Алое пламя стекол,

   Нба холодный шелк.

   Нд облаками высоко

   Вгнутый месяц взошел.

   Дм мой, как бригантина,

   Сним навстречу ветрам.

   Вчер лилово-длинный,

   Тни легли по углам.

   Вемя идет волнами

   Мдленно, не торопясь.

   Отрой зеленой гранью

   Внебе звезда зажглась.

   Чс ожиданья долог,

   Вчер тягуч и свеж.

   Мсяц – стеклянный осколок –

   Првую пробил брешь.

   Соро совсем стемнеет,

   Сечи пора зажигать.

   Зай, я теперь умею,

   Янаучилась ждать!

   Оенний день высок и чист,

   Нва – серебряная смальта.

   Влетая, кружит желтый лист

   Нд голубой щекой асфальта.

   Сокойно все. Но тишина,

   Кк лука тетива тугая,

   Кк арфы тонкая струна,

   Зенит, до боли напрягаясь.

   Ив напряженности своей,

   Кк перед бурей штиль на море,

   Тит неистовство ночей

   Ибуйство ветра на просторе.

   Тк у людей. Еще светла

   Исветозарна дружбы сила,

   Н ложь змеею проползла

   Ибудущее отравила.

   Кнец – на дальнем рубеже,

   А рядом – ласковые руки.

   Н сердце чувствует уже

   Губокую печаль разлуки.

   Аплодирует цирк матадору,

   Нд ареной – ликующий крик!

   Вртуозным ударом заколот

   Н земле распростершийся бык.

   Воль бедра ниспадают мулеты,

   Алый шелк намокает в крови…

   Эо все мне привиделось где-то.

   Н в моей ли забытой любви?

   Т – мулетой, полотнищем алым,

   Пдарив опаляющий зной,

   Понеслась надо мною пожаром

   Иопять распростилась со мной.

   Гснут во времени,

   тонут в пространстве

   Мсли, событья, мечты,

   корабли…

   Яж уношу в свое

   странствие странствий

   Лчшее из наваждений земли.

   Оьга Адамайтис, предчувствуя скорый уход, сама попросила поместить на собственное надгробие эти строки любимого ею Максимилиана Волошина. Ее нет на свете уже 22 года. Новички старейшего миасского литературного объединения «Ильменит» уже не знают этого имени. Однако старые товарищи и сегодня, спустя два с лишним десятка лет, отзываются об Ольге Адамайтис с большим уважением и теплотой.

   Оа получила образование искусствоведа в Ленинградском университете, служила научным сотрудником в историко-архитектурном музее-заповеднике при Троице-Сергиевой лавре в Загорске Московской области (ныне вновь Сергиев Посад). Замужество и рождение сына заставили ее вернуться в родной Миасс. Но главное, наверное, не это. Главное то, что Ольга была поэтом.

   Оа избегала выступать с собственными стихами на занятиях городского литобъединения, не пыталась публиковать их в газетах. Поэтому и познакомиться с ее творческим наследием, спустя много лет, оказалось очень непросто. Хочу выразить большую благодарность сестре Ольги Елене Александровне и тете Маргарите Викентьевне и особенно Ольгиной подруге студенческих лет Ирине Романовне Блохиной, ныне доценту Тамбовского госуниверситета имени Г. Р. Державина.

   Иина Романовна пишет в своих воспоминаниях: «Ольга была фантазеркой и романтиком. Она жила в своем особом мире, прикоснуться к которому могли только посвященные… Ее «нездешность», ее внутреннее царство были во многом, как сейчас я думаю, следствием не только романтической натуры, но и трудной судьбы, своего рода защитой от жестокостей мира. Ей выпало немало страданий: болезнь глаз, множество сложных операций, почти слепота… И все это сочеталось в ней с иронией и попытками само-утверждения позой, игрой… Вспоминаешь юность и словно смотришь в волшебное зеркало. Насколько же жизнь моя была бы бедней, не будь со мною рядом моей лучшей подруги…».

   Вканун Дня рождения нашего города, который «родил» не одного поэта, хочу вспомнить это забытое имя и предложить вниманию читателей несколько стихотворений Ольги Адамайтис. В них – лирическая неповторимость, собственная интонация. Но любители поэзии ощутят, наверное, перекличку с Анной Ахматовой и Ольгой Берггольц, и некое опосредованное влияние Арсения Тарковского, Вадима Шефнера, Николая Заболоцкого.

   Б. ФРИДЛЯНСКИЙ, преподаватель педагогического колледжа.

   Приж. Кафе. По улицам Монмартра

   Ксая сеть весеннего дождя.

   Ве так неверно, призрачно и странно.

   Иэтот дождь баюкает меня.

   Приж, Париж… Кружение бульваров.

   Ибашня Эйфеля – отточенная сталь.

   Кк будто бы из тысячи романов

   Вего морщинах залегла печаль.

   Сруится дождь по запотевшим стеклам,

   Итучи тень над улицей легла.

   …А за окном расплывчато и мокро

   Блестит Адмиралтейская игла.

   Сние горы, леса в поднебесье,

   Хойных лесов малахит,

   Зеи-дороги, да звонкие песни,

   Д обнажений гранит.

   Мй работяга, мой друг и товарищ,

   Мй синеглазый Урал!

   Кк я люблю твои синие дали

   Ивороненую сталь!

   Дрого все, что ты строишь и пишешь,

   Чо закаляешь в огне…

   Чо из того, что ты вовсе не слышишь

   Псню мою о тебе?

   Кгда смолкает говор коридорный

   Ив окна ластится таинственная ночь,

   Язабираюсь в сказочные горы,

   Инеудачи отступают прочь.

   Оложки книг – цветные водопады,

   Сраницы – скал отвесные края,

   Имысли – ланей быстроногих стадо –

   Бегут, слова копытами дробя.

   Тм чудесами удивить непросто,

   Тм не боятся необычных дел,

   Тм жемчугами вспыхивают росы

   Икаждый человек умен и смел…

   Ив этот мир, наполненный мечтами,

   Кда с угрозой приходить нельзя,

   Кк только ночь свое поднимет знамя,

   С всею страстью погружаюсь я.

   Ичас, и два… И ночи мягкий полог

   Шршит и трется о старинный дом.

   Иза окном, нетороплив и долог,

   Врчит и сердится отгрохотавший гром.

   Аплодирует цирк матадору,

   Нд ареной – ликующий крик!

   Вртуозным ударом заколот

   Н земле распростершийся бык.

   Воль бедра ниспадают мулеты,

   Алый шелк намокает в крови…

   Эо все мне привиделось где-то.

   Н в моей ли забытой любви?

   Т – мулетой, полотнищем алым,

   Пдарив опаляющий зной,

   Понеслась надо мною пожаром

   Иопять распростилась со мной.

   Н знаю, что тебе сказать,

   Кгда, как будто кандалами,

   Ми стихи звенят словами –

   Борьбой измученная рать.

   Н знаю, что тебе сказать.

   Н знаю, что же легче мне –

   Збыть тебя или лукавить,

   Ии тоску вином разбавить,

   Иь задохнуться в тишине –

   Н знаю, что же легче мне…

   Т знаешь боль, когда густеют мысли,

   Кгда не повернуться, не вздохнуть,

   Кгда, утратив повседневность смысла,

   Сова когтями разрывают грудь?

   Т знаешь боль? Не знаешь? И не надо!

   Псть это будет кто-нибудь другой.

   Псть выпьет он по капле чашу яда,

   Тбе преподнесенную судьбой.

   Мя душа, как кубок золотой,

   Нполнена искрящеюся влагой.

   Внем смешан удивительный настой

   Лбви и нежности с печалью и отвагой.

   Нмного рук найдется на земле,

   Ткого подношения достойных.

   Т – среди них, но лучше и светлей,

   Ия тебе дарю его спокойно.

   Взьми и пей, склоняясь вновь и вновь,

   Утами чистыми сияющую влагу –

   Мю печаль и нежность, и любовь,

   Всторженность, поэзию, отвагу.

   Кгда навстречу мне летят столбы и шпалы

   Игоризонт далек, и синевата даль,

   Ячувствую себя такой пылинкой малой,

   Чо на душе опять знакомая печаль.

   Чстица бытия. Из разума и плоти.

   И сумрачных глубин и солнечных высот.

   Сособная обнять вселенную в полете

   Иподлостью спасать трусливый свой живот.

   Явсе могу постичь усилием сознанья

   Ивоспринять душой вечернюю зарю.

   Двлеют надо мной законы мирозданья,

   Н я сильнее их – я их осознаю!

   Мгу я быть ручьем, журчащим в сонных травах,

   Фнтазией парить над речкой голубой…

   Япросто человек. По званью и по праву.

   Ини одна печаль не властна надо мной.

   Джить до завтра, если хватит силы,

   Уидеть Вас, и снова до зари

   Пипоминать слова и облик милый

   Вей нежностью отвергнутой любви.

   Н глупо ли – влюбиться и страдать,

   Ивстречи ждать, как будто бы впервые,

   Нградою внимательность считать

   Иглаз твоих озера голубые.

   Пости меня. Я укрощу печаль.

   Исердца боль уймется и затихнет.

   Вчерняя сиреневая даль

   Зездой зеленой над тобою вспыхнет.

   Т не звезда – то свет моей души.

   Пости меня. Банальности не в моде.

   Н рядом ты – и голос мой дрожит.

   Игде-то сердце вспугнутое бродит.