брали в армию – слишком много иждивенцев было. Ну, а маменька до сих пор жива, здесь, в Миассе. 97-й год пошел.

   Ои с отцом в детстве росли в одном селе Уэцком Талицкого района Свердловской области. Кстати, оно еще в семнадцатом веке новгородскими стрельцами было основано. Там наши корни, оттуда деды, прадеды, прапрадеды.

   — У каждого живы впечатления детства, периодически всплывает то одно, то другое...

   — У меня – очень многое. Оказывается, сейчас, с возрастом, гораздо лучше помню то, что было даже в раннем детстве, чем происходившее несколько дней назад. А чем замечателен такой, как я считаю, уже преклонный возраст, так это возможностью каждый день открывать что-нибудь новенькое и в себе, и в людях, и в окружающем мире. Правда, родился я не в селе, а уже в Свердловске. Так что в паспорте в графе места рождения записан несуществующий город несуществующей страны.

   Эсперимент «глобального» значения

   — А в Миасс как попали?

   — Приехал на должность ученого секретаря Ильменского заповедника в 1971 году. До того здесь практически не было биологического отдела, хотя заповедник и считался комплексным, а не просто геологическим или минералогическим.

   Дже Ферсман, великолепный знаток Ильмен, всегда говорил, что между биологией и геологией нет непроходимой границы, есть непрерывный спектр дисциплин: геология, геохимия, биогеохимия и масса других. Только вот потом эта традиция настоящих естествоиспытателей как-то утратилась. В общем, получилось так, что пришлось заново создавать биологический отдел. Стал своего рода эмиссаром института экологии.

   Дректором заповедника тогда был Виктор Алексеевич Коротеев, ныне небезызвестный академик, а тогда кандидат геолого-минералогических наук, я – кандидат биологических наук. Нужно было как-то все уравновесить, поэтому академиком Шварцем была поставлена задача создать полноценный биологический отдел с несколькими лабораториями, который мог бы работать на солидном современном уровне и взаимодействовать с теми же геологами при решении междисциплинарных проблем.

   Чо-то получалось, что-то нет, но старались. В отделе уже были две лаборатории, но в 1974 году не сложились отношения с партийными властями, начались конфликты. Хотите стих на эту тему?

   ...Я тост предлагаю.

   Япью за вас, мои верные враги!

   Важдою своей вы вдохнули невольно

   Пдъемную силу в крылья мои.

   Тк будьте ж талантливы,

   Будьте достойны,

   Чоб сладко мне было

   Вигрывать бои.

   Закомые и незнакомые...

   Пй, оловянный солдат, до дна.

   Нс друзья забывают порой,

   А враги – никогда!

   Эо написал Любомир Левчев, в те времена председатель Союза писателей Болгарии.

   — И чем все закончилось?

   — При помощи академика Шварца, теперь уже покойного, с большими потерями вышли со знаменами и при оружии обратно в институт экологии. Люди стали разъезжаться в вузовские небольшие центры европейской части России, только за кордон никто не уехал. А между прочим, великолепный отдел был, с отличными перспективами. Кстати, в истории заповедника это был уже третий тур образования здесь биологического отдела, и снова – неудачный.

   — Ну, а вы? Докторская, надо полагать, была похоронена?

   — В принципе, так. Но частями вошла в книгу «Эволюция структуры растительных сообществ». Хватило этакого бандитско-кавалерийского нахальства, отважился на эту проблему. А когда все разъехались, почему-то из принципа уперся. Сразу не мог переехать по житейским обстоятельствам, так и остался.

   Птом даже матерые московские друзья говорили: «Сиди и никуда не высовывайся. На тебе поставлен эксперимент глобального научного значения – опыт беспривязного содержания научного работника». Так и оказался на «вольном выпасе»: живу в Миассе, работаю дома, институт в Екатеринбурге.

   — И каково это ощущение почти полной свободы?

   — Всякое бывает. Иногда угнетает одиночество, порой просто выговориться хочется. Допустим, написал какую-то книгу, но сколько времени еще пройдет до ее выхода! А в голове мысли копошатся, хочется их на публике озвучить. Так что и хорошо, и плохо. Судьба моя в этом смысле просто уникальна. И хотя карьеры как таковой нет, считаю себя удачливым.

   — Может, это как раз идеальный вариант для ученого?

   — Для кого как. Тут огромное значение самодисциплина имеет. Занимаюсь по сути чем только вздумается, в научном плане, разумеется.

   Нтуральная история?

   — И, судя по всему, вздумалось заняться экологией? Для начала хотелось бы определиться, как сами трактуете это понятие.

   — Надоело, если честно, отвечать на этот вопрос. Кстати, у меня есть книжка «На перекрестках экологии» – там есть ответы на многие аналогичные вопросы. А вообще, самое простое определение такое: экология – очень модное название весьма старого предмета. Раньше, лет двести назад, на Руси он назывался натуральной историей.

   Мжно вспомнить десятки имен деятелей российской биологической науки, но иногда посмотришь их послужной список, и выясняется, что все были профессорами натуральной истории. А что такое натура? Это природа. Но, конечно, не история природы, а динамика и эволюция. Лет сорок назад начали говорить, что экология – это экономика природы. Упор делается на энергетические аспекты: что откуда приходит, куда уходит, что растворяется, потребляется, выбрасывается. Но тоже неверно.

   Оин из публицистов лет двадцать-тридцать назад задался вопросом: а не назвать ли ее политикой? И очень был близок к определению экологии. Исходя из нынешнего состояния вещей в природе и обществе мы можем честно сказать, что экология является заложницей экономики. Ведь все природоохранные мероприятия имеют экономическую подоплеку, более того – носят запретительный характер: это нельзя, то не положено. А вот рациональное использование природы остается на втором плане.

   Кк всем известно, экономика, в свою очередь, заложница политики. Вот и получается, что экология оказывается под двойным гнетом – экономики (мы знаем, что нужно делать, но нет на это денег) и политики.

   Ели на секунду отвлечься, то вспомните, сколько времени самые мощные умы общества пытаются определить, что такое жизнь. Учили и в школе, и в вузах классическое определение Энгельса, что это способ существования белковых тел. Но что от него осталось? Да ничего!

   Тк что экология – это наука, которая пытается выяснить функциональные связи между организмами сообщества, между сообществами, между системами сообществ и так далее, доходя до биосферы.

   — Следовательно, и любой специалист экологии кроме базовых дисциплин должен владеть и экономикой, и политологией?

   — Был такой ученый Рейнерс, так он считал, что нормальный эколог среднего пошиба должен знать примерно 200 научных дисциплин.

   — Но по-прежнему очень многие отождествляют экологию с охраной природы...

   — Соотношение здесь примерно такое, как между медициной и санитарным надзором или юриспруденцией и уголовным розыском. Каждый должен заниматься своим делом.

   — Под вашим руководством в 1997 году вышла книга «Экология Ханты-Мансийского автономного округа» — работа весьма солидная, можно сказать, фундаментальная.

   — В связи с этим один случай вспомню. Как-то зашел разговор с директором института экологии Пиренейского полуострова, когда он приезжал в Екатеринбург получать мантию почетного члена Уральского отделения Академии наук. Спросил у него, сколько нужно времени, чтобы сделать аналогичную работу об экологии Пиренейского полуострова, площадь которого по сравнению с Ханты-Мансийским округом примерно одинакова. Он захохотал: «Лет двадцать-тридцать». А мы, в ответ говорю, эту работу по договору должны сделать за год. Испанец захохотал еще сильнее. Ну и что? Мы-то сделали, книга – вот она.

   Лт восемь лежит уже такая же работа о Ямало-Ненецком округе. Не издается только потому, что денег нет.

   — А что же Урал?

   — Проблемами озера Тургояк, к примеру, просто неинтересно заниматься – все они изучены и понятны. Вообще, Урал – одна из самых изученных в комплексном отношении территорий земного шара. Есть и в Европе подобные места, но они – карлики. У нас же – горная страна, пересекающая несколько ландшафтно-географических зон.

   Эо сейчас все хотят создавать региональные энциклопедии, практически каждый город. Между тем, еще в начале тридцатых годов академик Ферсман считал необходимым создание Уральской энциклопедии. Даже пара томов была подготовлена.

   Д и у меня написана книга «Урал глазами эколога», не могу опубликовать ее лет десять – стало быть, нет заинтересованности в обществе...

   — Вы пошли значительно дальше – занялись изучением экологии конфликтов...

   — Принято говорить об экологических последствиях того или иного военно-политического конфликта, но не надо забывать об их предпосылках, экологических средствах агрессии и защиты.

   Африканский континент, к примеру, в этом смысле – бомба. Когда колонизаторы уходили оттуда, поделили всю Африку между племенами по буссоли и теодолиту, по меридианам и параллелям, абсолютно пренебрегая какими-либо естественно-историческими границами. Поэтому и будут тамошние племена резаться до тех пор, пока границы между ними не придут в соответствие историческим. Может, по водоразделам, может, по языкам – масса вариантов. Но только не по буссоли!

   Вт вам, пожалуйста, чисто экономическая причина.

   — С этой точки зрения вы смотрели на кавказские конфликты, сделали несколько публикаций об этом. А еще что подвергли анализу?

   — Уже давненько в журнале «Урал» лежит следующая работа из этой серии, связанная с азиатским блоком – республиками бывшего Советского Союза, Афганистаном, Пакистаном, Индией, Ираном. Еще двенадцать лет назад, когда начиналась «Буря в пустыне», сделал работу об экологических последствиях военных действий в зоне Персидского залива.

   Итересной считаю затеянную большую работу «Экология конфликтов». Утверждаю, что многие крупные военно-политические конфликты вполне прогнозируемы. Это знают все политологи; но одно дело прогнозировать на основе интуиции и совсем другое – по формальным признакам.

   — И следовательно, их вполне можно предупреждать?

   — Конечно. Какое-то время с легкой руки Шварца у нас в институте я был руководителем группы экологического прогнозирования, занимался этим профессионально. И не могу не согласиться со многими специалистами в том, что прогноз (особенно политический, военно-политический, экономический) обладает свойством воздействовать на дальнейшие события, будучи обнародованным, он подталкивает именно в том направлении, которое прогнозируется. Вероятность получается в итоге не 50 на 50, как в метеорологии, а гораздо выше.

   — Похоже, публицистика у вас уже далеко не первый год играет главную роль.

   — Для научного работника в наше время самая главная, считаю, гражданская задача – как раз отодвинуть на второй план фундаментальные, узкоспециальные проблемы и заняться пропагандой, то есть публицистикой. Посмотрите, что творится. Здравый смысл как никогда нужен.

   Ио душе

   — Владимир Васильевич, после всех рассуждений о времени и людях поневоле вопрос напрашивается: а душа существует или нет?

   — Конечно, существует. Если считать душой интеллект. У человека есть разум, это и есть душа, ее высшее выражение.

   — Разум у каждого конкретно или что-то иное?

   — Коллективный. Но есть масса понятий, которые просто невозможно однозначно определить. А может, и не стоит этого делать.

   Кпримеру, что первично: сознание или материя. Дерутся вокруг этого вплоть до баррикад, а ведь правомерны четыре варианта ответов.

   А что касается веры в Бога... Когда космонавта Гречко спрашивали, верит ли он в НЛО, тот ответил со своей лукавой улыбкой: «Верить в их существование, конечно, гораздо проще. Удобнее». Приписывают же Вольтеру слова о том, что если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать, чтобы держать общество в какой-то узде.

   Мрежковский вложил в уста декабриста Пестеля мысль, что идея Бога для метафизики то же самое, что нуль для математики. Вроде бы и ничего, но одновременно очень много. Своего рода революция, качественный скачок. Люди получили возможность оперировать чудовищными величинами, только манипулируя нулем до или после запятой. То же и с Богом.

   — Не задумывались, а для чего в конце концов все эти публикации, книги?

   — А в чем конечная цель фундаментальной науки? На всех уровнях продекларировано, что в создании научной картины мира, которая в принципе никогда не может быть окончательной. Есть пределы компетенции современной науки, но они беспрерывно расширяются. Так что картина должна непрерывно дополняться.

   — Как считаете, какие-то свои мазки на эту картину наносите?

   — Уже давно написал о Тимофееве-Ресовском, лучше не скажу: «Науку надо делать красиво и весело, а иначе нечего в нее и соваться. Это напутствие Тимофеева-Рессовского особенно актуально в наши дни, когда кажется, что вновь распалась связь времен. Отшумят очередные волны насилия, невежества и мракобесия, но единая научная картина мира будет лишь дополняться новыми деталями и красками».

   В говорите про мазки. А может, я просто краску развожу. И это тоже замечательно.