Умногих еще в памяти та трансляция с Байконура в сентябре 1983 года, когда за минуту до старта загорелась ракета. Лишь за две секунды до взрыва система аварийного спасения отстрелила капсулу с Геннадием Стрекаловым и Николаем Рукавишниковым. У Стрекалова это был третий старт. Всего же в его послужном списке шесть полетов – пожалуй, больше чем у кого бы то ни было. Дважды Герой, командир отряда гражданских космонавтов, на протяжении многих лет не раз заглядывавший «за горизонт» человече-ских возможностей, Геннадий Михайлович на днях был в Миассе.

   «Дети бывших старшин

   и майоров...»

   — Геннадий Михайлович, вы ведь без отца выросли...

   — Он был токарем высокой квалификации в нынешнем Королеве, под Москвой, на заводе, который сейчас работает на космос. Когда началась война, получил бронь. Предприятие эвакуировали частично в Златоуст, частично – в Пермь (это ставшая знаменитой Мотовилиха). Отец уехал в Пермь, а оттуда ушел добровольцем на фронт. Погиб в сорок пятом.

   — Не считаете, что каких-то высот в жизни (не обязательно – космических) достигают чаще всего те, кто изначально поставлен в сложные условия?

   — Правильно, конечно. Суровая жизнь характер закаляет. Безотцовщина... Как пел Высоцкий, «дети бывших старшин и майоров до высоких широт поднялись». Жили бедно, поэтому пришлось напрягаться. Учился хорошо, после школы сразу пошел на завод, где и сейчас работаю.

   — Это в Королеве?

   — Ракетно-космическая корпорация «Энергия» – так теперь называется.

   — И кем сейчас?

   — Еще две недели назад был начальником отдела – командиром отряда гражданских космонавтов, а сейчас сам добровольно ушел, пускай молодежь разворачивается. Остался ведущим научным сотрудником.

   — И как вы думаете: жесткие возрастные рамки, которые сейчас ставят во многих фирмах, оправданны?

   — Глупость это несусветная. Надо по делам судить. В Китае, например, только с шестидесяти лет зрелость начинается. А у нас? Выгоняют сорокалетних полковников, а это — цвет армии. Я вот в сорок лет в первый раз в космос полетел.

   — А в последний?

   — В пятьдесят пять. Но не послед-ний раз (в авиации и космонавтике так не говорят), а крайний.

   — Насколько известно, вы окончили МВТУ имени Баумана, а потом – снова на завод. Понятно, что предприятие с космосом напрямую связано, но как сами попали в отряд?

   — И не мечтал. Космос у меня оказался связанным... с горными лыжами. Работал инженером, старшим инженером. В отделе меня любили, потому что все старались отдыхать летом, а я в отпуск только зимой ходил, никому не мешал. Лыжи в охапку, рюкзак – и в Приэльбрусье, в Терскол – там покруче. Как-то вернулся, а тут приказ о наборе в бортинженеры. Начальник предложил написать заявление, но я полагал, что в отряде не такие как все, так что посчитал себя недостойным.

   Н следующий год, в 1971-м, снова возвращаюсь с гор, а тут несчастье — погибли Добровольский, Пацаев, Волков. Начальник снова: «Ты, может, трусишь?». Но меня-то уж в чем угодно можно упрекнуть, только не в этом. Взял лист бумаги, написал: «Прошу зачислить меня в спецгруппу». И все. Некоторые на трех страницах писали. Ребята, кстати, на мое 60-летие разыскали в архиве это заявление.

   — И знамя марксизма-ленинизма не упоминали?

   — Без всяких клятв и прочей мишуры. Комиссию, как и предсказывал начальник, прошел без единого замечания. Правда, первого полета ждал очень долго, хотел было уже уходить из отряда. К тому времени те, с кем комиссию проходил, по два раза слетали, а я ни одного. Вообще страшно не люблю ждать. Но в восьмидесятом все же полетел, а потом...

   Кролев, Анохин...

   — Словно компенсация за столь длительное ожидание получилась. Шесть раз! Больше вас вообще кто-нибудь летал?

   — В России, пожалуй, рекорд. В Штатах Джон Янг тоже шесть раз стартовал, но у них полеты короткие, по пять—семь суток.

   — Думаю, в Америке стали бы «суперраскрученной» фигурой...

   — В 1975 году была, если помните, программа «Союз—Аполлон».

   — Как не помнить! Даже сигареты выпустили.

   — Вот видите, как «раскрутили». А ведь там стыковались по нынешним меркам два спичечных коробка. Я же принимал на «Мире» их «Атлантис» весом свыше ста тонн, наша станция к тому времени весила 130. Представляете, какая ответственность, когда на тебя надвигается такая махина, а ты должен стоять у пульта. Никто не знал, чем закончится. И об этом – ничего. Состыковались, ну и ладно.

   — На «Мир» была как раз ваша крайняя экспедиция. И что чувствовали, когда станцию затопили?

   — Да как все нормальные люди, которые участвовали в проектировании, изготовлении, испытаниях. Это же дом, где за две экспедиции было прожито девять месяцев.

   — Из шести ваших стартов в половине, как сами упомянули на одной из встреч, были весьма серьезные нештатные ситуации.

   — Главное, что было шесть стартов и шесть посадок. А это равенство и в авиации, и в космонавтике само по себе очень важно.

   — Даже после автомобильной аварии многим очень трудно снова сесть за руль. А у вас – пожар на старте. Как пережили?

   — Да никак. Я фаталист. В тот период у меня за одиннадцать месяцев было три старта и одно дублирование. 4 апреля стартовал с индусом (заболел Николай Рукавишников, и за полтора месяца включили меня), 26 сентября 1983 года – взрыв, а 4 апреля следующего года – у меня четвертый старт. Потом в 90-м году, 95-м.

   — Своим учителем считаете Анохина...

   — Когда пришел в отряд, он руководил, двадцать лет с ним работал, потом я сменил Сергея Николаевича. Великий летчик-испытатель был. 220 типов самолетов испытывал, не раз выходил на экстремальные условия – плоский штопор, флаттер (намеренное доведение машины до разрушения в полете – ред.). Именно он должен был в свое время лететь, а не Комаров. Но умер Королев – Анохина списали (у него не было одного глаза). Это ведь только Сергей Павлович мог зачеркнуть заключение медиков «Не годен», написать «Годен. Королев», и вопрос был решен.

   — Но Королева не застали...

   — Как это не застал! Да я ему в 12 лет стекло в доме разбил. Нечаянно, разумеется. А потом, когда уже пришел на завод (еще семнадцати лет не было), в цехе довелось общаться. Но не знал, конечно, кто это. Потом мастер объяснил: «Знаешь, с кем разговаривал? Это Королев».

   — Как, по-вашему, получила бы наша космонавтика подобное развитие не будь такой фигуры?

   — Развивалась бы. Но Королев среди равных был явным лидером. Работала целая плеяда, знаменитый совет Главных. Пилюгин, Кузнецов, Бармин, Глушко... А все-таки непререкаемый авторитет – Королев. И Луну, уверен, покорили бы первыми, если б не его смерть.

   — И «Буран» бы летал?

   — Он тяготел к пилотируемой космонавтике. Может, не «Буран», а что-то другое. Но история, как известно, сослагательного наклонения не любит.

   — Споры о пилотируемой и беспилотной космонавтике, вроде, закончились?

   — Что значит беспилотная? Как на Марс собираемся лететь? Беспилотные летали – ничего не выяснили. Пилотируемая космонавтика была, есть и будет. Да и такой корабль не настолько уж дороже стоит.

   Кму-то это выгодно?

   — Последний период нашей космонавтики так и тянет назвать не развитием, а существованием. Не подтверждается ли старая истина, что скупой платит дважды? Если бы продолжали все начатые в свое время проекты, то и сейчас играли бы, наверное, доминирующую роль, в итоге – получали прибыль?

   — Слава Богу, пока еще не все потеряли. Два главных модуля на новой международной станции, которая сейчас на орбите, российские. Вот американцы попали в беду – и без нас летать не могут. Или консервировать станцию, на которую затрачены большие деньги, или идти на более тесное сотрудничество с Россией.

   Н государственной политики в освоении космоса нет. Причин масса, и не только финансовых. Много недругов. Те же американцы конкурентов не терпят. Не только в космосе. Но и на рынок вооружений не пускают. По 18 миллиардов долларов получают за продажу своего оружия, а наше – лучше, но квота полтора – два миллиарда.

   В всем нужна политическая воля. Важность этих проблем в Америке понимают. У нас – не уверен, к сожалению. Поэтому и бюджет NACA в 50 раз больше нашего. Китайцы расходуют на космос в 20 раз больше нас, Индия – в 5 раз.

   — Даже нам, в общем-то сторонним от этой проблематики людям, порой кажется, что некоторые стоящие у руля откровенно или завуалированно лоббируют вовсе не наши интересы.

   — Это невооруженным глазом видно. Идет передел России, собственности. И тем, кто это делает, не до таких «мелочей», как космос. Вот когда закончится дележка страны, когда появятся разумные олигархи, ставящие национальные интересы выше собственных...

   Ммонтов, Третьяков, Морозов... Эти люди останутся в российской истории навечно. А нынешние? Что с них взять... Период «великого хапка» еще не закончился.

   — А когда закончится, будет с чего начинать?

   — Не знаю. Можем только уповать на чудо. Бывали в переделках много раз, Бог даст, выйдем и из этого кризиса, куда нас затащили неразумные деятели.

   — На многих предприятиях, ВПК особенно, образовался разрыв поколений. Уйдут старики. Продолжать – некому.

   — Но ведь это опять кому-то выгодно было. Возьмите СМИ. О космосе молчат. Между тем, в том же Хьюстоне специальный телеканал вещает 24 часа в сутки.

   Д что говорить! Разве сейчас знают, что кто-то из наших летает?

   Коме того, уверен, 99 процентов и у нас, и в мире не представляют, зачем вообще в космос отправляются. Берусь доказать, что вот у вас все материалы – от подошвы до часов – были получены именно в нашей отрасли. Те же памперсы. Их ведь изобрели наши специалисты, когда Леонов готовился к выходу в открытый космос. Нужно было запатентовать, но нам, как всегда, некогда. Да и та же секретность: порой не знали, что в соседней фирме делают. Хотя и правильно. Сейчас все секреты потоком уплывают...

   Пи изготовлении «Бурана» применили 220 новых материалов, которые теперь используются в гражданской авиации, военной промышленности — где угодно. Почему об этом не знаем? Да опять потому же: кому-то невыгодно, чтобы знали.

   А проектирование космического корабля, станции? Всем понятно, насколько это трудная задача. Работа предстоит в экстремальных условиях, только перепады температур плюс—минус 150 градусов. И материалы должны быть соответствующие. Но делаем же, решаем эти задачи.

   Д даже пути излечения таких болезней, как СПИД, лежат через космос. Только в невесомости, используя специальные методы (в том числе электрофорез), можно получить кристаллы абсолютно правильной формы. Того же протеина, например. И в результате получим противогриппозную вакцину, которую можно смело вводить даже грудному ребенку, не опасаясь каких-либо побочных эффектов. На Земле же все это невозможно. Вот об этом надо рассказывать.

   Н кому-то выгодно, что нас ежедневно отравляет телевидение. Любую программу включишь – убийства, насилие. Герои отнюдь не космонавты, подводники, летчики, шахтеры. А кто? Киллер. Это же политика. Одно поколение потеряли, взялись за другое. И если вовремя не остановить...

   Мнистр культуры Швыдкой говорит, что эти фильмы приносят кассовый сбор. Какой? В чей карман?

   Пчему патриотизм стал ругательным словом? Американцы же не боялись так и назвать свой зенитный комплекс – «Патриот».

   — Чаще всего слышим, что нет денег...

   — А почему раньше были? 157 компартий кормили, строили бесплатно плотины, поддерживали массу режимов по всему миру. И на все хватало.

   Сйчас никому не помогаем, армию довели до нищеты – сплошная экономия. И куда исчезли деньги? Почему недра принадлежат отдельным лицам, а не всему народу, как это должно быть?

   Встране работает мощная «пятая колонна». Иначе не скажешь.

   Отанавливать? Бесполезно!

   — Некоторые космонавты ушли в политику. Размежевания на этой почве в отряде не произошло?

   — Я предпочитал летать. Отказался и от федеральной «тройки» на выборах, куда приглашали. Считаю, депутатов в Думу надо избирать только от больших коллективов, где каждый человек высвечен. У нас же какие-то партийные списки, шушуканье за спиной.

   — Но вы не только летать продолжали, а и с горными лыжами не расставались. Неужто не запрещали, опасаясь травм?

   — Были запреты. Но все равно занимались, я закоперщиком был. И горными и водными лыжами. 15 лет был президентом федерации воднолыжного спорта России. А к этому еще председателем российского Комитета защиты мира, президентом ассоциации участников космических полетов... Как-то подсчитал – больше двадцати общественных нагрузок. Сейчас отодвигаю – надо собой заняться. Оставил только детско-юношескую воднолыжную спортивную школу имени Гагарина. Ребятишки попросили, как отказать? В районе Строгино есть заливчик, там ребята и тренируются.

   Хчу книгу закончить, докторскую защитить.

   — Сейчас докторов много развелось...

   — Мог еще лет пятнадцать назад так «написать», поручив кому-то. Но я не из той серии. Кандидатскую честно сделал. И не какую-то туфту писал, а о получении новых материалов в условиях невесомости. Защитил в ЦНИИМаше.

   — Солидная фирма.

   — Еще бы! На две третьих докторская уже готова. Но никто в процесс вмешиваться не будет. Точно так же ни одна строчка, подписанная мной, не написана кем-то другим. Только сам.

   — Геннадий Михайлович, а в отряд-то сейчас стремятся попасть?

   — Ну, есть же еще нормальные люди, не все коммерсантами хотят стать. А какая эрудиция нужна! Как-то подсчитал: в институте сдавал около тридцати экзаменов, в отряде – около двухсот. Летал ведь на всех типах. Старый «Союз», потом – «Союз-Т», «Союз-ТМ», станции «Салют-6» и «Салют-7», «Мир». А каждый корабль, каждая станция – это новые системы, будь любезен – сдай экзамены. Причем с тройками в полет просто не пускают, с четверками – смотрят косо.

   — Никогда не жалели, что связались с космосом?

   — Да нет, конечно. Весь мир увидел сверху. Много и объездил. Только вот в Миассе в первый раз.

   — Ну и как?

   — Хороший город. Тем более что наши коллеги здесь работают. Кстати говоря, у меня и книжка, частично опубликованная, так и называется: «Благодарен судьбе».

   — Представляю, каково пришлось вашей жене.

   — Так она мой характер знает. Если что-то задумал, непременно сделаю. Бесполезно разубеждать, останавливать.

   — Смирилась изначально?

   — Да, конечно!