Печатая (в сокращении) главу из книги советского искусствоведа Б.И. Бродского «Пять древних столиц» (М., 1964), предлагаем читателю перенестись на тысячу лет назад в славный и великолепный Константинополь-Царьград, столицу могущественной Византии. Читая этот очерк, мы совершим мысленную прогулку по средневековому городу, почувствуем его атмосферу, посетим его достопримечательности: царский дворец, ипподром и «великую церковь» – грандиозный храм св. Софии. Мы познакомимся с городом, бывшим некогда столицею вселенского Православия, с городом, где Господом были явлены миру великие светочи христианства, из которых назовем лишь одного, чудесного Иоанна Златоуста.

   I

   4 июня 968 года у ворот Константинополя стражи остановили отряд, сопровождавший епископа Лиутпранда, посла римского императора и короля саксов Оттона I.

   Лутпранд, в совершенстве владевший греческим языком и знавший византийские обычаи, ожидал подобающей послу торжественной встречи. Однако посла, его секретарей, слуг и пять «львов» (как называли тогда телохранителей испытанной ловкости и силы) заставили три часа простоять под дождем на лугу перед статуями Геракла и Прометея.

   Эи статуи украшали трехпролетную триумфальную арку, вставленную в зубчатую кирпичную стену. Средний пролет арки – для императора, два боковых – для полководцев и послов. Это были «Золотые ворота» столицы Византии, ворота торжеств и триумфов.

   Урыться от дождя было негде. От Мраморного моря на север, к заливу Золотой Рог тянулся обложенный камнем ров шириной более 20 метров. За ним поднималась зубчатая стена. За первой стеной щетинился второй ряд стен и башен высотой в пятиэтажный дом. Дальше шла третья стена с башнями, достигавшими сорока метров.

   Эо были суровые и мрачные укрепления, возведенные императором Феодосием II. Назывались они «стеной Феодосия». Кроме «Золотых», в стене было еще трое ворот, и от них четыре улицы лучами шли к главному храму города – церкви святой Софии.

   Фодосий построил свою стену в конце V века для защиты города от нападения варваров. Тогда варварами называли степных кочевников. Ныне, в X веке, византийцы считают варварами воинственных саксов, король которых Оттон возложил на себя корону римских императоров и прислал в Византию своего посла Лиутпранда. И это дали почувствовать послу, которого умышленно держали под проливным дождем. В пять часов вечера дождь начал стихать.

   Псла и его свиту заставили слезть с коней и пешком провели в город через «малые Золотые ворота», предназначенные для простолюдинов. Это было еще одним унижением.

   Пть посла был утомителен и долог, его явно хотели подавить величием, богатством, грандиозностью столицы.

   С стороны пояса укреплений Константинополь казался суровой крепостью, но внутри всё дышало роскошью и великолепием. Ветер, дующий с моря, поддерживал свежесть в садах и кипарисовых рощах, среди которых нарядно белели купола церквей и часовен. Церкви стояли на константинопольских холмах, громоздясь друг над другом, утопали в океане зелени вдоль берегов Босфора и Мраморного моря. Прямо от них к воде спускались каменные террасы, служившие причалами для мелких судов и местом шумных, многолюдных торжищ.

   Псла вели по главной улице Месе, дороге, по которой императоры въезжали в город после победоносных войн. Колоннады, защищавшие пешеходов от дождя и зноя, тянулись по обе стороны улицы. Большинство колонн когда-то украшало собой древнегреческие и римские храмы, но впоследствии они были выломаны со своих мест и свезены в огромный город на стыке Европейского и Азиатского континентов. Колонны были неодинаковой толщины, цвета и формы, из камней, добываемых в разных частях света, так что по ним можно было изучать географию всего Средиземноморья.

   Ообенно роскошной становилась улица за прямоугольной площадью. Площадь называлась форум Аркадия. Спиральная лента мраморного рельефа вилась вокруг огромной колонны-башни с позолоченной фигурой наверху, прославляла она подвиги императора Аркадия и его отца Феодосия, разделившего некогда Римскую империю между двумя своими сыновьями.

   Затотканая парча, рытый бархат, блистающие шелка, узорчатая шерсть лежали тюками и кипами прямо на земле у дверей полутемных лавок. Ковры были расстелены по восточному обычаю поперек мостовой, и по ним шагали лошади, верблюды, ослы.

   Псол шел мимо столов менял, заваленных грудами золотых и серебряных монет; мимо мастерских ювелиров, выставивших в окнах ожерелья и украшенные каменьями сосуды; мимо оружейников, предлагавших мечи, щиты, шлемы, изукрашенные чернью, золотой и серебряной насечкой. В этом городе, названном «мастерской великолепия», казалось, сосредоточились все богатства мира.

   Поцессия пересекла окруженную колоннадой прямоугольную Бычью площадь, заставленную античными статуями. И чем дальше она двигалась по улице Месе, тем роскошнее становились отделанные розовым мрамором дворцы, богаче лавки, красочнее одежды людей.

   Н вдруг сопровождавшие посла византийские воины свернули в один из переулков, разбегавшихся от улицы Месе. Лиутпранда повели дальше по грязи мимо кирпичных громад, достигавших восьми-девяти этажей. Здесь не было и следа роскоши и великолепия главной улицы. Узенькие, извилистые, мрачные закоулки без света и мостовых. Беспорядочная смесь огромных мрачных домов и жалких построек из бревен и глины. Закоулки, огороды, пустыри. И, наконец, заросший бурьяном «Мраморный дворец» – резиденция, отведенная посольству германского императора императором Византии.

   Дорец! Дырявая крыша не могла спасти от дождя. Вокруг ни кустика, не говоря уже о деревьях, которые могли бы защитить от зноя. Прохладный ветер с моря не доходил сюда ни в какое время года.

   Жлищем, отведенным послу, византийский царь Никифор Фока еще раз хотел выразить свое отношение к Оттону I. Этот тевтонский князек, внезапно захватив северную и центральную Италию, без всяких прав присвоил себе титул римского императора. А затем так обнаглел, что напал на владения византийцев в южной Италии.

   Взмущению Никифора не было предела. И теперь, когда Оттон, потерпев поражение у стен византийской крепости Бари, прислал послов с просьбой о мире, Никифор отводил душу.

   II

   Да дня окруженных стражей «дорогих гостей» содержали как пленников: им не разрешали выходить, к ним не допускали никого. В субботу, на третий день, их повели во дворец.

   Иопять посла заставили идти пешком по размытым ночными ливнями переулкам до улицы Месе, а затем мимо памятников и статуй, мимо церквей, садов, монастырей.

   В дворец посла вели кружным путем – через ипподром, чтобы еще раз показать могущество Никифора Фоки.

   Иподром, расположенный в узкой ложбине, издали не был заметен. Его мраморная подкова, вмещающая

   100 тысяч зрителей, открылась перед ошеломленным посольством внезапно. Белые трибуны поднимались одна над другой в виде амфитеатра, увенчанного колоннадой. С колоннады открывался вид на Босфор с бесчисленными кораблями, на кипарисы азиатского берега, на башни и портики дворца, на бесконечное море кровель, куполов, триумфальных арок.

   Пртик ипподрома был украшен множеством статуй – шедеврами древнегреческого искусства. Еще более удивительный «музей» был устроен на арене. Посреди подковы тянулся невысокий каменный помост, или терраса, на которой громоздились всевозможные памятники, статуи,

   обелиски.

   Зесь высился гигантский обелиск из единого куска розового гранита. Его вывез из Египта Феодосий и установил посреди арены на четырех бронзовых кубах. Невдалеке сверкал на солнце другой обелиск высотой с четырехэтажный дом, облицованный позолоченными бронзовыми плитами. Тут же стояла бронзовая статуя Геркулеса, большой палец которого был толще талии обыкновенного человека. Статуи императоров Феодосия, Грациана, Валентина соседствовали с фигурами знаменитых атлетов и многими другими бронзовыми, мраморными и гранитными изваяниями. Среди них были четыре бронзовые змеи с золоченой чашей, отлитой в 479 году до нашей эры в честь победы греков над персами.

   Поизведения разных эпох и народов, свезенные из многих стран, установленные без какой-либо системы или плана на террасе вдоль ипподрома, производили странное впечатление, подавляли хаотическим разнообразием.

   Лбители цирковых зрелищ делились на враждующие партии «зеленых» и «синих». Места обеих партий были разделены стеной. Стена окружала и арену, чтобы восторженные или огорченные зрители не выскакивали на поле.

   Тлпа была страшной силой, которой побаивались и могущественные владыки. На ипподроме не стеснялись высказывать мнение о министрах, чиновниках и даже о самих императорах в выражениях непочтительных и едких. Распаляясь спортивным азартом, зрители нередко поднимали мятежи, и их приходилось усмирять здесь же, на мраморных трибунах.

   Тибуна императора поэтому была настоящей крепостью с толстыми стенами и приспособлениями для боя. Для большей надежности она не имела сообщения ни с ареной, ни с местами зрителей. Вход в нее был из дворца. Под трибуной находился тоннель, через который колесницы выезжали на арену. Над аркой тоннеля нависал балкон для телохранителей, а выше открывалась императорская ложа, увенчанная четвёркой бронзовых коней работы великого греческого скульптора Лисиппа с острова Хиос. При трибуне был зал для приема и покои, где император переодевался в особый официальный костюм.

   Всвоей ложе император появлялся под восклицания зрителей: «Взойди!» И он действительно «восходил», словно солнце, окруженный блеском своих одежд и роскошью сопровождающей свиты. Император поднимался по ступеням, выложенным морскими раковинами, торжественно осенял народ крестным знамением и затем давал знак особому сановнику. Сановник бросал на арену платок. Это и было сигналом .начала игрищ.

   Кнстантинопольский ипподром был великолепен. Навесы из шелка защищали многотысячную толпу от южного солнца. Арена покрывалась благовонной пылью или цветами. Возницы въезжали на колесницах, отделанных золотом, сверкая драгоценными одеждами. Особенно богатой была сбруя коней, выкормленных и тренированных под неусыпным, надзором специальных императорских управителей.

   Псольство провели по верхнему портику ипподрома над беспокойным морем зрителей, ожидающих начала состязаний.

   Везапно одна из дверей, ведущих в амфитеатр, распахнулась, За ней открылся небольшой переход в полукруглый вестибюль, полный стражников.

   Дорцовые слуги откинули серебряный занавес с вышитыми на нем птицами, и перед послом открылась залитая светом бесконечная мраморная галерея, почти такой же длины, как ипподром. Высшие чины империи в негнущихся одеждах из толстой парчи ожидали здесь вызова в тронный зал. Они ходили от окна к окну, собирались группами и вновь расходились, тщательно обходя плиты красного порфира, вставленные на равном расстоянии в мозаичный мраморный пол. Когда император во время торжественных выходов касался этих плит ногой, все падали ниц.

   Псольство шло, сопровождаемое равнодушными взглядами придворных, вдоль украшенных золотой мозаикой стен, мимо античных рельефов и статуй, собранных здесь в невиданном количестве.

   Вконце галереи посла ждало новое унижение. В тронный зал его не допустили, и вместо главы государства посольство принял его брат Лев Фока, имевший чин управителя дворца – курополата.

   Лв не скрывал своей враждебности к посольству. Уже в первых же фразах он отказался именовать Оттона императором, утверждая, что так можно называть лишь властителя Византии. Это была новая обида. Лиутпранд протестовал. Тогда курополат стал упрекать посла в том, что он приехал препираться о чинах, а не вести переговоры о мире. В конце концов, Лев Фока оборвал беседу и отказался принять у епископа Лиутпранда письма Оттона I.

   III

   Н другой день, в воскресенье, послу сообщили, что сегодня после молебна его примет сам император Никифор Фока. И опять Лиутпранда повели через весь город, но уже не на ипподром, а в главную святыню Константинополя – церковь Софии.

   Эа постройка казалась каким-то странным и неуклюжим нагромождением каменных масс, поднявшихся над домами.

   Уица Месе подходила к высокой ограде прямоугольного мощеного двора. В центре его находился бассейн, вокруг которого толпились юродивые и нищие. Бассейн был вырезан из цельного куска зеленоватой яшмы.

   Двять бронзовых дверей вели со двора в самый большой зал на земле – в храм, который должен был воплотить представления верующих христиан о Божьем Царстве.

   Чтыре столба свободно стоят в середине церкви, образуя квадрат, перекрытый гигантским куполом. Со столба на столб перекинуты четыре огромные арки. Они имеют в диаметре тридцать один метр, так же как и купол, и несут на себе всю его тяжесть.

   Онование купола окружено светящимся венком из сорока окон. Снопы золотистого света отрезают покрытый мозаикой купол от остального здания, и кажется, что он не то парит в воздухе, не то висит, прикрепленный золотыми цепями к самому небесному своду.

   Сбственно, у Софии не один купол, а два. Второй купол разрезан пополам, и обе половины приставлены одна к восточной, а другая к западной арке. Большой купол господствует над двумя полукуполами, а те, в свою очередь, переходят в три малых полукупола (конхи), замыкающие Софию с востока и запада. И все они, связанные системой взаимного равновесия, кажутся парящими в воздухе.

   Постранство церкви нарастает последовательно и постепенно. От небольших конх – к большим полукуполам и от них к необъятному подкупольному пространству. Образуется стройная пространственная пирамида. Центральная купольная ячейка словно вырывается из-под полукуполов. Кажется, что она освобождается от напряжения, от сковывающих ее подпружных арок, чтобы воцариться над собором своей светоносной короной и блеском золотой мозаики. Это вознесение огромного купола на головокружительную высоту представляется тысячам молящихся чудом, которое постигается не холодным разумом, а взволнованной, переполненной верой душой.

   Сстема купола и полукуполов выделяет среднюю часть Софии, или, как ее называли, главный «корабль» (неф).

   Боковые нефы ниже главного и перекрыты крестовыми сводами. По высоте боковые нефы разделены на два яруса. Второй ярус предназначен для женщин. Женщины не могли посещать богослужения вместе с мужчинами и молились отдельно.

   Рзница в высоте между боковыми и главным нефом использована для устройства окон, и из-за этого церковь напоминает базилики римлян.

   Сфию построили за удивительно короткий срок – 5 лет – Анфимий из Тралл и Исидор из Милета. Они были авторами проекта и руководили строительством, в котором участвовало 10 тысяч человек.

   Цнтральный неф простирается с запада на восток. В восточной его части находился алтарь. Низкий серебряный иконостас с рельефами святых был поставлен на двенадцать позолоченных колонн и отделял алтарную часть от остальной церкви.

   Псреди главного нефа был сооружен невысокий помост – амвон – из цветного мрамора. Над ним – балдахин из драгоценных металлов, увенчанный крестом в сто фунтов весом. Крест был из чистого золота. Из золота были чаши, сосуды, переплеты священных книг.

   Шсть тысяч канделябров, по 111 фунтов каждый, все из массивного серебра, свисали с потолка в виде огромных гроздей, и столько же было серебряных переносных подсвечников.

   Эа огромная церковь была сооружена при императоре Юстиниане. Юстиниан задумал построить здание не только самое большое на свете, по и самое богатое по внутренней отделке. Император-христианин хотел затмить пышностью своих языческих предшественников. Он собирался даже выложить золотыми плитками пол, но на это не хватило бы всех богатств империи. Пришлось довольствоваться разноцветным мрамором, волнистые линии которого должны были напоминать верующим волны райских рек.

   Дя постройки Софии были затребованы восемь колонн красного порфира из храма Солнца в сирийском городе Баальбеке. Когда-то император Аврелиан перевез их из Сирии в Рим. Теперь же они были присланы из Рима в Константинополь. Из Эфеса губернатор доставил Юстиниану также восемь колонн из гладкого зеленого мрамора. Раньше они принадлежали храму Дианы, тому самому, который считался одним из семи чудес света. Желтый мрамор Юстиниан поручил добыть и привезти из Африки правителю Нумидии. Крапленый зеленый мрамор – наместнику Фессалии. Гранитные колонны были вытесаны в Египте. Всего в храме сто семь колонн из ценных пород цветного камня.

   Со семь – цифра, имеющая, по представлению древних, магический смысл. Каждая из ста семи колонн носила имя одного из ста семи византийских патриархов, возглавлявших Христианскую Церковь до постройки храма. Каменные опоры как бы уподоблены здесь «столпам Церкви».

   Клонны между боковыми нефами и средним отделяли зрителей от участников богослужения, которое в Софии состояло из священных песнопений и медленных торжественных движений, сопровождаемых курением ладана и возжиганием свечей. Действие развертывалось на амвоне или вокруг него, так что мозаичный пол центрального квадрата превращался в огромную сцену с сотнями участников, а купол над ними изображал небесный свод. Хоровое пение, особенно торжественно звучащее под сводами Софии, игра солнечного света на стенах, удивительные узоры, образованные тысячами светильников, огромный балдахин золотого купола на четырех арках, линии которых опускаются до самой земли, – всё настраивало человека на торжественный и мистический лад.

   IV

   Аккомпанементом к этому служат мозаики из смальты – цветных кубиков непрозрачного стекла. В алтарной нише – Богоматерь с Младенцем. Огромная фигура Небесной Царицы словно отделяется от золотого фона, выступает вперед и парит в воздухе.

   Лцо Марии исполнено женственности. Нежный овал, правильный нос, маленькие пухлые губы. Но главное – это глаза. Огромные, печальные, неподвижные. В них чудится то скорбь, то строгость, то всепрощающая доброта, то отрешенность от всего земного.

   Вимателен и не по-детски строг взор сидящего на материнских коленях Младенца. Это Бог, Принявший человеческий облик. Но как не похож Он на полных сил и движения атлетически сложенных античных «богов»!

   Злотой нимб вокруг головы делает Ее как бы лишенной тяжести и объема. В отличие от массивной фигуры Марии, облик Христа в одежде с прочерченными сухими линейными складками кажется совершенно бесплотным, и от этого удлиненные миндалевидные глаза, темные и проницательные, приобретают какую-то гипнотическую силу. Так же, как и глаза Богоматери, они пристально смотрят на молящегося, ни на секунду не выпуская его из поля зрения. Они протягивают к его душе какую-то невидимую нить, опутывают его сознание и волю, влекут куда-то в иной, потусторонний, сверхчувственный мир.

   Авторы мозаики то свободно располагают кубики, то выстраивают их в ряд, то разбрасывают в ритмическом беспорядке. Они виртуозно пользуются полутонами, разной степенью преломления света в стекле разных сортов. С неподражаемым совершенством художники обыгрывают узор и фактуру швов, остающихся между кубиками. Краски то ложатся плотными пятнами, то вибрируют, то контрастируют с рядом лежащими, то мягко переходят одна в другую.

   V

   П окончании богослужения посла повели во дворец.

   Сбственно, София была частью, одним из залов дворца. Но этот зал отличался от всех остальных тем, что дверь его была открыта для каждого. Остальные помещения дворца были доступны лишь царедворцам, и поэтому пословица гласила: «В Константинополе народ имеет ипподром, Бог – Софию, а император – дворец»,

   И церкви посольство провели на обширный, как площадь, квадратный двор.

   Псреди двора стоял невысокий позолоченный столб, от которого веером расходились все главные дороги империи, а рядом с ним на семи ступенях из белого мрамора гордо возвышалась конная статуя. Лошадь и всадник были в четыре раза больше натуральной высоты. Облаченный в одежды античных героев, в коротком плаще, усеянном звездами, и в головном уборе из перьев павлина на коне восседал Юстиниан – строитель Софии. В левой руке у него была держава, увенчанная крестом, а правую император простер к востоку. На постаменте статуи было высечено: «Злодей унижен перед ним, а он прославляет боящихся Господа».

   Сзападной стороны площади виднелась тяжелая железная дверь. Она вела в полукруглые сени, окруженные массивными решетками, – на случай нападения разъяренной толпы.

   З сенями следовал купольный зал с полом из фиолетового и желтого мрамора. Панели стен тоже были из цветного камня, а в их верхней части, под куполом, помещались мозаичные картины, изображавшие Юстиниана и его супругу Феодору, царедворцев в парадных одеждах, полководца Велизария, повергающего завоеванные сокровища к ногам императора.

   Дустворчатая бронзовая дверь вела из круглого зала в помещение дворцовой стражи. Путь посла далее шел по дороге, перерезавшей обширные дворы, на которые выходили казармы. Здесь жила почетная стража императора, предназначенная не столько для охраны, сколько для участия в церемониях. Воины носили белые туники и золотые шлемы с красными перьями. На их позолоченных щитах было написано: «Исус Христос».

   Вконце колоннады три двери, выложенные слоновой костью, вели в первый тронный зал. Этот зал славился драгоценными коврами, устилавшими пол перед золотым троном. Зал служил для того, чтобы в дни больших праздников император принимал здесь поздравления высших сановников.

   Длее шел роскошно убранный «триклиний», где давались пиры в честь иностранных послов. Он был так велик, что за столами, уставленными яствами, полулежа на обитых шелком лавках, умещалось до трехсот человек. На потолке этого зала были устроены блоки и протянуты позолоченные веревки, с помощью которых прямо по воздуху можно было передвигать золотые вазы со снедью.

   Дорец казался бесконечным. «Священные палаты», как величали дворец императоров, не были одним зданием. Они состояли из множества великолепных построек, занявших 400 тысяч квадратных метров площади, и были как бы городом в городе. Во дворце насчитывалось пятнадцать внутренних дворов, четыре церкви, девять часовен, девять молелен, четыре казармы, пять тронных залов, три трапезных, десять жилых покоев, три больших и семь малых галерей, две термы с бассейнами, библиотека, арсенал, манеж, гавань, подземные и висячие переходы, кухни, кладовые, склады.

   Оин зал следовал за другим, и все они были полны бесчисленной челядью. Покоями императора управлял начальник дворца – курополат. За столом прислуживали кубикуларии. Одевали царя костюмеры-веститоры. Когда император шел по дворцу, его опережали силенцарии, водворявшие всюду молчание. Принимали прошения референдарии, письмами ведали нотарии, хартуларии отмечали повышение по службе придворных чинов. Здесь были служащие придворных конюшен, императорских терм, телохранители, стражники и многочисленные священники дворцовых церквей – всего около десяти тысяч человек.

   VI

   Дльше путь лежал через галереи, аркады, круглые, квадратные, многоугольные залы. В одних были колонны из зеленого мрамора, в других из желтого, в третьих – из полупрозрачного оникса. В одном был фонтан из серебра. В другом – ваза из золота, в третьем – бассейн из яшмы.

   Нконец, посла ввели в обширный купольный зал. Купол опирался на восемь полукуполов, венчавших восемь ниш, которые расходились во все стороны, подобно лепесткам огромного цветка. Двери этого зала были серебряные. Купол и стены были отделаны мозаикой на золотом фоне, а против входа висели массивные парчовые портьеры. Когда посол оказался посредине зала, портьеры раздвинулись, открывая золотой трон с восседающим на нем императором. Это зрелище настолько потрясло Лиутпранда, что в тот же день он описал его в письме в далекий Рим.

   «Бронзовое позолоченное дерево стояло перед троном царя, ветки дерева кишели отлитыми из бронзы и позолоченными птицами, каждая из которых пела на свой лад. Трон царя был так устроен, что мог подниматься на разные уровни. Его охраняли необычайной величины львы, также позолоченные. Они били о землю хвостом, раскрывали пасть и, двигая языком, громко ревели. И когда при моем появлении началось рыканье львов и птицы запели на ветках, я преисполнился страхом и удивлением.

   Пиветствовав затем трехкратным преклонением царя и подняв голову, я узрел того, кто перед тем сидел на небольшом расстоянии от пола, восседающим уже в ином одеянии под самым потолком. И как это произошло, я не мог себе объяснить».

   Н давая опомниться пораженному этим епископу, Никифор начал речь, полную нападок на Оттона, укоров и угроз: «И вот, когда твой государь потерпел неудачу в своих бесчестных предприятиях, он прислал тебя с коварным изъявлением дружбы, а в действительности затем, чтобы шпионить». Лиутпранд в ответ произнес много красивых и выспренных слов, предлагал брак между сыном Оттона и юной византийской царевной. Но всё было напрасно.

   «На море я без труда одолею твоего государя, сожгу и разрушу его приморские города, опустошу берега его рек. Море принадлежит мне одному. Да и на суше не твоему государю тягаться со мною, когда он принужден был позорно уйти от моей маленькой крепости со всеми своими швабами, саксами, баварцами и итальянцами» – ответствовал Никифор.

   Лутпранд не помнил, как вернулся в свою полуразрушенную резиденцию. Миссия его явно провалилась. И хотя потом его несколько раз приглашали во дворец на пиры императора, отношения наладить не удалось.

   Бедняга даже занемог с горя. Он мечтал только о том, чтобы унести восвояси ноги. Но и это было непросто. Четыре месяца держали византийцы посла Оттона I фактически в плену. Только в октябре открылись «Золотые ворота», те самые, перед которыми в июне его заставили ждать под проливным дождем. На прощанье Лиутпранду были вручены две грамоты.

   Она была адресована Оттону, написана золотыми буквами и имела золотую печать. Это означало, что византийский царь обращается к нему как к равному и признает его императором.

   Ворая грамота была предназначена римскому папе, начертана серебряными буквами и скреплена серебряной печатью. Это означало, что византийцы не признают папу главой Христианской Церкви.

   Сдержание обоих документов до нас не дошло.

   О. Мандельштам

   Aйя-София

   Айя-София, – здесь остановиться

   Сдил Господь народам и царям!

   Вдь купол твой, по слову очевидца,

   Кк на цепи, подвешен к небесам.

   Ивсем векам – пример Юстиниана,

   Кгда похитить для чужих богов

   Пзволила эфесская Диана

   Со семь зеленых мраморных столбов.

   Н что же думал твой строитель щедрый,

   Кгда, душой и помыслом высок,

   Рсположил апсиды и экседры,

   И указав на запад и восток?

   Пекрасен храм, купающийся в мире,

   Исорок окон – света торжество.

   Н парусах, под куполом, четыре

   Архангела – прекраснее всего.

   Имудрое сферическое зданье

   Нроды и века переживет,

   Исерафимов гулкое рыданье

   Н покоробит темных позолот.