Дстаточно повнимательнее познакомиться с послужным списком Сергея Крикалева, чтобы сделать вывод: космическим туристом никогда не был, каждый полет – это решение задач, которые еще не выпадали никому. Герой Советского Союза, первый из космонавтов – Герой России, офицер французского Легиона Славы, кавалер ордена Орла с бриллиантом, медали NASA... А еще – ас высшего пилотажа и планеризма, в недавнем прошлом – член национальных сборных.

   Рзговор с ним состоялся на следующий день после публикации в «Глаголе» интервью с Геннадием Стрекаловым, когда Сергей вместе с Мусой Манаровым прилетал в Миасс, чтобы участвовать в Кубке губернатора по горным лыжам.

   А небо все же тянет

   — Честно говоря, Сергей Константинович, не совсем укладывается в голове, как можно совмещать полеты в космос с выступлениями за сборную страны по высшему пилотажу.

   — Это вроде как мое личное дело было, находил свободное время. Выступал за сборную, когда пошел планерный пилотаж. Снова вернулся уже после трех полетов в космос. В 1996 году в одном из упражнений занял первое место на чемпионате Европы, а вот на чемпионате мира во Франции, к сожалению, до конца выступить не смог. Мы тогда впервые приехали на эти соревнования по планерному пилотажу, в одном из упражнений я победил, но соревнования на пару дней задержали, а ждать уже не мог – должен был лететь в Хьюстон руководителем консультативной группы специалистов.

   В1997 году на Воздушных играх был вторым в личном зачете, в командном стали чемпионами.

   — Такая тяга в небо не в генах заложена?

   — С авиацией в семье никто связан не был, я – первый. Отец работал инженером на Балтийском заводе, мама пережила одну зиму блокады, ее вывозили по «Дороге жизни».

   Ее школьником попытался прийти в Ленинградский аэроклуб, но тормознули из-за возраста. Так что летать начал лишь после восемнадцати.

   — Начинали как все — на «ЯК-18»?

   — Конечно. Потом уже освоил «ЯК-50»,

   «ЯК-52», «СУ».

   — А на реактивных?

   — Да какой на них пилотаж! Так, гоняют туда-сюда.

   — Космос – профессия, а пилотаж – для души?

   — По-моему, любой вид деятельности готовит человека к следующему. И пилотаж, и горные лыжи, и альпинизм...

   — Еще и альпинизмом занимались?

   — Да нет, только тренировался в рамках программы по выживанию. А лыжи хороши тем, что когда месяцами сидишь в «железной банке», не видишь синего неба, то вспоминаешь горы, снег, солнце...

   — Не запрещают подобные экстремальные занятия?

   — Каждый сам меру знает. Да и формального запрета никогда не было, может, только у военных. Многие из них, кстати, приходя в отряд, летать перестают. А я считаю, надо продолжать. Другое дело – не всегда есть такая возможность.

   — Но небо тянет?

   — Тянет. А вот удастся или нет еще в соревнованиях выступать – посмотрим.

   «Шаттлы»,

   «Мир», МКС...

   — Получив диплом с отличием после Ленинградского механического института, немногим больше двадцати лет назад вы пришли в «Энергию». И сразу нацелились на космос?

   — У нас практически вся молодежь сразу пишет заявления в отряд. Часто медицина тормозит, мне же повезло – попал. Сначала, как и все, был кандидатом, а после окончания курса основной подготовки в 1986 году получил квалификацию космонавта-испытателя.

   — Многие считают, что в отряде все только подготовкой к полетам занимаются.

   — Далеко не так. Я вот начинал с разработки инструкций для космонавтов, затем испытывал оборудование, применяемое в полетах, разрабатывал методы стыковки с неуправляемой станцией, бортовую документацию. Управление полетами, работа с инженерами по созданию техники, систематизация замечаний, поиск вариантов – всего и не перечислишь. Словом, интересно.

   — А потом, еще до первого полета, была и подготовка по программе «Буран»?

   — Да, с 1986 по 1988 год. То, что программу остановили, было, наверное, ошибкой. Другое дело – надо ли было вообще начинать. Но потратить большие деньги, а потом по сути их выбросить... Если не собирались развивать программу, то зачем вкладывали?

   Итеграция – вещь весьма сложная. Те, кто делает космическую технику, с задачей справились, корабль получился, многие вещи просто уникальные. А что касается полета в беспилотном режиме, то американцы до сих пор не могут этого обеспечить.

   Дугое дело, что не подготовили полезную нагрузку. И это как раз говорит о том, что не было интеграции.

   — Сергей Константинович, стоит лишь познакомиться с задачами, которые решались в каждом вашем полете, чтобы понять: просто так не летаете.

   — С ноября 1988 года по апрель 1989-го был мой первый полет, и этим все сказано. Во втором строили станцию «Мир», было много выходов в открытый космос. Вообще, совместились как бы две экспедиции в одной (решение об участии Крикалева в десятой без промежуточного возвращения на Землю было принято незадолго до окончания полета по программе девятой экспедиции. Продолжительность его полета в итоге составила 311 суток, за семь выходов он пробыл в открытом космосе 36 часов – В. С.).

   Зтем стартовал на «Шаттле», довелось первым полететь с американцами. После этого – снова на «Шаттле», в составе первого «сборочного» экипажа на международную космическую станцию. Так что на рутину не могу пожаловаться.

   — Есть задачи, которые решать пока не доводилось, но хотелось бы?

   — Испытания новой техники, ее досборка за пределами атмосферы – это было бы интересно. Пока испытываем на земле, а после вывода на орбиту работа идет автономно, случаются отказы, связанные с системами управления, нераскрытыми батареями.

   Итересную проблему ставили американцы – возврат спутников с орбиты на ремонт. Потом, правда, выяснилось, что проще сделать новый.

   ВШтатах – система

   — Вы и в Хьюстоне не раз бывали, обеспечивая американо-российские полеты в Космическом центре имени Джонсона, и дважды стартовали на «Дискавери», трижды совершали на нем посадки. Не будем говорить об огромной разнице в финансировании космоса у нас и у них – это и так понятно. Хотелось, чтобы сравнили саму атмосферу вокруг этой отрасли в Штатах и в России.

   — Во-первых, там внимания со стороны государственных организаций неизмеримо больше. Отсюда – и общественное признание.

   — То есть, и рядовые американцы по-другому относятся к этой отрасли?

   — Естественно. Правда, нередко считают, что у нас и сейчас, как во времена Гагарина. Так что порой объяснял, что теперь все далеко не так, те же средства массовой информации забыли и об авиации, и о космонавтике.

   — Но такая «забывчивость» СМИ – это, наверное, следствие государственной политики?

   — Думаю, да. Ну, а журналисты держат, что называется, нос по ветру. Что востребовано сегодня, о том и говорят.

   — А последствия можно и на вашем примере увидеть. Не так часто в Миассе бывают люди с такой биографией, но особого интереса что-то не видно было.

   — Можно эксперимент провести: собрать группу людей, предложить поговорить о космосе. Мне-то есть что рассказать, но вот им, уверен, нечего будет спросить. Если хоть немного узнают, то появится интерес. Помню, разговорился с кем-то из телевизионщиков в неформальной беседе, заинтересовался: «Вот вы показываете больше одно, меньше – другое. Как определяете?». В ответ услышал: «Даем то, что люди требуют».

   — Да ничего подобного! Не думаю, что люди жаждут лишь того, чем сейчас забиты телеканалы.

   — И у меня такое же мнение, ведь общаюсь с разными людьми. И когда говорят, что нет интереса к космонавтике, не верю.

   — Это и мы почувствовали после публикации диалога с Геннадием Михайловичем Стрекаловым. Интерес этот разговор вызвал.

   — Читал. Где-то Михалыч, конечно, крайнюю точку зрения высказал. Хотя положение действительно тяжелое. Причем, не только в космонавтике, но и в науке, образовании. Я бы не говорил, что кто-то специально топит нашу отрасль. Общая обстановка...

   — Раньше говорили о большом воспитательном значении космонавтики. Может, и напыщенно это звучало, но по сути, наверное, правильно?

   — Что у нас, что у американцев – это часть нашей работы. У нас сейчас как? Приезжаю в Питер, захожу в свою школу, кто-нибудь из учителей пригласит: «Слушай, давай в класс зайдем, десятиклассникам на вопросы ответишь...». Так же и в институте. Конечно, от встреч не отказываюсь, но у американцев и в этом плане система работает.

   ВNASA приходят заявки на встречи, их распределяют: кто и когда должен съездить в тот или иной университет. Приглашения, причем, идут не только из близлежащих штатов, но даже из других стран.

   — Но ведь и у нас все это вполне возможно.

   — Естественно.

   — Может, сама «Энергия» недорабатывает? Есть же в корпорации служба по связям с общественностью.

   — Служба есть. Но когда люди длительное время работают, то уже привыкают, может быть, к существующему положению дел. Должны быть поставлены задачи. Если просто склепать еще один корабль – это одно. Работать на долговременную перспективу – совсем другое.

   Пка, к сожалению, вся экономика чаще всего строится на базе каких-то краткосрочных приоритетов. А то, что то или иное дело выгодно в длительной перспективе, во внимание не принимается.

   Внадежде

   на здравый смысл

   — И какое будущее нас ждет?

   — Считаю, все больше здравого смысла появляется. Может, это и газетный штамп, но оздоровление нации начинается.

   Мжно провести аналогию с авиацией. В сталинские времена, возможно, и искусственно поднимался ее престиж, но в итоге вниманием она обделена не была, в нее шли лучшие люди, создавались лучшие самолеты. В результате и сейчас остаемся на лидирующих позициях, хоть и не вкладываем ничего уже многие годы.

   А что касается космонавтики, то нельзя сказать, что ситуация стала существенно лучше, но, по крайней мере, ухудшается уже не теми темпами, как раньше. Так что надежда появилась. И вообще, она умирает, как известно, последней.

   — И День космонавтики станет опять настоящим праздником?

   — Опять же многое зависит от того, какое внимание будет к этому проявлено. Изнутри нашей «космической» среды поднять интерес малореально. Для нас 12 апреля всегда было и будет большим днем. А что важнее обществу: развитие науки и техники или поп-музыка (ничего против нее не имею!) — зависит опять же от того, какие установки. Пока, к сожалению, СМИ дают ущербно-ограниченную информацию, и многие уже сомневаются, были ли мы первыми в космосе.

   Ндеюсь, и наш разговор напомнит людям, что мы летали и продолжаем летать.

   — И о ваших полетах еще услышим?

   — Поживем — увидим. Все определяется необходимостью. Просто посмотреть на мир со стороны – такого интереса уже нет. Знаю, что каждый полет – тяжелый изнурительный труд.

   — Как я уже понял, вас в первую очередь интересуют задачи...

   — ...И как их выполнять. Для типовой моя квалификация вряд ли нужна. Если потребуется что-то необычное – буду рад применить свой опыт.