26 апреля завершился рекордный переход через Атлантику на катамаране «Алые паруса», в составе экипажа которого был и наш земляк – председатель совета директоров горнолыжного центра «Солнечная долина» Олег Сиротин. Позади 16-суточный путь от Ямайки до берегов Альбиона, сильнейшие шторма. Прежний мировой рекорд улучшен на двое суток.

   Втречи с родственниками, спонсорами и журналистами начались в Бристоле, продолжились в Москве, а потом состоялся откровенный разговор с миасскими журналистами. Как всегда Олег был в отличном настроении и буквально заражал своим оптимизмом.

   Олюбимых и... картошке

   — Олег, вы первым из южноуральцев рискнули на паруснике пересечь океан. Как говорили до старта, одна из побудительных причин – попытаться еще раз оценить себя, провести своего рода сверку жизненных ценностей. Получилось?

   — Думаю, да. А все свелось к нескольким простым вещам, которые имеют жизненно важную ценность, но которые мы здесь далеко не всегда замечаем: нормальная пища, нормальный сон, любимый человек и близкие люди – дети, родители, родственники, друзья. Остальное же – суета.

   — Интересно, жена знает, что прошел процесс такой переоценки?

   — Сказала, что и не слишком-то ценности изменились. А вообще, очень соскучился по дому – Наталье, дочкам. Первое, что сделал, с ними сфотографировался.

   — А сразу после швартовки в Бристоле?

   — Воспоминания о нашей картошке все время преследовали. Поэтому как только на земле оказался, помылся в душе, спустился в ресторан и заказал картошку «в мундире».

   — Сделали?

   — А как же! И бокал пива.

   — По большому счету, зачем вообще это надо, неужто адреналина не хватает? Кстати, завещание не писали?

   — Да нет, просто Наташе оставил список, кто кому должен. Она спросила: зачем? «Ну, так, — говорю, — чтобы ты знала».

   Мтивация же такая. Вроде все в порядке: хороший дом, теплая постель, жена, дети, бизнес нормально идет. Незаметно человек начинает ограждать себя от любых возможных неприятностей, знает, что и завтра, и послезавтра все будет хорошо. В общем, как на «Русском радио». И попадая в такую «норку», перестаем ценить самые простые вещи. Считаем все это должным, само собой разумеющимся. А самое главное пропадает. Но мысль, зачем все это надо, пропала как только берега не стало видно. Взамен другая появилась: как дойти до другого. Путь был только один – вперед.

   — И после того, как что-то поняли, будете жить по-другому?

   — Люди не меняются, остаются прежними по своей сути. Просто теперь могу себе сказать: я об этом знаю. А каждодневную суету просто не надо так близко к сердцу принимать.

   — Все же интересно, как жена отпустила в столь рискованное предприятие?

   — Помните, к нам на Кубок губернатора приезжал вице-президент федерации горнолыжного спорта Таллий Монастырев? Он и помог, нашел те самые аргументы, убедившие моих близких в том, что я вернусь. Их, понятно, именно это волновало, а я просто заявлял: «Пойду и все».

   Далог

   с океаном

   — Абсолютное большинство чисто теоретически представляет, что такое океан, настоящий шторм. Да и ваш опыт сводился лишь к хождению под парусом в акватории Тургояка. И как это состыковалось с действительностью?

   — Сразу скажу, что несмотря на все предупреждения о канадском циклоне, надеялись на чудо, что он нас не догонит. Или, в крайнем случае, думали: подготовимся, сбросим паруса заранее. На деле же все произошло неожиданно, ночью. Приборы фиксировали постоянно усиливающийся ветер, катамаран разгонялся все сильнее, до 30 узлов. Оставалось единственное – сбрасывать паруса. Поднялась громадная волна. Все прыгало, по катамарану прокатывались волны, но другого выхода не было.

   Пнадобились не только физические усилия, но и волевые. Где-то полчаса боролись с парусами как с табуном бешеных лошадей. Набрасываемся, чтобы загасить, на парус – он взбрыкивает, нас откидывает, и все начинается сначала. И так несколько раз. Потом все же как-то удалось, оставили только маленький риф центрального паруса – грота, тем не менее шли 25 узлов. Скорость ветра была 40 узлов, или 70 километров в час.

   Вт в тот момент, когда все бушевало, понял, что с океаном бороться невозможно – это огромная сила. Можно только ждать, что он тебя пропустит, надеяться на это. Даже спать ложиться было страшновато без этой уверенности. Все вокруг гудит, трещит, несется. Думаешь: вот сейчас что-нибудь случится, а ты не успеешь. Когда стоишь на вахте, у руля, хоть и есть элементы риска, но все-таки проще. Поэтому, чтобы заснуть, использовали старый русский прием: 70 граммов нашей водки, кусочек сала...

   — Не разговаривали с океаном?

   — Если честно, было.

   — И как долго длилась такая свисто-пляска?

   — Двое суток. Проснулся, а утро так и не наступило. Очень низкий фронт облачности, облака несутся буквально над мачтой, вокруг огромные валы волн, между ними – мелкая, но очень колючая, бьющая по бортам волна. А самое неприятное – постоянная сырость. Забираешься в каюту-поплавок – вода. Вроде ее и немного, но надо разуться, пройти босиком на свою полку. Залезаешь с головой в спальник, минут десять его греешь. А после сна настраиваешься вылезать: знаешь, что нужно пройти по воде, чтобы добраться до сапог, надевать мокрый костюм. Но как только надел – все нормально, сразу наверх. К тому же и мелкие неприятности: течь в корпусе, плохая работа опреснителей, закончилась нормальная еда... Я так и не смог есть сублимированные продукты.

   Сэтим провиантом прямо как в анекдоте было: у нас две новости, одна хорошая, другая плохая. С какой начинать? Так вот, нормальная еда закончилась, осталось... А хорошая? Знаю, где его много.

   Тни Буллимор загрузил четыре мешка этой гадости, а потом поливал карри. Запах стоял настолько невыносимый, что даже Федор Конюхов не выдержал. В одну из ночей стою на руле, а он, обычно очень сдержанный, выскакивает из своего поплавка с криками: «Сволочь!». Спрашиваю, что такое? «Я, — говорит, — с эскимосами жил, они сало моржовое жарили, но и оно так не воняло».

   — Наверное, и Бог спасал?

   — Были моменты. К примеру, мачта катамарана держится на четырех точках опоры, самая большая нагрузка на заднюю и ванты, которые по бокам. Металл за годы устал, и палец внутри огромной серьги от времени и постоянных нагрузок треснул, серьгу разогнуло. Еще мгновение – и мачта оторвалась бы и завалилась вперед. Все это вовремя обнаружил португалец Гонзало. Хоть и с одним глазом, но увидел. Закрепили страховку, заменили серьгу.

   Птом еле разминулись с огромным китом, метров пятнадцати длиной. Прошел буквально в пяти метрах от поплавка. Кстати, у Федора был случай, когда он налетел на кита, получил повреждения. Но катамаран пострадал бы значительно сильнее.

   А в самом конце маршрута, когда оставалось всего миль пятьсот, решили, что уже дома, и потеряли бдительность. Ветер был приличный, увлеклись, почувствовали себя гонщиками. Разогнали парусник до 34-х узлов. Это около 60 километров в час. Один из поплавков оторвался от воды, а это уже неуправляемое состояние, близкое к перевороту. Хорошо, что успели стравить грот, выпустить воздух из парусов.

   Фдор не раз мне говорил: «Олег, не торопись. Тебя дома три дочки ждут, помни всегда об этом».

   — Интересно, была ли какая-то система страховки? Если, не дай Бог, что-нибудь случилось, кто-то готов был подобрать?

   — Нет, ничего такого не было. На всем маршруте встретили только военный испанский корабль и рыбаков, когда проходили Бермудские и Азорские острова.

   — И какие были ощущения, когда проходили Бермудский треугольник, место, где покоился «Титаник»?

   — Ты вот здесь, рядом... Но видишь только на карте в компьютере: треугольник, светящаяся точка. А по небу – огромные «кометы», от которых такой шлейф остается, что десяток желаний загадать можно. Но загадывал только одно: «Хочу домой!».

   Фдор и другие

   — Хотя хозяин и капитан этого легендарного парусника Тони Буллимор, но организацией рекордного перехода, подбором команды занимался Федор Конюхов, почти всегда путешествующий в одиночку. Почему на этот раз изменил своему правилу?

   — Одна из главных целей проекта – вывести Россию в океан, ведь со времен Советского Союза российских экспедиций на парусниках не было. И Федор хотел доказать, что россияне могут осуществлять не только одиночные рекордные переходы.

   А при подборе людей руководствовался простым принципом – пусть и неискушенный человек будет, но обязательно романтик в душе, готовый выполнять любую работу, терпеть все неудобства и сложности. Как он говорил, «...в Москве известных яхтсменов много, но все на Клязьме остались. Не романтики».

   — В экипаже было двенадцать человек...

   — ...Которых разбили на две вахты. Федор – шкипер, то есть начальник первой вахты, второй командовал португалец Гонзало. Под началом Конюхова были москвичи, но не «профи», я же – в составе второй вахты, куда еще вошли Саша Мих и Леша Домрачев из Екатеринбурга, питерец Слава Лейбман и англичанин Энди. Англичане, как понял, настоящие морские волки, много не говорят, хладнокровно и спокойно устраняют все неприятности.

   — Положа руку на сердце, неужто не было никого в экипаже, кто бы жутко раздражал?

   — Есть же анекдот: «А куда с подводной лодки денешься?!». Поэтому каждый знал: нет никакого смысла ссориться, как-то демонстрировать свое «я». Задача была одна – дойти, и все работали в этом направлении. Никто никому не сказал грубого слова, не было никакого саботажа, закулисных интриг.

   Вобще, интересные ребята подобрались. К примеру, Дима Сухиненко, которого сразу стали звать «профессором». Очень много знает, но почему-то уверен, что знает абсолютно все, и возражать ему практически невозможно. Хотя свои способности показал, готовил очень хорошо, пока были нормальные продукты.

   Ии еще один, англичанин Энди. Конструктор, директор верфи. Как только прилетел на Ямайку, сразу провел техническую экспертизу парусника, проверил абсолютно все. Сумел найти треснувшие болты, там, где, казалось, обнаружить это было невозможно. После этого заявил: «Теперь дойдет». И мы верили.

   — И кроме карри, ничего не раздражало?

   — Раздражало. Но на людей это не переносилось. У каждого ведь свой мир, и вряд ли кто имеет право судить.

   — Не спорили, принимая какие-то решения?

   — Даже Федор с капитаном не спорил. Просто делал немного по-своему. Буллимор выходит, ставит точку: идем сюда, курс такой-то, компьютер показывает, через какое время должны быть. Конюхов же, в свою очередь: «Океан надо слушать, чувствовать. Поэтому давай возьмем на пять градусов левее, а потом свалимся в эту точку». И делал по-своему.

   — Ничего нового он не затевает?

   — Уже предложение сделал на подходе к Англии: «Ну как, Олег, осенью давай на мыс Горн!». Как известно, яхтсмены его к Эвересту приравнивают, кто его проходит под парусом, может вешать серьгу. Конюхов проходил уже дважды, только вот серьгу так и не повесил.

   — И что ответили?

   — Коротко: «Федор, я очень хочу домой». А что касается планов Конюхова, то скоро он приедет к нам, на Тургояке будет передача его лодки «УралАЗ», на которой он в одиночку совершил рекордный переход Атлантики. Тогда и можно будет подробно поговорить.

   — Ваш капитан – человек в среде мореплавателей известный...

   — Еще бы! 64 года, национальный герой Англии, тридцать раз Атлантику пересекал. И одновременно у него ореол неудачника.

   Шл в кругосветной гонке одиночек к мысу Горн. Очень сильный ветер, яхта не выдержала, ее перевернуло, Тони выпал за борт. Вода восемь—десять градусов. Он доплыл до яхты, поднырнул, чтобы попасть в воздушный пузырь, оставшийся в каюте. И в это время (шторм-то продолжался) крышка люка прищемила ему мизинец, а воздух уже кончался. Умудрился все-таки вырвать руку уже без мизинца, залез в воздушный пузырь и прожил там четверо суток, после чего его снял какой-то корабль. Такое никому в мире не удавалось.

   Псле этого Буллимор заявил, что все равно пройдет кругосветку, а пока этого не сделает, будет ходить в спасательном жилете. И два года ходил!

   Чо касается неудачника, то у него жена с Ямайки, и для Буллимора было делом чести прийи туда на своей яхте, увидеть родственников, пообщаться. Пытался сделать это дважды, но ни разу не дошел. Один раз сломало мачту, а во второй просто поставил чайник разогревать, а сам, подзабыв об этом, забрался на мачту. «Смотрю вниз, — рассказывал нам, — а яхта горит. Времени осталось, только чтобы спуститься и сбросить спасательный плот».

   — Как раз во время вашего перехода в Атлантике терпели бедствие сразу несколько тримаранов...

   — Это парусники, участвовавшие в гонке Квебек – Сан Мале. Но это было севернее, далеко от нас. Никаких радиограмм с просьбой о помощи не получали, а если бы были, то сошли бы с маршрута, пошли на помощь – таковы законы океана. У них из шестнадцати стартовавших дошли только три. Попали в тот же канадский ураган.

   Тк что чутье у Тони есть. Не повел нас по северному пути, а ведь был такой вариант – хотя и есть риск столкнуться с айсбергом, но там постоянный попутный ветер, самая высокая скорость.

   А еще если Тони что-то начинает делать, то обязательно в итоге ломает. Мы об этом знали, поэтому перед Славой Лейбманом была поставлена задача: следить за Буллимором, чтобы тот никуда не лез, а главное – не пытался приборы ремонтировать.

   Сачала все хорошо получалось. У Славы был компьютер, диски с десятком фильмов на английском. Тони сутками сидел в каюте очень довольный: «Ни разу в жизни в океане кино не смотрел!». Но потом ему показалось, что указатель скорости ветра дает отклонения, решил подремонтировать. Как раз штиль был, океан спокойный. Так и не смогли его отговорить, Тони занялся прибором. Результат вполне предсказуем: указатель больше не работал.

   — После Атлантики не зазорно будет на Тургояк выйти?

   -- Нет, разумеется. Более того, даже мечтали с Лешей Домрачевым, какую музыкальную систему поставим на новую яхту. Так что и в тургоякских регатах обязательно буду участвовать.

   — Как сами оцениваете, резонанс ваш переход вызвал?

   — Думаю, достаточно большой. И когда по телефону с домом разговаривал, Наташа рассказывала, что идет постоянная информация в СМИ, в Бристоле не были обделены вниманием нашей и английской прессы, в Москве на кольцевой нас встретили огромные плакаты с фотографией Федора, катамарана и словами «Москва ждет своих героев».

   Фто В. СУРОДИНА.